Сказать «убью» очень легко, в быту эту угрозу можно услышать постоянно. Даже самые добрые люди готовы «убить» ребенка за порванную одежду или «двойку» в дневнике, они «убивали» своих мужей и жен и безобидных домашних животных вроде котов и собак. Обычно в запале, во взвинченном состоянии, без намерения выполнить угрозу. Ну или в пьяном кураже — хотя тут-то как раз дистанция между угрозой и её воплощением в жизнь оказывалась минимальной, если верить полицейским хроникам.

Когда я размышлял о том, что нужно остановить Чикатилу, я как-то упускал ту часть этого процесса, которая предполагала убийство. Я не был убийцей; мало кто был. Сколько там убийств было по всей стране в эти годы — пятнадцать тысяч, двадцать? Я точно не помнил, хотя где-то эту статистику видел. Доли процентов от трехсотмиллионного населения. И, кстати, вот этот бессознательный садист, которого я фактически приговорил к смерти, был ответственен всего за считанные доли этой страшной статистики. Если его не станет, никто и не заметит изменений — хотя я точно будут знать, что спас несколько жизней.

Это должно было придать мне решимости. Но в самый ответственный момент я остановился, задумался не о преступлении, а о наказании. И потерял инициативу.

Я не заметил, как Чикатило пришел в себя. Наверное, какое-то время он лежал в прежней позе, лицом от нас с Аллой, и оценивал обстановку, слушая всхлипывания девушки и моё бормотание. А потом начал действовать. Он рывком отодвинулся подальше и поднялся на ноги. Он прижимал левую руку к ребрам, на которые пришелся удар моего тяжелого ботинка, а в его правой руке блеснуло лезвие ножа. Самого простого, кухонного, с тонкой неудобной ручкой и с лезвием, которое наверняка было хрупким — хотя его острый кончик наводил на грустные размышления. Таким ножом, если он заточен хорошим мастером, наверное, можно легко перерезать горло жертве — чем Чикатило не раз пользовался. Скорее всего, он хорошо знал достоинства и недостатки своего оружия.

Я оказался на ногах с первым его движением. Теперь я спиной прикрывал Аллу и мог не опасаться за её жизнь. У меня в руке удобно лежал гвоздодёр — острым концом наружу, что делало его грозным оружием. Не ножом, конечно, но опасным при любом контакте с мягкой человеческой плотью. Я отбросил сомнения. Раз уж Чикатило решился на схватку, то всё должно закончится так, как суждено. Вот только…

— Алла, — прошептал я, и Чикатило зыркнул на меня своими безумными глазами. — Алла!

— Что?

Она уже почти не хрипела — судя по всему, маньяку не удалось повредить её горло слишком сильно. Но всё равно нам нужно было заглянуть в ближайшую аптеку, чтобы найти там какую-нибудь мазь от ушибов — не дело девушке ходить с синяками на шее. В будущем такие были, я знал это точно, но что сейчас предлагают, надеялся выяснить как можно скорее.

— Алла, прошу. Ничего не спрашивай. Вставай и уходи отсюда обратно к машине.

— Егор…

— Алла! Просто иди. Тут очень опасно. Вернись к машине.

Не знаю, что на неё повлияло больше — недавнее нападение или мой тон, который в какой-то момент стал угрожающим. Но я буквально затылком почувствовал, как Алла поднялась с земли, попыталась очистить свою одежду, быстро отказалась от этой идеи и начала отступать назад.

— Быстрее, Алла! — приказал я.

И она послушалась. Я дождался, когда её шаги затихнут вдалеке.

— Ну что, Андрей Романович, не вышло сегодня подрочить?

На лице маньяка промелькнуло удивление — он был не в силах понять, откуда я знаю его имя и отчество и почему осведомлен о его милых привычках.

Я смотрел на него и не мог отделаться от мысли, что всё это какой-то дурной сон. Вблизи Чикатило выглядел настоящим уродом — по любым меркам, не только по моим, сформированным благодаря знакомству с его преступлениями. Отталкивающие черты лица, перекошенные очки в роговой оправе, сальные волосы, какая-то мерзкая одежда… как, ради всех святых, женщины соглашались спать с ним? Что он им обещал за секс? А я ведь точно помнил, что некоторые жертвы сами шли с ним в укромные места, чтобы предаться там греху похоти.

Но это был даже не десятый вопрос, который я хотел выяснить. Впрочем, я уже передумал с ним разговаривать. Мне стало неинтересно, откуда он взялся, как дошел до жизни такой и почему не мог вести себя подобно миллионам других жителей Советского Союза. Я видел его преображение в момент атаки на Аллу, помнил свою мысль про «мистера Хайда» — альтер эго вполне законопослушного доктора Джекилла из романа Стивенсона. Это раздвоение личности, похоже, имело место и в данном случае — в момент убийства Чикатило становился совсем другим существом, который легко подавлял волю своих жертв и мог не опасаться серьезного сопротивления. Во время следствия он никому не показал свою вторую личность; эксперты не смогли установить, что убивал, насиловал и глумился над трупами не скромный снабженец, а очень опасный зверь. Я не исключал, что Чикатиле неосознанно нравилось быть этим зверем, и он сам периодически выпускал его из клетки, выискивая всё новых и новых жертв. Но даже если всё было совсем не так, это не имело ровно никакого значения. Чикатилу следовало остановить в любом случае.

Сейчас напротив меня стоял не «мистер», а «доктор». Тот самый снабженец, который, правда, прекрасно осознавал, почему у него болят ребра и голова, и что я знаю про его внутреннего зверя, которого он нежно любил и кормил при первой же возможности. И этот снабженец не был в полной мере обычным человеком — за годы сожительства со зверем он научился у него слишком многому. Зверем, правда, ещё не стал, но, возможно, это были свойства его психики — обычный человек не выдержал бы долгого контакта с другой стороной нормальности и очень быстро оказался бы в психушке. А Чикатило как-то сумел договориться о совместной охоте. И этот симбиоз мог продолжаться вечно.

Во всяком случае, маньяк не хотел отдавать «свою прелесть» какому-то незнакомцу. То, что этот незнакомец знал его небольшую тайну, ничего не меняло — он был помехой и должен был умереть. Ну а потом, наверное, можно догнать и ту молодую тёлочку, чтобы закончить начатое. Подрочить, как сказал этот будущий мертвец.

Я буквально читал все мысли, которые бурлили в ушибленной голове Чикатило — они наглядно проявлялись на его лице и не были для меня тайной за семью печатями. Он твердо решил убрать меня со своего пути, а потом… впрочем, для того, чтобы потом наступило, ему надо было победить меня.

Чикатило принял нечто похожее на боевую стойку из борьбы бартитсу, в которой профессор Мориарти сражался против Шерлока Холмса в советском фильме. Кажется, эта часть уже вышла [1], так что маньяк, который проводил большинство вечеров перед телевизором, как и все советские люди, мог быть и знаком с этим шедевром советского кинематографа.

Я стоял расслабленно, левым плечом вперед, опустив руку с гвоздодером вниз. В драке с ножами и другими острыми предметами нет освященных вековыми традициями правильных стоек — они подходят для фехтования, да и то не для каждой ситуации. У холодного оружия одно правило — любая поза будет неправильной, если противник сумеет нанести удар. Я всё ещё не принял окончательного решения, и поэтому не достал из сумки свой тесак; где-то на задворках моего сознания оформлялась идея ещё разок оглушить Чикатилу и сдать его местной милиции вместе с заявлением о нападении на Аллу. Это займет его на несколько месяцев, а то и лет. Ну а если местные менты окажутся дотошными и проверят Чикатило на причастность к старым убийствам, то расстрел ему гарантирован. Но эта мысль не успела оформиться до конца.

Тот «афганец» говорил, что во время боя нужно внимательно следить за ножом противника. Потом нужна хорошая реакция, чтобы увернуться, и ещё раз реакция, чтобы суметь ударить в ответ. Собственно, в этом и заключалось моё обучение — он бил меня пластмассовой игрушкой, я уворачивался и бил в обратку. По большей части мои «ответы» улетали в молоко, «афганец» злился и напоминал, что если враг будет махать своей острой железкой достаточно долго, то когда-нибудь точно попадет. Я в это верил безоговорочно, но ничего с собой поделать не мог, у меня была сидячая работа и нетренированные суставы. Тогда-то этот «афганец» и предложил мне просто заучить пару движений и применять их в случае реального столкновения, а я с благодарностью последовал его совету. Движения я, конечно, заучил, но мне они до сих пор были не нужны, бог миловал.