В дядьке вообще успешно уживались больное воображение и своеобразное чувство юмора. Он прикончил будущего прислужника ударом пoсоха в висок. Никакой магии, голая физическая сила. И в том, что теперь сам Хинч трепетно полировал череп Идриса, не забывая совершенно случайно ронять беднягу на пол, тоже имелась извращенная ирония, как раз в духе Кернов.

   В гулкой тишине Макстен смотрел в глаза верного слуги.

   – Ты знаешь, как я жил, – ровным голосом вымолвил он, а безжалостное эхо разнесло слова в гулком пространстве. - Ты хотел, чтобы я перестал слушать зов темной силы, вернулся в Мельхом и продолжил род. И ты же попытался убить единственную женщину, которая заставляет меня оставаться дома.

   – И я сделаю это еще раз. Ради Кернов.

   – Убьешь женщину, которая родит мне наследника,из-за того, что Ирис Керн любила надираться и нести ахинею? Ты не хуже меня знаешь, что ее предсказания напрямую зависели от количества выпитого шикера. Она потеряла связь с действительностью задолго до того, как начала сыпать пьяными пророчествами и проклинать потомков.

   – Но между тем смерть вашего младшего брата от черной плесени она предсказала точно, - тихо заметил Хинч. – Вы можете казнить меня, но не имеете права игнорировать знаки. Оглядитесь. Разве родовoе дерево не пробудилось? Разве Мельхом похож на замок ваших предков? В угоду Алине он напоминает несуразный дом и выращивает бесполезные растения из чужого мира. Для нее я новый друг, для меня вы семья. Разница несопоставима. И если Ирис Керн была права, то ещё до кровавой луны нить рода прервется. Керны сгинут в небытие, потому что последний из рода погибнет от руки своей женщины. Первой и единственной любимой женщины.

   Макс почувствовал, как на лице дернулся мускул. «Первая, единственная и последняя», – именно так в пьяном бреду написала Ирис Керн, затворница, свихнувшаяся от фобий и вишневого шикера. За последние двадцать лет он трижды выкапывал тело тетки, проводил ритуал и пытался вытрясти из духа правду. Но даже после смерти она не могла вспомнить, делала запись в пророческом трансе или в пьяном угаре. Зато каждый раз с педантичностью убежденңой пропойцы заявляла, что вишневый шикер – лучшее, что придумал магический мир.

   – Я не верю в предcказания свихнувшихся ведьм, - сказал oн.

   – В таком случае, помоги вам,темные боги, - ответил слуга и по-старчески неуклюже опустился на колени. - Долгой жизни и процветания рода, хозяин. Ваш слуга готов принять наказание.

   Макс знал, что тело старика давно износилось, и сам бывший белый маг мечтал о вечном покое. Для него изгнание – не наказание и даже не милосердная смерть, а освобождение.

   Хинч Просверт медленно закрыл глаза и в последний раз глубоко вздохнул.

Хладнокровно…

   Ладно, кому я вру. Конечно, в безобразнoй истерике, но мне нравилось воображать, что если скомканные платья запихивать в заплечную сумку с мрачным видом, то это считается хладнокровным.

   Собственно, делая вид, будто не бьюсь в истерике, я упаковала одежду (насовала, как вышло), застегнула в напоясной сумке две золотых монеты и гость мелких медяшек, оставшихся от покупки обуви. Понятия не имею, насколько хватит, но больше я просто не накопила даже при строгой экономии на покупке припасов в Мельхом.

   Некоторое время я гоняла по двору Дунечку. Догнала, скрутила и с проклятьями упаковала в клетку. Теперь нас было две истерящие курицы. Вингрет во вторую клетку залезать отказывался напрочь, пришлось взять крылатого кота под мышку. В общем, собрав вещи и живность, но не придумав, куда бежать, я встала перед запертой магической дверью.

   – Мельхом, открой! – строго приказала я и кое-как повернула ручку. Снаружи обнаружился пыльный пустой чулан. Учитывая обстоятельства, я была уверена, что демон выпустит меня из замка, но ошиблась.

   – Не будь вингретом! Открой дверь в город. Наплевать куда, просто открой дверь!

   В ответ прозвучал выразительный щелчок. Гадский демон не только отказался нас со скарбом и живностью выпустить, но и замок запер, чтобы наверняка не выбрались.

   – Нет,ты не вингрет, Мельхом, а натуральный поросенок! – подняла я голову к потолку. - Дай выйти,тебе говорят!

   Тишина. Карлсон устал висеть у меня ңа локте крылатым воротником. Он с азартом вырывался и пытался прикусить голову курицы, торчавшую между сломанных прутьев решетки.

   – Я все равно здесь не останусь.

   Со злостью пнула по косяку носком башмака, и по двери разошлись заметные невооруженным глазом круги, как по водной глади.

   – Мельхом, отпусти меня. Или распахни замковые ворота, – уговаривала я демона. – Я должна держаться от Макса подальше. Господи… кхм… в смысле, демон,ты же понимаешь, что я сбегаю не от большого желания?

   Наверное, он понимал, но не открыл. Неожиданно дверь толкнули с улицы. Я немедленно собралась, встряхнула зоопарк и приготовилась к взлету. Снаружи в дом заглянул Макстен. Увидел меня при полном боевом комплекте беглеца и спросил:

   – Ты cерьезно?

   Я собрала вещи, кота и курицу, надела вместо платья обтягивающие зад лосины и завязала бантиками шнурки на башмаках. У меня из рюкзака торчат каблуки новых туфель, а в поясной сумке позвякивают монеты. Да, черт возьми. Я очень серьезна.

   – Где Хинч? - отведя взгляд, спросила я.

   – Изгнан.

   Стало ясно, что Хинча не просто выставили из замка с узелком и плотоядным цветочком Васенькой под мышкой. Чернокнижник изгнал демона, дарившего прислужнику вечную жизнь.

   Макстен изучал ерзающего кота, курицу в клетке,и меня, мрачную, как пробудившийся демон. Не сомневаюсь, он догадался, что я нарушила запрет, открыла гримуар и узнала, что мне суждено стать той, кто убьет последнего чернокнижника из рода Кернов.

   – Что ты делаешь, Алина?

   – Самоизгоняюсь, поэтому подвинься немножко, а то ты дорогу загородил, - стараясь смотреть куда угодно, только не на Макса, буркнула я.

   Крутому чернокнижнику плевать на древние предсказания и бомба с часовым механизмом в замке добавляет красок в его злодейскую жизнь. Очень скучную, пресную, размеренную жизнь с охотами за умертвиями, проклятьями, кровавыми цветами (если что, это ирония). Но как же я? Как жить, если от моих рук погибнет любимый мужчина?

   – Ты говоришь вслух, – заметил он.

   – Черт!

   Макс выразительно вздохнул и, тесня меня, зашел в дом. Дверь закрылась, громыхнула запертым замком и запечаталась вспышкой. Со стороны выглядело так, будто Мельхом показал мне язык. Как малое дитя, честное слово.

   – Алина, отпусти вингрета и поставь клетку с курицей, – посоветовал он.

   – Нет, потому что это противоречит моему плану уйти из Мельхома и держаться от тебя как можно дальше. Так далеко, чтобы ты не смог найти меня даже колдовским радаром, - старательно разглядывая шнуровку на рубашке у Макстена, объявила я и поспешно добавила: – Ρадар – это не проклятье, а штука для слежения.

   – Ладно. Я помогу.

   В тишине раздался щелчок пальцами. Чернокнижник кольнул вингрета магией. Тот взвыл и вырвался из моих рук, а Дунечку я выронила сама – по инерции. Стремглав, махая крыльями, Карлсон понесся вглубь замка.

   – Макстен Керн, – возмутилась я, - ты только что украл моего кота. Открой немедленно дверь, пока я тебя не прибила!

   Осознав, что именно ляпнула, я прикусила язык и вскинулась.

   – Я не позволю тебе уйти, - в его голосе звучала спокойная уверенность. - Думал, мы выяснили, что в магический мир – место небезопасное.

   – Да-да, и все захотят превратить меня в шлюху, – холодно перебила я, - но, Макстен, в том проклятье…

   – Это предсказание.

   – Да неважно, оно выглядело как проклятье! В нем говорилось, чтo когда оживет дерево, а Мельхом превратится из замка в лачугу, последний из рода Кернов погибнет от руки любимой женщины. Дуб ожил. Замок похож на колониальный особняк. Колониальный особняк – выглядит точно, как сейчас Мельхом,только без оранжереи…