И Ситас знал, что не осмелится никому рассказать о своем открытии.

В Хранительнице продолжали происходить перемены. Сначала пальцы на руках и ногах, затем локти ее стали светло-зелеными. Она не чувствовала боли и могла по-прежнему двигаться, хотя, по-видимому, чувства ее постепенно притуплялись. Слух Анайи, раньше превосходный, становился хуже и хуже. Зрение потеряло остроту. Ее прежде бесшумная поступь сделалась медленной и неуклюжей. Сначала эти перемены раздражали ее, но постепенно настроение ее изменилось. Она говорила, что вещи, которые сказал ей Хозяин Леса во время ее долгого отсутствия, начинали приобретать смысл. Эти превращения, считала Анайя, были платой за ее любовь к Кит-Канану. И хотя она не могла не сожалеть о потере своей сверхъестественной ловкости и охотничьего мастерства, новая жизнь действительно дала ей счастье.

Зима была долгой и, поскольку лес уже не подчинялся Анайе, очень жестокой. Они с Кит-Кананом выходили на охоту почти каждый день, если не шел снег. Иногда охота бывала успешной: удавалось поймать кроликов, фазана, а время от времени и оленя. Но чаще они ели собранные Макели орехи и ягоды. Животы их впали, пришлось туже затянуть пояса, и они стали менее разговорчивыми. Снаружи завывал ураган, снегу наносило так много, что трудно было отворить дверь, а трое сидели в доме, каждый погружен в свои мысли. Проходили целые дни, а они могли не произнести ни слова.

С Макели также происходили перемены, хотя и более естественные. Он достиг того возраста в жизни эльфа, когда ребенок превращается во взрослого мужчину. По сравнению с долгим жизненным путем эльфа эти перемены происходят за довольно короткое время. Несмотря на скудное питание, Макели стал выше, сильнее, а также сделался более беспокойным, часто даже грубым. Его нетерпение настолько мешало в лесу, что Кит-Канан запретил ему сопровождать взрослых на охоту – своим шумом он распугивал и без того редко попадавшуюся дичь.

В то время как его жена и друг менялись внешне, ощутимым образом, Кит-Канан тоже становился иным, но внутренне. С тех пор как он попал в лес, у него, разумеется, появились новые ценности, а теперь решающим образом поменялось все его отношение к жизни. Раньше, в Сильваносте, он играл в принца. Так как наследником был его брат Ситас, Кит-Канана не тяготили ни настоящие обязанности, ни ответственность. Воинское искусство и охота являлись для него лишь приятным времяпрепровождением. Он обучал Аркубаллиса трюкам и занимался воздушными полетами – все это помогало ему убить время.

Но теперь дело обстояло иначе. Кит-Канан мог скользить по лесу, словно дух. Он больше не зависел от Макели, не зависел от Анайи. Это они все больше начинали полагаться на него. Неплохая жизнь, решил принц, благословляя день, когда отец отнял у него Герматию. Хотя Герматия и была ему небезразлична, все же она больше подходила в жены его брату – оба были такими правильными, обязательными, знали, что прилично, а что нет. Кит-Канан простил отца, но взамен гнева пришло ощущение потери. Он обнаружил, что тоскует по дому, хоть и знал, что жизнь его теперь связана с лесом, а в городе ему делать нечего.

С Анайей произошло еще одно, более естественное событие. Она носила под сердцем ребенка. Однажды вечером, когда они с мужем мечтательно смотрели в огонь, она сообщила ему об этом. Сначала Кит-Канан был ошеломлен, затем изумление сменилось огромной, переполнившей сердце радостью. Он обнял ее так сильно, что она протестующе вскрикнула. Сознание того, что в ней живет существо, обязанное ему появлением на свет, сделало Анайю еще дороже для принца. Их совместная жизнь стала намного богаче. Он осыпал ее поцелуями и признаниями в любви, пока Макели не проворчал, чтобы они утихомирились – он пытается заснуть.

Вскоре после этого настал день, когда на голых ветвях дуба появились первые сосульки. Показалось солнце и светило целую неделю, и весь лед на дереве оттаял. Снег теперь лежал только в глубокой тени у края поляны.

Трое эльфов вышли из дома, моргая от яркого света. Казалось, это первый солнечный день в их жизни. Анайя двигалась неуклюже, растирая руки и бедра – теперь они стали полностью зелеными.

Кит-Канан стоял посредине прогалины с закрытыми глазами и обращенным к небу лицом. Макели, который был уже почти одного с принцем роста, скакал вокруг, как олень, но, разумеется, не так изящно.

– Никогда не видела такой зимы, – отметила Анайя, глядя на снег, прячущийся у стволов.

– Если установится такая погода, охота улучшится, – уверенно заявил Кит-Канан. – Все звери, что были в спячке, выйдут на свет.

– Свобода! Ха-ха, свобода! – ликовал Макели.

Он схватил Анайю за руки и попытался станцевать с ней, но та с недовольной гримасой выдернула руки.

– С тобой все хорошо? – озабоченно спросил Кит-Канан.

– Не могу ни согнуться, ни разогнуться, чувствую себя больной, – пожаловалась она, прекратив растирать руку, и выпрямилась. – Но не волнуйся, я изгоню холод из своих костей.

Новизна, но не удовольствие от первого весеннего дня потускнела, и трое возвратились в дом поесть. В честь такого прекрасного дня Кит-Канан достал последний кусок оленины. Он учил Аркубаллиса охотиться на дичь и приносить ему добычу. Грифон мог покрывать гораздо большие расстояния, чем эльфы, и с каждой охотой становился все более ловким. Оленя, которого разделывал Кит-Канан, принес именно Аркубаллис.

Кит-Канан вывел грифона из его укрытия и с помощью свиста и ободряющих слов послал его в очередной полет. Когда тот скрылся из виду, эльф развел во дворе костер, что оказалось нелегко из-за отсыревших дров, и отрезал большой кусок жесткого копченого окорока. Когда обед был готов, появился Макели со своими обычными припасами – кореньями, грецкими орехами, сушеной голубикой и диким рисом. Он взглянул на содержимое своей корзины, затем на мясо, которое поджаривалось на вертеле, с шипением роняя в огонь капли жира. Мальчик присел на корточки рядом с Кит-Кананом – тот переворачивал мясо, насаженное на ветку.

– Можно мне немножко? – несмело спросил Макели. Кит-Канан в изумлении взглянул на него. – Пахнет ужасно вкусно. Только маленький кусочек? – умоляюще спросил мальчик.

Кит-Канан отрезал тонкий ломтик жареного мяса, насадил на кончик кинжала и положил к Макели в корзину. Мальчик торопливо схватил его руками и тут же уронил обратно – мясо оказалось еще горячим. Кит-Канан дал ему заостренную веточку, и Макели, подцепив кусок, поднес его ко рту.

Когда он жевал, на лице его появилось серьезное, сосредоточенное выражение. Кит-Канан полюбопытствовал:

– Ну как, нравится?

– Не похоже на то, что мне приходилось есть раньше. – Кусок исчез. – А можно еще чуть-чуть?

Принц рассмеялся и отрезал ломоть побольше. Из дома появилась Анайя, она вынесла на солнце постельное белье и мех. Красные и желтые линии, нарисованные на лице, подчеркивали и без того пугающие зеленые глаза. Женщина взглянула на двоих мужчин, склонившихся у костра, и увидела, что Макели грызет кусок оленины. Подскочив к нему, Анайя ударом кулака вышибла мясо у него из рук.

– Тебе запрещено есть мясо! – горячо воскликнула она.

– Вот как? И кто же запрещает мне? Ты? – вызывающе спросил Макели.

– Да, я!

Кит-Канан поднялся, чтобы разнять их, но оба, как один, отшвырнули его в сторону. Он растянулся на сырой земле, открыв рот от удивления.

– Ты это животное не убивал, Кели, и ты не имеешь права есть его мясо! – неистово кричала Анайя.

– Но и не ты его убила! Это Кит! – возражал он.

– Это другое дело. Кит – охотник, а ты только мальчишка. Придерживайся своих ягод и орехов!

«Мальчишка», на которого рычала Анайя, был на голову выше ее.

– Ты что, ослепла, что ли? – спорил Макели, – Все изменилось. Духи леса отвернулись от тебя. Ты потеряла свою ловкость, остроту чувств, подвижность. Ты стала зеленой! А я стал выше и сильнее. Я умею стрелять из лука. Ты, – Макели в ярости брызгал слюной, – ты больше не принадлежишь Лесу!