Старался дышать ровнее и медленнее, усмирял свое тело, которое сопротивлялось и жаждало крови.

А я тихо плакала, не пытаясь даже смотреть на него, но не ожидая услышать хриплого голоса, который вдруг выдохнул так, словно впервые монстру стало больно:

— Мой отец не был, как я. Он был другим. Человеком. Но у меня не было никого, кроме него…

Я притихла, вытирая слезы и глядя изумленно в спину монстра, который, казалось, мог испытывать иные чувства кроме страсти, жажды крови и всепоглощающей ярости, лишь сейчас замечая, что все его тело было покрыто шрамами — мелкими и большими, едва заметными или страшными бороздами, которые отчетливо видела на его спине.

— Я не должен был родиться. Не должен был жить. Люди считают меня зверем, боятся и ненавидят. Звери считают меня человеком и пытаются убить. Но папа был рядом. Обнимал, когда я боялся и прятал от всех. Грел, когда я замерзал. Кормил, когда я был голоден…а потом его не стало…

Монстр обернулся, окинув меня взглядом, где была не просто печаль, а почти ощутимая телом боль, добавив еще тише и глуше:

— У тебя была семья и дом, но у меня был только он. Скажи, как бы поступила ты, если бы лишилась всего в одну секунду, и жила в аду долгие годы, а потом узнала, что виной этому был всего лишь один человек и его алчность?..

Не думаю, что он ждал от меня ответа.

Но я не знала, что могу сказать.

Только смотрела на него совершенно растерянными глазами, влажными от слез, неожиданно поняв, что монстру не чужды эмоции, которые видела в его взгляде, когда он молча развернулся и ушел, оставив в воздухе мой дрожащий вздох.

Я еще долго не могла прийти в себя.

Лежала и прислушивалась к звукам леса, думая, что услышу его ярость, которая всегда выливалась в крик и стон поваленных деревьев. Но было тихо.

Не знаю сколько прошло времени, прежде чем я отпустила мысли о смерти родителей, задумавшись над тем, что возможно, маме удалось спастись и она ищет меня, когда хрупкий огонек надежды загорелся в душе, придавая сил и заставляя подняться на ноги, даже если я все еще была слаба и едва могла удержать себя в вертикальном положении.

Теперь я осматривала место, в котором оказалась, отмечая про себя, что домик неуловимо изменился с того момента, как я увидела его впервые. Стал выглядеть более обжитым и даже, наверное, уютным.

Нет, здесь не появились богатые скатерти с вышивками и потолок не стал кристально белым от чистоты, но на верху печки аккуратно была расставлена какая-то столовая утварь, в углу на полу лежали стопкой остатки дров и даже появился своеобразный веник из пушистых еловых веток, а над огнем висел небольшой котелок, в котором томилось мясо, чьей аромат витал от стенки к стенке, вызывая зверский аппетит.

Но что меня поразило больше всего — это мое платье и сорочка, которые аккуратно висели сбоку на печи, очевидно выстиранные!

Неужели это все монстр?..

Не веря собственным глазам, я поднялась с лежанки, лишь теперь понимая, что и она преобразилась и уже не была той закопченной плоской доской, а стала вполне себе похожа на кровать — застеленная простеньким покрывалом, под которым очевидно были шкуры, отчего лежать было мягко и приятно, и с одной подушкой, что предназначалась мне.

Обнаженная и шокированная я стояла посреди домика, видя все преображения и пока с трудом пытаясь уместить в своей голове, что все это сделал он — монстр!

На прибранном полу одиноко лежал отброшенный из моей руки нож, который я осторожно подняла, повертев его в руках и положив на верх печки, туда, где лежали ложки и небольшие деревянные тарелки, чтобы собрать свои вещи, от которых шел аромат зимы, словно они сушились на улице.

Странное, необычное чувство кольнуло внутри, когда я вернулась к лежанке, чтобы облачиться в родные вещи, отмечая про себя, что некоторые следы крови все-таки остались разводами, как бы их не пытались стереть с ткани.

И пока я одевалась, то успела заметить небольшую дверь слева от лежанки, чуть нахмурившись и, ведомая любопытством, толкнула ее, тут же задохнувшись от смрада, даже если вместе с ним в нагретое помещение влетел холод с колючими снежинками.

Зажав пальцами нос, я быстро осмотрела эту часть дома, отмечая, что она была совсем крохотной, темной, без окон и дверей, но здесь часть крыши завалилась, показывая клочок ночного неба, откуда сыпался снег прямо на пол.

Едва ли в ней мог кто-то жить.

Поспешно закрыв дверь, я больше не нашла ничего интересного, теперь поглядывая на котелок, откуда раздавались такие аппетитные ароматы, что желудок тут же напомнил о себе.

Монстр вернулся не сразу, и я успела снова лечь на свое место, окинув его быстрым взглядом, как и он меня — нахмурившись, когда заметил, что я уже не была обнажена, но на удивление все-таки промолчал.

Опустившись на корточки, он складывал в углу поленья и ветки для печи, не торопясь ничего говорить или спрашивать, пока внутри меня кружили его слова, в которых я услышала то, что никогда не подозревала отыскать в нем — боль, печаль и горе.

Так же молча он опустился на корточки перед огнем, чтобы добавить в него еще больше веток, сохраняя тепло в доме, пока я молча смотрела на его спину, видя уродливые шрамы.

Страшно было даже представить какими могли быть раны, если они заросли и затянулись именно так — словно кожа срослась без швов и сторонней помощи, собираясь клочками.

В нашем мире испокон веков все решалось силой.

Тот, кто был сильнее, получал все — силу, власть, богатство, женщин. Любой каприз, любое желание. Но лишь до тех пор, пока не появлялся кто-то еще сильнее.

И невозможно было прожить жизнь, не став частью многочисленных кровавых войн, где сильные мира сего боролись друг с другом за превосходство, и не получив вот этих отметин.

Шрамы были благословением войны — это значит, ты был смел, но остался жив.

Это значит, ты был сильнее, быстрее, ловчее своих врагов и смог сохранить себе жизнь, когда абсолютное большинство погибало, а остальные возвращались в повозках для раненных, и становились калеками, вынужденными доживать свои дни в унижении и горе, когда были бесполезными и беспомощными.

Я знала, что такое тело, как было у монстра, не давалось бонусом за красивую улыбку и необычные глаза.

Оно было результатом пота, крови, лишений и крепости духа.

Каждая эта каменная выпирающая мышца, каждая тугая вена, которую было видно под кожей, могли рассказать многое о тяготах жизни и том, какой непростой и опасной была его жизнь, создав в итоге того, кто теперь был передо мной.

Погрузившись в свои мысли, я не сразу заметила, что монстр улыбается, глядя на меня в пол-оборота, даже если продолжал сидеть у печи на корточках.

— Что? — буркнула я, отчего-то смутившись, когда он улыбнулся еще шире, поворачиваясь теперь ко мне всем корпусом:

— Ты смотришь на меня.

И кажется, что в этом могло быть такого удивительного?

Но монстр был счастлив, а я сконфуженно пыталась придумать оправдание своему поступку, понимая, что на самом деле этим и занималась!

Не придумав ничего лучше, я демонстративно легла на спину, повернув голову в противоположную от него сторону и уставившись на стену.

— Смотри. Мне нравится это.

Хотелось фыркнуть, но я сдержалась, подумав, что и это будет слишком для него, буквально кожей чувствуя, что теперь на меня смотрит он.

— Не смотри на меня! — наконец не выдержала я этого напряжения, потому что любой его взгляд вел к непоправимым последствиям, которых я хотела меньше всего.

— Почему? Ты красивая и я хочу смотреть.

Я скрипнула зубами, поворачивая голову в его сторону лишь на долю секунды, чтобы встретиться с его горячим взглядом, проговорив мрачно и максимально откровенно, как это делал он:

— Потому что не хочу быть снова изнасилованной!

Нет, монстр не отвел взгляда от меня, но нахмурился и напрягся всем телом, словно прислушивался сам к себе в попытках понять, на что он способен в эту минуту.