Я не понимал и половины слов, произносимых девушкой. Но до меня доходило, что по какой-то причине она желает мне помочь.

- А может… - тут она замялась, - кто-то решил избавиться от тебя? Вот скажи, что, собственно, произошло с тобой во время Festa d'Amore? Тебя похитили?

- Не помню, - отказался я от попытки дальнейших объяснений. Кем бы ни был тот Альдо, с того момента, когда девушка приняла меня за него, ее отношение ко мне изменилось диаметрально. Возможно, в этом был мой шанс.

- Но ведь ты же, похоже, знаешь, кем являешься. Кем ьыл неделю назад…

- Неделю, неделю назад… Альдо? Ну, может и Альдо…

- Покажи ногу… - рванула Моника простынку. – Ну конечно! Знаменитые шесть пальце Альдо Гурбиани…

- Альдо Гурбиани… - По-моему, я уже встречался с этим именем в газетных обрывках, вот только в каком контексте? – Ну да, - буркнул я. – Гурбиани. Что-то такое вспоминается.

- Слушай, возможно, ты только строишь из скбя сумасшедшего, а может у тебя и вправду амнезия. Времени на то, чтобы это проверить, у меня нет. Только мы должны хоть что-то предпринять, пока тебя не покроят на детали.

- Не понял. Что они хотят со мной сделать?

- Я и сама не имела понятия, что такое возможно, пока не начала здесь работать…

Тут скрипнула дверь. Моника быстро накрыла мне лицо какой-то тряпкой, после чего принялась очищать кровать и пол.

0 Что произошло, Моника?

Снова тот же мрачный тип, которого называли il dottore.

- У пациента была рвота. Не надо подходить, dottore, можно поскользнуться.

- На каком фоне рвота?

- Я не совсем уверена. Быть может, аллергия к луминоксу.

- Ладно, об этом не будем. Что там с лабораторными анализами?

- Боюсь, что сообщения неутешительные. Тесты дали положительный результат. А это означает, что четыреста тридцать пятый является носителем.

- Наркоман хренов!

- Понятное дело, анализы мы повторим, но пока что я должна забрать его в диагностику.

- Чтоб он сдох! – Врач был явно рассержен. – И как мне все объяснить начальству? Они ведь обещали контрагентам экспортную поставку.

- Думаю, мы справимся, вы же сами вспоминали, что завтра приходит подводная лодка с балканскими сиротами. Материала для трансплантации выше крыши.

- Ладно, делайте, что вам положено.

Он вышел. Моника переждала минутку, после чего кровать дрогнула и с тихим скрипом выкатилась в коридор.

- Синьора, не снимете эту тряпку с моего лица? – попросил я шепотом.

- Исключено, а вдруг тебя кто-нибудь узнает, - ответила Моника тоже шепотом. – И помни, это я тебя спасаю, а не кто-либо другой.

Девушка закатила кровать со мной в какое-то помещение без окон. Только лишь здесь она вновь открыла мне лицо. Наконец-то я мог приглядеться к ней более тщательно. Девушка была худощавой, с мальчишеской фигурой, какую в мое время предпочитали розеттинские бисексуалы. Распахнутый халат открывал весьма непристойно экспонированную грудь, натягивающую плотно прилегающую к телу ткань; когда же Моника халат сбросила, я увидал коротенькую кожаную юбочку и пару невероятно длинных ног. Медсестра не скрывала волнения.

- Слушай, Альдо, хочу, чтобы все было ясно, - сказала она. – Я не безмозглая дурочка. Отсюда тебя вывезу. Но я должна быть уверена, что ты меня не бортанешь. Ты же, надеюсь, понимаешь, как сильно я рискую. Для докторишки и его дружков убить человека – все равно, что клопа раздавить.

- Я вам чрезвычайно обязан, синьора, тем не менее, не могли бы вы освободить меня от этих неприятных уз, привязывающих меня к кровати?

- Все в свое время. Когда я получу то, что захочу.

- А чего синьора себе желает?

- А чего еще можно желать? Бабок! Я вывезу тебя отсюда в безопасное место. Приведу юриста. Ты подпишешь соответствующие бумаги и можешь возвращаться домой.

- Понял. Из ваших слов, синьора, следует, что синьора считает меня…

- Меня зовут Моникой.

- Что синьора Моника считает меня достаточно обеспеченным гражданином.

- Ой, Альдо, только не строй из себя сиротку. Любому дураку известно, что ты богатейший человек Европы.



Вместе с кроватью Моника закатила меня в ярко освещенную комнатку и нажала на какую-то пуговку. Снова желудок подкатил к горлу. Мы спускались вниз. Через мгновение блестящие створки разошлись. Мы находились в низком подвале, походящем на пещеру, где рядами, ровненько, словно поросята у сосцов хавроньи, стояли безлошадные повозки. Моника подкатила кровать к заду одного из таких экипажей; снизу что-то скрежетнуло, и одна лишь верхняя часть кровати со мной и постельным бельем вкатилась вовнутрь. Ногами вперед, что – как известно – является не самым лучшим знаком. Моника закрыла крышку, сама же заняла место за рулевым колесом. Подо мною раздался рев машины. Мы поехали. Я преодолел страх. Впрочем, гораздо сильнее сейчас меня беспокоила мысль относительно принципов, на которых такой экипаж мог действовать. Когда-то я анализировал возможности постройки паровых машин, но здесь не было ни следа от пара. Между мной и передним отсеком я заметил приоткрытое окошко, благодаря чему можно было разговаривать друг с другом.

- А скажи мне, синьора, - отозвался я, мучимый любопытством, - что приводит этот твой экипаж в движение?

- Ты так смешно говоришь, Альдо, совсем как иностранец. Тебя интересует, ездит моя тачка на бензине или на дизельном топливе?

- Ну, именно.

- Это старый дизель!

Мы выехали на открытое пространство, через полупрозрачные стенки я видел ровные ряды деревьев и небо. Какое-то время мы ехали по аллее. После чего нас остановили запертые ворота. Я нигде не видел ни привратника, ни охранника, Моника лишь вытащила небольшую коробочку, вытянула перед собой, и створки начали раздвигаться. Я вернулся к нашей беседе.

- А скажи-ка мне, благородная синьора, говорит ли тебе что-нибудь фамилия Деросси и прозвище "Il Cane"?

- Естественно, кто же не знает жертву невежества и нетерпимости, казненную в семнадцатом столетии за свободу провозглашения собственных убеждений.

- А вам известно, синьора, что осталось из его наследия? – продолжил я расспросы.

Моника задумалась.

- Скорее всего, нет.

На обочине я увидал огромную картину, изображавшую голую женщину на крыше безлошадного экипажа. Картина была снабжена надписью: "Мыслю, следовательно, нахожусь в альфа ромео".

- А ведь это мое! – хвастливо заявил я.

- Знаю. Ты же контролируешь десять рекламных агентств, опять же – монополия на бигборды.

- Нет, я имел в виду формулировку, использованную мною в падуанских лекциях: "Мыслю - следовательно, существую".

- Не заливай, Альдо, - рассмеялась девушка. – Даже ребенку известно, что это цитата из Декарта.

Я не стал полемизировать с женским невежеством, придя к выводу, что хотя везущая меня девица и желала выглядеть ученой, но такой умной как моя Мария, она не была. Тем временем, кроме рокота машины, до меня донесся другой звук, пискливый, несколько следующих один за другим тонов, потом какая-то довольно приятная мелодия.

- Паоло, вот только не притворяйся, будто бы тебя нет дома.

- Непонятно откуда, но ей ответил мужской голос:

- Тогда представь, будто бы звонишь, малышка. У тебя какая-то проблема?

- Мне нужна твоя хата. Самое большее – на пару дней.

- Любовь или бизнес?

- Бизнес на все сто.

- Тогда все в порядке. С тебя должок. Я возвращаюсь на будущей неделе.

- И куда это тебя забросило?

- Я в Нью-Йорке.

- Желаю хорошо развлечься. Спасибо за хату.

- Па!

- Синьора разговаривала с кем-то, в настоящее время пребывающим в Англии? – отозвался я, не сдерживая изумления.

- В Америке. Мой приятель сейчас в Нью-Йорке. - Моника произнесла это таким тоном, словно для нее было очевидным, что всякий обязан знать этот Новый Йорк, о котором, сколько живу, никогда не слышал. – Надеюсь, - прибавила она, - что нас не станут разыскивать раньше, чем через пару часов. Но тогда все уже будет кончено.