Телохранители стояли в сторонке, с преувеличенным интересом разглядывая звездное небо.

— Разумеется, мне можно доверять, — пробормотал Спэгг. — Я принес клятву королеве и ее двору.

— Спэгг, ты постоянно клянешься, и твои клятвы известны своими непристойными формулировками… Ладно, не бери в голову. Увидимся позже.

— Да-да… Я понимаю твои сомнения. Я… я пытался сказать Лайане, что не подхожу для этой должности, но она не стала слушать.

Они оставили хранителя королевской казны посреди улицы и отправились своей дорогой. Спэгг еще долго смотрел им вслед, держа лампу в поднятой руке.

Солдат направлялся во Дворец Диких Цветов. Там королева ждала его возвращения в Зеленой башне. У ворот Дворца Солдата, разумеется, узнали и без проволочек впустили внутрь. Поднявшись в покои жены, Солдат помедлил на пороге. Не то чтобы он боялся, но некогда Лайана была безумна, и Солдат опасался, не повторится ли кошмар снова. Во власти недуга Лайана по большей части казалась спокойной и здравомыслящей, но наступали моменты, когда она начинала шипеть, скрести воздух ногтями, и ее лицо искажалось жуткой маской всепоглощающей ненависти. Воспоминания об этом заставляли Солдата нервничать, и он всегда стучался, прежде чем войти в опочивальню жены…

Впрочем, на этот раз ничего плохого не случилось. Лайана была так же прекрасна и соблазнительна, как и всегда. Она сидела в кресле возле окна, откуда открывался вид на городские ворота. Казалось, она провела здесь все время, пока Солдат путешествовал, — не поднимаясь с места и ожидая его возвращения. Солнечный свет искрился в ее волосах.

Солдат задохнулся от любви и нежности. Лайана! Самая любимая и самая восхитительная женщина на свете. Пусть она более не юная девушка — это не умаляло ее красоты. Перед Солдатом сидела зрелая женщина, гибкая и грациозная, прекрасная, как фея.

И все же ее внешняя привлекательность была для него гораздо менее важна, чем внутренняя красота. Лайана обладала добрым и любящим сердцем, в котором всегда находилось место и милосердию, и страсти. И это было хорошо для монарха. В каждом мужчине и каждой женщине есть примитивная дикость и жестокость. Люди осведомлены об этом и стираются держать свой норов под контролем. Но некоторые правители, чью власть ничто не ограничивает, зачастую выпускают наружу темные страсти. Они выставляют напоказ уродливую сторону своей натуры и подавляют в себе все доброе и человечное. И никто не осмеливается сказать им «нет»… Лайана была своенравна, верно. Но она не потворствовала своим прихотям в ущерб справедливости. Она могла долго пререкаться с мужем, но никогда не издавала указы, которые губили тысячи жизней. Королева была мудрым судьей, умела слушать — так же, как и говорить, и подданные любили ее все больше и больше.

До сих пор Солдат и не подозревал, как сильно он соскучился. Когда Лайана повернулась к нему с улыбкой на губах, он кинулся к жене и заключил ее в объятия. Они целовались бурно и страстно, шептали друг другу нежные слова. Некоторое время они не могли оторваться друг от друга, несмотря на то, что были в комнате не одни. Наконец королева заметила мальчика, переминавшегося у двери. Она с удивлением посмотрела на него, а затем поманила паренька к себе.

— Тебя послали слуги?

— Э… нет, мадам.

— Тогда зачем ты здесь? Ну, говори, я же не чудовище. И не нужно коситься на меня так, словно я собираюсь…

— Снести мне голову? Нет, мадам.

— И перестань звать меня «мадам».

— Хорошо. Тогда — мама.

Солдат прикрыл глаза и замер, ожидая взрыва. Лайана молча созерцала паренька.

— Очевидно, у тебя есть причина, чтобы так меня называть, — сказала она. — Надеюсь, сейчас я ее узнаю.

Солдат ответил вместо него:

— Я усыновил мальчика.

Лайана повернулась к мужу.

— Усыновил? Без моего согласия?

— Я сказал мальчику, что он может считаться моим сыном. Но я предупредил его: понадобится твое согласие, если он хочет называть тебя матерью. — Солдат вздохнул, ожидая бури. Лайана способна вести себя как настоящая фурия, если что-то пришлось ей не по нутру. — Я не могу от него отказаться. Я пообещал быть ему отцом. Разумеется, тебе решать, согласна ли ты стать ему матерью.

— Я?

— Да, любовь моя. Извини, так вышло, мы были в далеком краю и не представляли, останемся ли в живых и вернемся ли домой. Для мальчика было очень важно знать, что у него есть семья. Этот паренек — не кто иной, как небезызвестный тебе говорящий ворон, который часто дразнил и вышучивал меня. Магия Неведомых Земель вновь сделала его человеком. Язвительный и мрачный, он все же много раз выручал меня из беды. Так же, как и я его. Вспомни, он был первым существом, с которым я повстречался в этом мире: я спас его от ядовитой змеи. Однажды он предал меня, надеясь вернуть себе человеческий облик, но это давно прощено и забыто.

Солдат помедлил и посмотрел на Маскета, стоявшего на пороге в не по размеру большой черной тоге и великоватых сандалиях.

— Согласен: не слишком-то симпатичный ребенок. Вряд ли он может похвастаться своими предками. Жуткий курносый нос, кошмарные веснушки и непокорные вихры. Все признаки вырождения налицо. И лоб у него узковат, зато парнишка обладает острым умом. Если в его роду и были болваны и дебилы, то мальчик явно не унаследовал подобных недостатков.

Солдат немного нахмурился.

— Он рисковал жизнью, пытаясь украсть у монстра огромный рубин: хотел отдать его тебе, купить твою любовь; Я объяснил, что твоя любовь не продается, ты одаряешь ею того, кто это заслужил. Мне очень по душе этот юноша, и я надеюсь со временем воспитать из него доброго рыцаря. Нужно только найти наставников, которые обучат мальчика верховой езде и владению оружием…

— Ученый, философ, лекарь или судья. Но не воин.

Солдат недоуменно уставился на жену.

Лайана покачала головой и твердо сказала:

— Мой сын не станет растрачивать свой острый ум, раздавая удары по шлемам тяжелой железякой. Пусть учится у самых мудрых менторов. Пусть прославится ученостью. Воином может быть кто угодно.

— Ну, все-таки не совсем кто угодно, любовь моя, — промолвил Солдат, уязвленный таким пренебрежением к его профессии. — Чтобы стать хорошим рыцарем, нужно иметь больше ума, чем мускулов. Но ты согласна принять мальчика в семью, и это прекрасно. Мы оба счастливы — Маскет и я. Смотри, как он улыбается тебе. А его будущее мы обсудим попозже…

— Нет! Он не будет солдатом, — заявила Лайана еще более твердо, чем раньше. — Он станет великим мудрецом.

— Поговорим об этом как-нибудь в…

— Кто здесь королева — ты или я? — взорвалась Лайана.

— Но это нечестно. Нельзя размахивать королевским титулом, когда у нас семейное дело.

— Семейная ссора.

— Ладно, расхождение во мнениях. Думаю, нам нужно прийти к какому-нибудь компромиссу. Давай договоримся: в нашей спальне, столовой и в гостиной ты — не королева. В конце концов, кузнец не подковывает лошадей в собственной гостиной, верно? Ты можешь быть королевой где угодно… — Солдат обвел рукой пространство, великодушно отдавая Лайане все королевство за стенами дворца. — Но в этих местах ты — моя жена. Как?

— Я буду королевой везде, где пожелаю. Такова моя воля.

— Неразумно! Вопиющее злоупотребление властью.

— Плевать!

Маскет в тревоге смотрел на них, пока оба не разразились смехом и не обнялись. Тогда он понял — это просто игра. Его новые родители поддевали друг друга. Затем, к неудовольствию Маскета, королева подошла к нему и крепко обняла. Мальчик не привык к подобному проявлению чувств. Он намеревался вникать в тонкости семейной жизни постепенно, а не кидаться с головой в омут.

От Лайаны пахло кремом, пудрой и еще чем-то непонятным, и паренек совсем смутился. Птицы не обнимают своих родителей, они проявляют нежность только во время любовных игр. Однако Маскет безропотно перенес эту процедуру и попытался найти в ситуации положительные стороны. Так или иначе, он был принят в семью.