– Я не могу, мистер Чехов, – признался Кирк – Помните правила? Либо мы все вместе, либо никто из нас. Это будет стоить нам двух дней, которые мы уже прошли, плюс два дня на то, чтобы вернуться в наш лагерь, а мы ничего от этого не выиграем. Наши коммуникаторы в Среталлесе со Стремительным Светом.

Вилсон добавила:

– И Цепкий Коготь тоже в Среталлесе. Если у вас синдром АДФ, Павел, я все равно не могу ничего сделать для вас и для всех нас. Я все еще надеюсь, что Цепкий Коготь поможет.

– Мистер Спок, предложения?

– Не вижу альтернативы, капитан. Мы должны продолжать Поход.

Кирк встал и повернулся к обеим cиваоанкам.

– Несчастье, Яркое Пятно? Что вы скажете?

– Если мистер Чехов сможет, то нам нужно идти в Среталлес, – ответила Несчастье. – Если это ему не под силу, мы должны возвратиться в наш лагерь.

Яркое Пятно дернула кончиком хвоста. Ее зрачки сузились и превратились в щелочки, которыми она смотрела на в-Энниен.

– Несчастье, ты думаешь сейчас о том, что это твой третий раз?

Несчастье ощетинилась, но затем так же быстро ее шерсть приняла нормальную форму.

– Нет, я думаю не об этом, Яркое Пятно, я думаю о том, сколько людей могут умереть за четыре дня. – Она показала на группу. – Если доктор Вилсон права, мы, возможно, все заражены этим АДФ. Нам необходимо самим найти ответ, думаю, нам он тоже понадобится.

Яркое Пятно явно раскаивалась.

– Прости меня, Несчастье. Сказав такое, я совершила глупость.

– Если у тебя появились сомнения, их следовало высказать, – ответила Несчастье, выгнув усы вперед. – Да, капитан. Мы хотим идти.

* * *

Так они и сделали. Они разбили лагерь с началом темноты и беспрестанно жались друг к другу в наполненном дымом шатре, в то время как снаружи барабанил ливень, выбивая дробь по материи и заставляя их ежиться.

У пламени Вилсон снова исследовала Чехова и не нашла новых признаков заболевания. Несчастье, попросив у Чехова разрешение и получив согласие, сделала то же самое. Разговаривать не хотелось, гроза прошла стороной, и большинство участников похода забылось в беспокойном сне.

Спок нес предрассветное дежурство с Эван Вилсон. Она тихо сидела, задумавшись о чем-то, и Спок, который использовал время для медитации, не сказал ничего, чтобы отвлечь ее.

Эван взяла горсть веток, которые сушились перед костром, и бросила их в огонь. Когда они занялись, Спок уголком глаза уловил выражение ее лица; это было то же самое выражение ужаса, которое он видел, когда доктора окружили ногохваты.

– Доктор Вилсон, – тихо окликнул он ее.

– Да, мистер Спок? – В ее ответе не слышалось нерешительности, хотя он и ожидал этого. Она, похоже, и не забывала о том, что на нее могут смотреть, и старалась ничем не выдать своего состояния. Это изумило вулканца, и он снова обдумал то, что собирался сказать. Но доктор так редко подтверждала его ожидания, что он решил начать с предположения.

– Если инцидент с ногохватами продолжает беспокоить вас, доктор Вилсон, будет ли мне позволено предложить решение?

Она нахмурилась, глядя на него, явно не понимая, о чем он говорит.

Вулканец объяснил.

– Есть вулканская техника, которая позволит мне изъять из вашей памяти стычку…

– Я что, так плохо выгляжу, мистер Спок? – перебила она. Ее улыбка была мрачной. – Не обращайте внимания, я не думаю, что мне хотелось бы услышать ваш ответ. Дело не в ногохватах. – Эван поджала колени, обхватив их руками, и опустила на них свой подбородок. – Это совсем не то, – устало проговорила она.

Он ждал, и, наконец, доктор заговорила снова.

– Предположим, мы ошиблись. Предположим, в этом мире нет лекарства от АДФ?

– Не вижу необходимости пускаться в рассуждения по этому вопросу, ответил Спок. – Если наше предложение по поводу социальных ограничений в этом мире правильно, то мы узнаем ответ по прибытии в Среталлес.

– Я не это имею в виду. – Она с раздражением потерла висок. – Я имею в виду, что если мистер Чехов все же заболел, то он уж точно не подцепил болезнь здесь, разве что он уникален в своей реакции на синдром АДФ.

Проклятье, даже если он уникален, то я все равно не видела ни одного сиваоанца с болезнью, хотя бы отдаленно напоминающий АДФ, от которого он мог заразиться.

Она выпрямилась и посмотрела на него.

– Нет, мистер Спок. Если у него АДФ и у местных жителей нет лекарства, тогда мы инфицировали целый мир самой страшной болезнью, которую когда-либо знала Федерация, – Вы не знаете этого наверняка, доктор Вилсон.

– Но и также не знаю наверняка и обратного, – ответила она; в ее манере и голосе чувствовалось раздражение.

Спок, которому доводилось наблюдать такие же взрывы гнева у Маккоя, предположил, что ее вспышка направлена не на него, а на всю Вселенную.

Такая реакция была нелогичной, но вполне в духе медицинского персонала землян. Он еще немного подождал.

– Простите, – сказала вдруг Вилсон с неожиданной мягкостью. – Это не на вас я злюсь: я злюсь на себя. Я считала, что просмотрела команду «Энтерпрайза» достаточно тщательно, чтобы исключить такую возможность.

– Так как параметры болезни были на то время неизвестны, – ответил Спок, – я не вижу необходимости для вас принимать ответственность на себя.

Как вы сами совершенно верно указали мистеру Чехову, такое поведение расценивается не иначе как «тщеславие».

Она спокойно рассмеялась тому, как он использовал это слово.

– Да, мистер Спок, уверена, что вы правы, но я не знаю ни одного доктора, который не был бы тщеславным. И я взяла на себя ответственность в тот момент, когда ступила на борт «Энтерпрайза».

– Тогда я могу вам посоветовать отложить ваши рассуждения на другой момент. Они сейчас не имеют никакой существенной ценности и в то же время могут нанести ущерб нашему положению.

– Ущерб?

– Да. Могу я узнать, почему вы остановились, когда достигли центра колонии ногохватов?

Даже если вопрос и удивил ее, то доктор этого не показала и ответила:

– Я почти видела, как они снова валят меня на землю… я почти это чувствовала. Я застыла. – Она выпрямила спину. На ее лице появилось выражение, которое он видел до этого только один раз: триумф после эксперимента с Снанагфашталли. – Да, мистер Спок! Вы правы! Моя боязнь того, что может случиться, помешала мне видеть то, что происходило на самом деле. Мои преждевременные рассуждения поставили в опасное положение как вас, так и Несчастье.

– Я не говорю, что вы не должны рассуждать, – осторожно добавил Спок.

– Да, но я не должна позволять своим сомнениям мешать исполнению обязанностей. Я понимаю. Спасибо.

Когда Эван произнесла последнее слово, Спок вдруг потрясение осознал, что она сейчас оказала ему глубочайшее доверие, признавшись в своих тревогах. Такое внимание, как уже замечала Вилсон, было совершенно естественным для вулканца, но крайне необычным проявлением чувств у людей.

И встретив такие эмоции у Эван Вилсон, Спок пришел в замешательство.

Она кивнула сама себе, словно положив конец всем своим страхам, затем сказала:

– Мистер Спок, а вы знаете, что несмотря на окончание нашего разговора вы начали его с неподходящего, даже нелогичного предложения?

– Вы изумляете меня, доктор… в каком смысле нелогично? – он наклонился вперед, чтобы лучше видеть ее лицо. Возможно, это была попытка шутки.

– Вы предложили, если я правильно понимаю, «изъять» из моей памяти инцидент с ногохватами. Если бы я дала вам возможность сделать это, то не смогла бы увидеть аналогию между моим тогдашним поведением и своими тогдашними страхами.

– Ах! – догадался Спок, – нелогично в ретроспективе. Но меня просто поразило использование слова «неподходящий», разве в вашей культуре есть какое-нибудь табу?…

Она не дала ему договорить.

– Это ваша культура должна иметь табу на такую процедуру. Забыть намеренно!

Кто-то намеренно забыл последнее четверостишие песни Ухуры, четверостишие, которое говорило о лекарстве от болезни, и посмотрите, куда это нас завело! – Вилсон раскинула руки, обводя задымленную палатку, ее взгляд упал на спящего Чехова.