Маэстро поднял свои отяжелевшие от водки веки и увидел Ульянова.

— А, Володя, привет-привет! Мы с Прадером на днях про вас вспоминали. Старый Прадер считает, что у вас большие шахматные способности. Возможно, он прав, но чтобы развить свои способности, необходимо много заниматься. Достаточно ли я занимаюсь? Правильно ли развиваюсь, как шахматист? Эти вопросы должны постоянно занимать молодого человека, Володя.

«Всероссийским шахматным учителем» называли Шифферса современники. Его педагогические наклонности особенно ярко проявлялись, когда маститый маэстро пребывал в нетрезвом состоянии. А напивался Шифферс с постоянством, достойным лучшего применения.

— А меня лично больше не занимают никакие вопросы, — продолжал Шифферс свою пьяную болтовню. — Эти негодяи не соизволили пригласить меня для участия в турнире. Пусть им же будет хуже! Своим участием я бы снизил им процент евреев. Двоих из этих господ следовало бы проверить на предмет права въезда в Санкт-Петербург. Я не антисемит, но вы знаете, что когда еврей занимает ваше место, это всегда наводит на некоторые размышления…

— Хотите кофе? — прервал Шифферса Ульянов, и, не дожидаясь ответа, заказал две чашечки кофе и коробку папирос.

Ульянов и сам был навеселе, но Шифферс произвел на него удручающее впечатление. Его необходимо было протрезвить, прежде чем играть с ним или передавать ему приглашение Прадера. Впрочем, Ульянов знал, что Шифферс быстро трезвеет, особенно от кофе.

И, действительно, через несколько минут Шифферс заметно взбодрился и сам предложил Ульянову сыграть пару партий по «франку». Франком на «доминиканском» жаргоне именовалась стандартная ставка — 25 копеек. Попутно отметим, что за столик и фигуры посетители платили в «Доминике» 20 копеек в час.

Протрезвев, Шифферс немедленно заявил, что не мешало бы еще выпить.

— Не беспокойтесь — я сам! — быстро сказал Ульянов.

Он знал, что спорить с Шифферсом на эту тему все равно бесполезно, а ему не хотелось, чтобы маститый маэстро платил. Поэтому он сам подозвал официанта и заказал маленький графинчик водки, после чего они приступили к игре.

Шифферс давал Ульянову пешку и ход вперед — это была их обычная фора. В результате почти трехчасовой борьбы Шифферс выиграл четыре партии при одной ничьей. Ульянов достал бумажник и вручил Шифферсу рубль и, заодно, записку от Прадера с приглашением на турнир.

— Собственно, для этого я вас сегодня и искал, — добавил он.

— А я уже знаю про этот турнир, — сказал Шифферс.

— Откуда? — удивился Ульянов.

— До вас здесь сегодня был Хардин.

— Как, Андрей Николаевич был здесь!? — воскликнул Ульянов.

— Да, утром. Я сегодня весь день у «Доминика».

— И вы будете во вторник у Прадера?

— Обязательно! — сказал вновь опьяневший Шифферс, наливая водки себе и Ульянову. — Я покажу этим господам, где раки зимуют! Давайте выпьем, Володя!.. Ваше здоровье!.. Не беспокойтесь, старый Шифферс еще покажет всем хуй с четвертого этажа!

— Я в этом не сомневаюсь! — засмеялся Ульянов.

Он посмотрел в окно. Стемнело. Ульянов вдруг подумал о том, как уютно, вот так, декабрьским вечером сидеть у «Доминика», пить водку и смотреть в окно на освещенный газовыми фонарями Невский…

— Вы не откажетесь отужинать со мной, Эмануил Степаныч? — предложил Ульянов. — Пойдемте в зал.

— Спасибо, но я что-то не чувствую за собой особого аппетита, — ответил Шифферс. — Давайте просто закажем еще один графинчик и какой-нибудь закуски.

Они перешли в главный зал кафе и разместились за столиком у окна.

— А какой закуски? — спросил Ульянов, разглядывая меню. — Может быть, маринованную миногу?

— Ни в коем случае! — запротестовал Шифферс. — Я знаю только два места, где можно просить маринованных миног — в ресторане у Николаевского вокзала и у Аркадия Симоновича. Маринованные миноги у «Доминика» не идут с теми ни в какое сравнение.

— Ну, а что тогда?.. Грибков? — предложил Ульянов.

— Да, нет, рыбная закуска — это была неплохая идея. Давайте спросим рыбное ассорти.

— Прекрасно! — одобрил Ульянов. — Ну, а какое-нибудь горячее блюдо? Покушайте, Эмануил Степанович! Раз уж решили попить как следует, так давайте и поедим… Как насчет осетрины по-петербургски?

— Спросите лучше каплуна, — решился, наконец, Шифферс. — Да попросите пожирнее! Люблю жирное под водку.

Ульянов заказал довольно большой графин водки, рыбное ассорти, осетрины — для себя, и каплуна — для Шифферса. Официант сразу принес водку и холодную закуску, и Шифферс провозгласил тост:

— Давайте, Володя, выпьем за вашу молодость, чтобы у вас все удачно в жизни сложилось, и чтоб вам не пришлось потом мучиться угрызениями совести.

— О чем это вы, Эмануил Степаныч? — спросил пораженный Ульянов.

— Да так… Вы читали сочинения г-на Достоевского?

— Да, конечно, — ответил Ульянов.

— Недавно я приобрел новый тринадцатитомник сочинений покойного Федора Михайловича, — Шифферс говорил неторопливо, с какой-то пьяной задумчивостью. — В молодости я был с ним знаком, он неплохо играл в шахматы… Сейчас я перечитываю его роман, где рассказывается о молодом человеке, убившем старуху…

— Разумеется, я знаком с этим романом, — перебил Шифферса Ульянов.

— Старуха была процентщицей, — упрямо продолжал Шифферс. — Молодой человек убил ее ради денег. Он как бы пожертвовал никчемной старухой ради собственного будущего. Так шахматист в конце партии порой жертвует офицером, чтобы пешка стала королевой… А потом молодой человек долго и мучительно раскаивался… Да, давайте выпьем. Ваше здоровье!.. Вот также скоро пожертвуют нами, нашим усталым и подлым миром… Ради светлого будущего!.. А потом будут мучиться и сомневаться: правильно ли поступили…

Официант принес горячее. Шифферс умолк и пьяно смотрел на лоснящегося от жира каплуна и обсыпанный укропом жареный картофель. Ульянова взволновали слова Шифферса, хотя не так сильно как запах поставленного перед ним блюда. Поэтому, с уважением посмотрев на осетрину, он предложил выпить под горячее.

— Давайте, Эмануил Степаныч, выпьем за нашего добрейшего Аркадия Симоновича и за успех его замечательного турнира.

— Да! — согласился Шифферс. — Старик Прадер соображает, особенно в борщах и миногах. За Прадера!

Они чокнулись и выпили.

— А что касается его турнира, — продолжал Шифферс, — я думаю мы сломим всем головы, Володя, и, как всегда у Прадера, классно пожрем и выпьем!

Корявая и безграмотная, косо приколотая к двери, записка гласила:

«Все-таки всеобщее среднее образование совершенно необходимо, — подумал Ульянов. — Вот и ломай теперь голову: ушел он в одиннадцать тридцать, или он вернется к этому времени? Пожалуй, больше похоже на то, что к половине двенадцатого он обещает вернуться».

Ульянов нервно заметался по лестничной площадке. Часы показывали тридцать пять минут двенадцатого. Два часа назад он проснулся, не помня — ни как он расстался с Шифферсом, ни как он приехал домой, ни как он лег спать!

Торопливо умывшись, он — в порядке компенсации за изрядно помятую физиономию — надел свой лучший костюм и отправился опохмеляться. Заглянув по пути в почтовый ящик, он обнаружил записку от Князя. Князь пытался застать Ульянова дома в субботу, чтобы сообщить нечто исключительно важное. Тщетно прождав два часа под дверью, Князь оставил записку, в которой настоятельно приглашал Ульянова зайти в воскресенье утром.

И вот Ульянов здесь. «Поцеловав дверь», с нетерпением ждет возвращения Князя. Уже без четверти двенадцать, а у Ульянова «ни в одном глазу». Понимая, что опохмелиться совершенно необходимо, он решил пока отправиться в «Пушкарь». «Черт знает, куда Князь запропастился, — подумал Ульянов. — Выпью пока пару кружечек и вернусь».