- Он не любит меня, - бормочу под нос, едва мы оказываемся в лифте.

- Ты думаешь, он вообще знает, что это такое?

Всхлипнув, качаю головой. Я ведь уверена была, что влюблю в себя Дена. Что жить без меня не сможет и в Загс позовет. Где-то в глубине души еще теплится крохотная надежда, что не все потеряно, что позовет меня назад, но умом я уже понимаю, ничего хорошего из наших отношений не выйдет.

Даже если позовет.

Оказавшись у Моти, я сразу закрываюсь в ванной. Включаю воду в душевой, встаю под хлесткие струи и реву. Долго, до икоты и ноющей боли в груди.

Как наяву слышу его голос «Уходи, Эля». Он меня прогнал. Вышвырнул, как котенка, нассавшего в тапки.

- Малыш, - слышу из-за двери обеспокоенный голос брата, - у тебя все нормально?

- Да, - пытаюсь ответить, но понимаю, что не слышу собственного голоса.

- Эля!

Прочищаю горло и выключаю воду.

- Нормально.

- Выходи, давай!

Я простояла под водой так долго, что кожа ладоней скукожилась в урюк, а в тепломагистрали наверняка закончилась горячая вода.

С горем пополам обтираюсь полотенцем и надеваю Мотин халат, полы которого при ходьбе волочатся по полу.

- Иди сюда, - зовет Матвей из кухни.

- Я есть не хочу, - отзываюсь, напуганная, что он решит напичкать меня едой. Хотя на деле и не помню, когда последний раз нормально ела.

- Держи, - сует в руку бокал с чем-то темным на дне и дольку лимона.

- Что это? Виски?

- Лекарство.

- Фу-у…

- Пей, - велит брат, подталкивая мою руку ко рту, - легче будет.

Говорит со знанием дела. Сам почти год после развода этой микстурой лечился.

Я решаю не спорить. Может, и правда полегчает, усну хоть.

Резко, как заправский алкоголик, выдыхаю, и залпом осушаю бокал.

- Лимон, - подсказывает Мотя.

Закидываю в рот дольку и, зажмурившись быстро-быстро ее пережевываю.

- Молодец. Иди спать. Утро вечера мудренее.

Чувствуя, как изнутри пошло согревающее тепло, слабо улыбаюсь. Стянутость в горле немного отпускает. Получается нормально дышать. Эффект мне нравится. Если так и дальше пойдет, сопьюсь, к чертовой матери.

Закутавшись в одеяло с головой, пытаюсь заснуть. То ли от слез, то ли от спиртного, начинает болеть голова. Расслабится не получается. В ушах раз за разом звенит голос Дена: Уходи… Уходи… Уходи…

Тихо заскулив, снова начинаю плакать, но уже по другой причине. Первая реакция на произошедшее – животный ужас, что это конец, что никогда больше я с ним не буду. Теперь я реву от обиды. Никогда прежде я не чувствовала себя такой униженной. А самое ужасное то, что я продолжаю лелеять надежду, что он позовет меня назад.

Потому что не представляю, как смогу жить без него.

Проходит час, и в мою голову закрадывается мысль, что, возможно, я сама во всем виновата. Не доверяла, ревновала, истерила, была слишком навязчива. Мужчины этого не любят, им нужен уют, покой и поддержка.

Держать все в себе становится невыносимым. Хватаюсь за телефон с намерением написать Женьке. На минуту задумываюсь. А стоит ли? Не думаю, что мы настолько близки, чтобы делится сокровенным. К тому же гордость не позволяет предстать перед ней униженной в соплях и слезах брошенкой.

Позвонить Марине или Уле? Тоже не вариант. Я ведь не говорила им, что с Деном живу, так с чего вдруг расскажу, что с ним рассталась? Капец просто – даже поплакаться некому.

Встаю и, закутавшись в одеяло, плетусь в гостиную, где на диване спит Матвей.

Не спит, как оказалось. Закинув руку за голову, залипает в телефоне.

- Моть…

- Чего не спишь?

- Не спится, - останавливаюсь на пороге, - можно у тебя спросить?

- Иди сюда.

Подхожу и сворачиваюсь клубком у него под боком.

- Ответь только правду, пожалуйста.

- Конечно.

Убрав телефон, поворачивается ко мне.

- Ты тоже считаешь, что я во всем виновата? Я неправильно себя вела с ним?

- Я так не считаю. И, если честно, был к этому готов.

- Почему?

- Потому что я достаточно хорошо знаю вас обоих, - выдержав небольшую паузу, тихо проговаривает, - никто не виноват.

- Он попросил паузу.

- Плохая идея.

Это я и сама понимаю. Чаще всего при расставаниях так говорят трусы.

- А если он позовет меня обратно?

Кажется, брату мой вопрос не нравится. Сжав челюсти, гоняет по лицу желваки. Смотрит на меня не то с жалостью, не то с раздражением.

- И побежишь к нему назад? – взбив под своей головой подушку, Матвей продолжает, - знаешь, говорят, в счастливых парах один целует, а второй подставляет щеку. Понимаешь, о чем я?

- Понимаю. Ты хочешь сказать, что я люблю, а он позволяет любить?

- Да.

Внезапно горло вновь стягивает обручем, по спине ползет неприятный холодок.

- Я бы не хотел для тебя такой участи…

И я… Я тоже хочу быть любимой. Я же не ущербная, меня ведь тоже любить можно.

- Ему приятно было быть с тобой, пока ты не доставляла хлопот, как только появились сложности, он выставил тебя за дверь.

- Ты очень жесток, Мотя, - шепчу я.

- Я говорю, то, что вижу, Эля. Не обижайся, - нежным движением убирает с лица прядь волос.

- Я не обижаюсь.

- Если ты сейчас вернешься к нему, будешь бегать так всю жизнь, пока полностью не разочаруешь его.

Мы замолкаем. Каждый думаем о своем. Летать бумерангом туда-сюда я не хочу. Любить за двоих тоже. Гордость все же имеется. Но думать о том, что никогда больше он меня не поцелует, тоже больно.

- Моть, а мама с папой любили друг друга?

Я маму не помню вообще. Она умерла, когда мне было полгода. Папа больше не женился, с годами стал выпивать, замкнулся в себе и перестал походить на счастливого юношу со свадебного фото.

- Ты очень похожа на маму. Она тоже была заводной и бойкой на язычок. Отец на нее, как на Божничку молился, любил до безумия.

- А мама?

- А мама принимала его чувства с благодарностью.

В комнате снова воцаряется тишина. Я думаю о том, что, возможно, так было бы лучше. Чтоб меня любили, а не я.

Когда следующим утром я выхожу в прихожую, вещи, оставленные вчера в квартире Дена, уже стоят у порога. Оперативно. Интересно, клининговую службу он уже вызвал или нет? Проветрить и продезинфицировать все после меня.

- Это я их забрал, - говорит выглянувший из кухни Матвей.

- Чтобы у меня не было повода туда бегать?

Мой вопрос остается без ответа. А мне безумно хочется расспросить брата, как там Ден, о чем они говорили, спрашивал ли он обо мне, но я, сцепив зубы, молчу. Не хочу пасть в глазах Моти еще ниже.

Через силу запихав в себя завтрак, скрываюсь в комнате. Лежу с телефоном в руках, бездумно глядя в потолок. Жду, что позвонит или напишет. Спросит, как я, может быть, извинится.

Но, проходит день, следом второй, а он никак о себе не напоминает. Я плачу, затем разбираю свои вещи и снова плачу. Матвей заставляет меня пить какую-то успокоительную гадость и кормит фисташковым мороженым.

- Сейчас тебе кажется, что жизнь закончена, - говорит он, заметив, что я снова шмыгаю носом, - что дышать без него не сможешь…

- Так и есть.

- Потом пройдет.

Брат хмурится и отворачивается к окну. Сложив руки на груди, долго смотрит в одну точку.

- Когда Аня ушла, у тебя так же было? – спрашиваю тихо и замираю, понимая, что переступила стоп-линию.

Он никогда о ней не говорит. Ни хорошего, ни плохого. И другим не позволяет.

- Так же, - глохнет его голос, - потом легче стало.

Ненавижу ее! Ненавижу! Как можно было бросить такого, как он?! У меня в голове не укладывается. Ладно, я – прилипала без царя в голове, но Матвей… Он идеальный. Он лучший из лучших!

Подхожу к нему и обнимаю за талию. Прижимаюсь щекой к груди.

- Моть, я тебя люблю. Ни один мужик никогда не заменит мне тебя. Правда!

- Ой, не зарекайся, - смеется негромко, - Денчик тебя пальцем поманил, ты и про Мотю тут же забыла.