— Набегут еще, — утешал Джея Крыса. — Еще скажешь, что слишком много!

— Посмотрим, — с сомнением в голосе отвечал Джей, плюхался на табурет, перетащенный через стойку, и принимался кончиком картофелерезки отковыривать гарь, налипшую на стенки тостера.

Что будет дальше, не знал никто.

Крыса молча листал книжные страницы, Джей протирал бутылки с вином. В оттопыренных пальцах оба держали по сигарете.

Поток времени в восприятии Крысы начал постепенно терять свою однородность примерно три года назад. Той весной, когда он бросил университет.

Понятно, что имелось несколько причин его ухода из университета. Когда сложное взаимопереплетение этих нескольких причин достигло определенной температуры, пробки с шумом вылетели. Что-то после этого осталось, что-то было отброшено, а что-то умерло.

Причин ухода из университета Крыса никому не объяснял. Всестороннее объяснение потребовало бы часов пять, не меньше. А потом, расскажи кому-нибудь одному, так сразу и все остальные захотят послушать. Этак придется объясняться перед всем миром. Уже сама мысль об этом Крысе была глубоко противна.

— Мне не нравилось, как у них газон во дворе пострижен, — говорил он в те моменты, когда совсем без объяснения было нельзя. Одна девчонка даже всерьез ходила смотреть на университетский газон. «Не так уж и плохо он пострижен, — говорила она потом. — Бумажки только всякие валяются, а так ничего». «Это кому как», — возражал Крыса...

— Мы с университетом оба друг другу не понравились. — Так он тоже иногда говорил, если позволяло настроение. И после этих слов впадал в молчание.

Уже целых три года прошло.

Вместе с потоком времени уносилось буквально все. Уносилось со скоростью, не подвластной уму. Немногочисленные страсти, какое-то время кипевшие в Крысе, резко выцветали, деформировались, превращались в подобие старых, бессмысленных снов.

В год поступления в университет Крыса покинул родительский дом, перебравшись в квартиру, где его отец устроил себе рабочий кабинет. Родители не возражали. Квартира и покупалась с тем расчетом, чтобы потом передать ее сыну: пусть парень поборется с трудностями самостоятельной жизни.

Хотя, конечно, назвать это «трудностями» было никак нельзя. Как нельзя назвать дыню «овощем». В этой идеально распланированной двухкомнатной квартире было все: кухня, кондиционер, телефон, ванная с душем, 17-дюймовый цветной телевизор, подземный гараж с «триумфом», и в довершение всего — шикарнейшая веранда для солнечных ванн. Из окна в юго-западном углу открывался живописный вид на город и море. А когда все окна распахивались, ветер приносил густой аромат деревьев и щебетанье птиц.

Тихие послеполуденные часы Крыса проводил в плетеном кресле. Отрешенно закрыв глаза, он чувствовал время: оно текло сквозь него неторопливым ручейком. Сидеть так он мог часами, днями и неделями.

Иногда из памяти вдруг выплывали старые переживания и бились о сердце слабенькими волнами. Тогда Крыса зажмуривался, накрепко запирал сердце и терпеливо ждал, пока волны улягутся. Это случалось в минуты легких сумерек перед наступлением вечера. Когда волны уходили, уже ничто не тревожило Крысу, в его душе снова был мир — все такой же хрупкий и маленький.

Никакие люди в мою дверь никогда не стучались — разве что агенты по подписке газет. Агентам я никогда не открывал и даже голосом на их стук никак не отзывался.

Но пришедший в то воскресное утро стучал без передышки целых тридцать пять раз. Пришлось разлепить глаза, слезть с кровати и навалиться всем телом на дверь. В коридоре стоял сорокалетний мужчина в серой спецовке и бережно, как щенка, держал мотоциклетный шлем.

— Извините, я из телефонной компании, — сказал мужчина. — Мне нужно заменить распределительный щит.

Я кивнул. Его лицо было иссиня-черным от щетины. Такому, сколько ни брейся, все не выбрить. Синева доходила аж до глаз. Мне было его ужасно жалко, но спать хотелось еще ужаснее. Все потому, что до четырех утра мы с близняшками играли в трик-трак.

— Вы не могли бы прийти сегодня после двенадцати?

— Нет, знаете, лучше прямо сейчас.

— Почему?

Он порылся в широченном кармане штанов и достал блокнот в черной обложке.

— У меня все по часам расписано. Как закончу в одном районе, сразу еду в другой. Вот, видите?

Он показал записи. Действительно, в нашем районе осталась неохваченной только моя квартира.

— Что именно вы хотите сделать?

— Очень простую вещь. Снять щит, отсоединить провода и подключить к новому. Делается за десять минут.

Я еще немного подумал и покачал головой.

— Меня и нынешний щит устраивает.

— Так ведь у вас старая модель!

— Ну и пусть будет старая.

— Как же это? — Он задумался. — Понимаете, тут не так все просто. Из-за вас могут люди пострадать!

— Каким образом?

— Распределительные щиты у всех подключены к главному компьютеру на станции. И вот от вас одного станут приходить не такие сигналы, как от других. Вы понимаете, что тогда начнется?

— Понимаю. Надо увязать железо и программы, да?

— Хорошо, что понимаете. Может, позволите войти?

Сдавшись, я открыл дверь и впустил его.

— А зачем мне в квартире распределительный щит? — поинтересовался я. — Почему бы ему не висеть в каком-нибудь служебном помещении?

— Так повелось, — сказал монтер, тщательно изучая кухонную стену в поисках щита. — Кстати, распределительные щиты всех раздражают. В хозяйстве их не приспособишь, да и громоздкие они.

Я покивал. Он залез в носках на стул и стал обследовать потолок. Ничего у него не находилось.

— Кладоискательство какое-то! — пожаловался он. — Вечно так запихают, что и не догадаешься, куда. Наказание одно. Или еще какое-нибудь пианино дурацкое придвинут и куклу в коробке поставят, чтобы загородить. Придумывают всякое...

Я не спорил. Придя к выводу, что на кухне щита нет, монтер отправился в большую комнату.

— Вот я недавно в одной квартире был, — говорил он, открывая дверь. — Так они свой щит в такое место засунули... Уж на что я...

Слова застряли у него в горле. На огромной кровати в углу, оставив мою середину пустой, лежали две одинаковые девчонки, до подбородков накрытые одеялом. Секунд пятнадцать ошарашенный гость не мог издать ни звука. Девчонки тоже молчали. Я должен был что-то сказать.

— Это монтер... Он нам телефон починит.

— Очень приятно! — сказала та, что справа.

— Милости просим! — добавила та, что слева.

— Ага, — сказал монтер. — Спасибо...

— Он нам распределительный щит поменяет, — сказал я.

— Распределительный щит?

— Это что еще такое?

— Это устройство, которое управляет телефонной линией.

— Непонятно! — сказали обе. Я переложил объяснение на монтера.

— Ну, — сказал он, — одним словом... Там собрано несколько проводов... Как бы это объяснить... Скажем так: есть мама-собака, и у нее несколько щенков. Это вам понятно?

— ?

— Непонятно!

— Да как же... Ну вот: мама-собака, у нее щенки, она их кормит. Если мама-собака умрет, то щенки умрут тоже. И когда мама-собака уже готова помереть, мы эту маму берем и меняем на новую!

— Какая прелесть!

— Просто чудо!

Мне тоже понравилось.

— Именно для этого я сегодня и пришел. Очень сожалею, что помешал вашему сну.

— Ничего страшного.

— Интересно будет посмотреть.

В облегчении монтер вытер полотенцем вспотевший лоб и оглядел комнату.

— Теперь надо щит искать.

— А чего его искать? — сказала правая.

— Он в стенном шкафу, — добавила левая. — За доской, ее отодрать надо.

— Эй, откуда вам это знать? — удивился я. — Таких вещей даже я не знаю!

— Так ведь это распределительный щит!

— Кто ж его не знает?

— Вы меня доведете, — сказал монтер.

Минут за десять работа была сделана. Близняшки сдвинулись вплотную и все это время о чем-то шушукались и хихикали. Это сбивало монтера с толку — ему несколько раз пришлось начать сначала. Когда он закончил, девчонки зашуршали под одеялом, натягивая футболки и джинсы, а потом отправились на кухню варить всем кофе.