Брат Джиллиам опустил капюшон. Под ним оказалась спутанная светлая шевелюра с тонзурой, и окровавленная повязка на том месте, где должно быть ухо.

Подрик охнул.

— Лошадь откусила вам ухо?

Джиллиам кивнул и вновь поднял капюшон.

— Простите меня, брат, — сказал сир Хайл. — Если б вы приблизились ко мне с ножницами, я бы откусил и второе.

Шутка не пришлась по нраву брату Нарберту.

— Вы рыцарь, сир. Плавник — это тяжкое наказание. Кузнец дал людям лошадей, чтобы они помогали им в их трудах. — Он повернулся. — Если позволите. Старший Брат уже наверняка ожидает.

Склон оказался круче, чем выглядел с той стороны реки. Чтобы облегчить с него спуск, братья соорудили несколько пролетов деревянной лестницы, которая проходила мимо всех строений по склону холма. После длительного пути в седле Бриенна была рада возможности размять ноги.

По пути они прошли мимо нескольких братьев ордена в коричневых рясах, бросавших на них заинтересованные взгляды, но ни один из них не обмолвился ни единым приветливым словом. Один вел пару молочных коров в низкий сарай, крытый дерном, другой взбивал масло. На склоне, расположенном выше них, они увидели трех мальчишек, пасущих овец. Далее прошли мимо кладбища, на котором копал могилу один из братьев, который оказался крупнее Бриенны. Судя по тому, как он двигался, она догадалась, что он хромой. Одна из брошенных им лопат земли очутилась как раз у ног путников.

— Будьте внимательны, — предостерег их брат Нарберт. — А не то, септон Мерибальд, вы наедитесь тут земли.

Гробовщик опустил голову. Когда Собака подошла к нему, чтобы обнюхать, он бросил лопату и почесал пса за ухом.

— Он новенький. — Пояснил Нарберт.

— А для кого могила? — Поинтересовался сир Хайл, когда они продолжили путь по деревянным ступеням.

— Для брата Клемента, пусть Отец Небесный на своем суде рассудит его по справедливости.

— Он был стар? — спросил Подрик.

— Если считать, что сорок восемь лет уже старость, то да, он был стар. Но не старость его убила. Он умер от ран, полученных в Солеварнях. Он отвез немного нашего меда, который мы варим здесь, на продажу на городской рынок как раз в тот день, когда на город напали разбойники.

— Это был Пес? — спросила Бриенна.

— Нет, другой, но столь же свирепый разбойник. Он отрезал бедному Клементу язык, когда тот отказался с ним говорить. Разбойник заявил, что раз он дал обет молчания, то и язык ему ни к чему. Но Старший Брат знает больше подробностей. Он оберегает нас от худших мирских новостей, чтобы не тревожить покой монастыря. Многие из наших братьев бежали сюда в поисках покоя от ужасов, творящихся в мире, и не желают больше ничего о них слышать. Брат Клемент был не единственный раненный из нашего братства, но некоторые раны невозможно показать. — Брат Нарберт махнул рукой вправо. — Там находится наша летняя роща. Виноград мелкий и кислый, но из него получается сносное вино. Мы варим собственный эль, а наши мед и сидр славятся по всей округе.

— Война сюда не добралась? — спросила Бриенна.

— Слава Семерым, не эта война. Нас уберегли наши молитвы.

— А так же протоки. — Добавил Мерибальд. Собака гавкнула, соглашаясь.

Верхушка холма была огорожена низким забором из неотесанного камня. Ограда окружала несколько больших домов, ветряную мельницу, чьи крылья вращались со скрипом, кельи, где спали монахи, деревянную септу и монастырскую столовую, в которой братья принимали пищу. У септы были окошка в свинцовом переплете, широкие резные двери с образами Небесных Отца и Матери, и семигранная крыша с лестницей, ведущей на самый верх. За строениями располагался огород, на котором работали на прополке пожилые монастырские братья. Брат Нарберт провел посетителей вокруг каштана в деревянную дверцу, ведущую внутрь холма.

— Пещера с дверью? — Удивился сир Хайл.

Септон Мерибальд улыбнулся.

— Здесь ее зовут Берлога Отшельника. Здесь жил самый первый монах, отыскавший сюда дорогу. Он мог творить такие чудеса, что к нему стали прибывать другие. Говорят, это случилось почти две тысячи лет назад. А дверь появилась значительно позже.

Возможно, две тысячи лет назад Берлога Отшельника и была сырым, темным местом с грязным полом, по которой эхом разносились звуки капающей со свода воды. Но теперь все было не так. Пещера, в которую вошли Бриенна со своими товарищами, была превращена в теплое, уютное святилище. Пол покрывали шерстяные коврики, на стенах висели гобелены. Высокие восковые свечи давали более, чем щедрое освещение. Мебель была странной, но в то же время простой: длинный стол, табурет, сундук, несколько высоких шкафов, набитых книгами, и стулья. Вся мебель была сделана из топляка, причудливые куски древесины были соединены вместе и отполированы до блеска так, что дерево в свете свечей казалось темно-золотистым.

Старший Брат оказался не таким, каким ожидала его видеть Бриенна. Во-первых, его с трудом можно было назвать «старшим» в смысле «старым», во-вторых, если большинство монахов, работавших в саду имели узкие плечи или были старчески сутулыми, то он стоял прямо и был высокого роста, двигался он с грацией человека в расцвете сил и лет. Кроме того, его лицо никак не походило на добродушное лицо целителя, которое она ожидала увидеть. У него была большая голова, почти квадратной формы, с которой смотрели жесткие глаза, а нос был красным, пронизанным сосудами. Несмотря на то, что у него была выбрита тонзура, его волосы топорщились жесткой щетиной, почти точной копией той, что была на его мощном подбородке.

«Он скорее похож на того, кто рожден ломать кости, чем исцелять их», — подумала Дева Тарта, когда Старший Брат метнулся через комнату с распростертыми объятьями навстречу септону Мерибальду и его Собаке.

— Для нас всегда счастлив тот день, когда нас навещают наши старые друзья Мерибальд и его пес, — воскликнул он, поворачиваясь к остальным гостям. — И мы всегда рады видеть новых гостей. Это так редко происходит.

Перед тем как сесть на табурет, Мерибальд по обычаю представил своих спутников. В отличие от септона Нарберта Старший Брат нисколько не был смущен полом Бриенны, но при упоминании причины присутствия здесь Бриенны и сира Хайла, его улыбка тут же погасла.

— Понимаю, — только и ответил он, отворачиваясь. — Вы должно быть голодны. Пожалуйста, отведайте этого сладкого сидра, чтобы смочить горло после дорожной пыли. — Он собственноручно налил каждому по кубку. Они тоже были вырезаны из плавника, и нельзя было найти два похожих друг на друга. Когда Бриенна похвалила работу, он ответил:

— Миледи слишком добра. Все, что мы сделали — это просто вырезали и отполировали дерево. Здесь благословенное место. Там, где река впадает в залив — место битвы течений и приливов, поэтому к нам, на наш берег выбрасывает множество странных и удивительных вещей. И Плавник не самый интересный экземпляр. Мы находим серебряные кубки, железные котлы, мешки шерсти, свертки шелка, ржавые шлемы, сияющие мечи… ах, да, и рубины.

Последнее очень заинтересовало сира Хайла:

— Что, это те самые рубины Рейегара?

— Все может быть. Кто знает? Битва состоялась за много лиг от сюда, но река терпелива и неутомима. Мы нашли шесть. Все ждут находки седьмого.

— Лучше уж рубины, чем кости. — Септон Мерибальд почесал ногу, из-под пальцев посыпалась засохшая грязь. — Не все речные дары одинаково приятны. Монахи так же находят и мертвые тела. Утонувших коров, оленей, свиней, раздутых до размеров лошади. И, конечно, человеческие трупы.

— Да, в последнее время, их слишком много. — Вздохнул Старший Брат. — Наши могильщики трудятся не покладая рук. Западники, северяне, жители речных земель, всех несет сюда. И рыцарей и смердов, все едино. Мы хороним их бок о бок: старков и ланнистеров, блэквудов и бракенов, фреев и дарри. Это наш долг перед рекой в обмен на ее дары, и мы делаем все, что в наших силах. Но иногда мы находим женщин… или, что хуже, маленьких детей. Эти дары — самые ужасные. — Он повернулся к септону Мерибальду. — Надеюсь, у вас найдется время, чтобы отпустить нам грехи. С тех пор, как разбойники убили бедного старого септона Беннета, у нас не было никого, кто мог бы нас исповедать.