«Вот ведь как у нее все просто», – подумал Лайам. Он понял, что может заговорить.

– Я, конечно же, не намерен отдавать кому бы то ни было вещи мастера Танаквиля. И раз уж вам того хочется, никому ничего не скажу о вашем здесь пребывании. Однако мне хотелось бы знать, почему гильдия магов вас ищет.

Лайам старался говорить как можно мягче, но Грантайре все-таки напряглась, словно намеревалась бросить в ответ какую-нибудь резкость. Не лезь не в свое дело, болван! Такая отповедь вполне была бы в ее духе. Однако волшебница сдержала себя и на удивление спокойно сказала:

– Я убила двух харкоутских чародеев. Они давно следили за мной и, чтобы заманить меня в город, похитили мою ученицу. А потом втолкнули девчонку в бунтующую толпу, и ее затоптали. Я пыталась вмешаться, но эти двое встали у меня на пути – и ученица погибла. Я уничтожила негодяев. Вот почему теперь гильдия ищет меня.

– О-о-о! – Лайам от изумления онемел, но постарался хотя бы возгласом выразить понимание и сочувствие. Сочувствие было вполне искренним, но от понимания он был еще очень и очень далек.

– Да ничего вы не понимаете! – тут же откликнулась Грантайре, вогнав собеседника в краску. – Моей жизни в тот момент ничего не грозило, а девушка уже умерла. Я не имела права их убивать. Я убила в отместку.

Нет, именно это Лайам как раз мог понять. Нанося роковой удар убийце отца, он тоже был нападающей стороной, а вовсе не защищался.

– А почему эти двоим вздумалось преследовать вас?

В глазах Грантайре на мгновение вспыхнуло раздражение, но она быстро взяла себя в руки.

Лайам внутренне усмехнулся – с ним, кажется, начинают считаться.

– В то время меня уже объявили серой волшебницей, а магистр харкоутской гильдии магов предал всех серых анафеме. Причины тому исключительно политические, однако все подобные гильдии королевства начали чистку рядов. Чистка чисткой, но положение все более усложняется. Недалек час, когда многих причисленных к серым магов обвинят во всех смертных грехах и по их следу двинутся уже не гонители, а каратели. Вот увидите, все будет точно так, как я говорю…

Чем больше Грантайре пыталась что-то ему втолковать, тем меньше Лайам что-либо понимал. Наконец, осердившись, он стал задавать вопросы. Волшебница отвечала на них неохотно, но в конце концов в мозгу Лайама стала вырисовываться картина сложных взаимоотношений внутри гильдии магов, и эта картина его не очень-то радовала.

В отличие от других профессиональных сообществ, основывающихся на равенстве входящих в них людей – например ткачей, или кожевенников, или даже воров, – в гильдии магов издревле существует строгая иерархия, сообразно которой все ее члены должны подчиняться единому руководству – сенату. До недавних пор этот сенат возглавлял магистр Торквея. Но в последние годы влияние торквейской ложи пошло на спад, и нынешний магистр Харкоута предпринял попытку возвыситься. Он-то и объявил, что между серыми и белыми чародеями существуют коренные различия. Поначалу это были одни разговоры, но дальше – больше, и разговоры превратились в официальную политику гильдии.

Попросту говоря, белые вознамерились укрепить гильдию, причем так, чтобы жесткостью своих структур она перещеголяла армию и чтобы каждый чародей королевства в соответствии с определенным ему рангом неукоснительно подчинялся старшим по положению. Кроме того, белая партия принялась активно вмешиваться в мирские дела, и одной из генеральных целей ее является захват светской власти. Лайам нахмурился:

– Но на подобные действия наложен строгий запрет. Еще древней хартией, дарованной магам. Их, если я только не ошибаюсь, отстранили от светской власти Семнадцать семейств, а чуть позже…

Он задумался, вспоминая, а Грантайре сдвинула брови, возмущенная тем, что ее перебили.

– Да, предполагается, что хартия запрещает такое, – с неудовольствием признала она. – Но положения этого документа изложены вольным стилем и истолковываются весьма широко. Как бы там ни было, белые рвутся к власти, а серым по душе свободная гильдия, ни на кого не давящая и не мешающая изысканиям. В целом серых не так уж и много, зато все они, как правило, яркие, самобытные и очень сильные маги. Такие, например, как Тарквин. Их не интересует политическая грызня, они полностью погружены в себя и в свою работу. Подобные маги-отшельники существовали всегда и существуют доныне. Политикой занимаются мелкие и себялюбивые чародеи. Талантливые одиночки предпочитают уединение и тишину. Вот потому-то они селятся подальше от гильдии – в таких захолустьях, как ваш Саузварк, в глухих лесах, в заброшенных деревеньках…

Грантайре презрительно усмехнулась, выражая свое отношение к существующему миропорядку, набрала в грудь воздуха и продолжила монолог. Лайам внимательно слушал ее, хотя не любил пространных речей, а пафос, нагнетаемый в них, всегда навевал на него скуку.

– Так было и будет до скончанья времен. Таланты стремятся к свободе, бездарности сбиваются в стаи. Они сидели тихохонько, когда Таралоном правил настоящий король и магистр торквейской ложи был ему вроде брата. А теперь – будем честны – король лишь прозывается королем. Он не может навести порядок даже в столице, не говоря уже обо всем королевстве. Ослабла светская власть, ослаб и торквейский магистр. Зато Харкоут набрал силу. А у харкоутского магистра достанет и энергии, и упорства на то, чтобы превратить гильдию в мощный таран, способный расчистить ему дорогу к господству. Но он понимает также, что сильные и свободолюбивые чародеи могут этому воспрепятствовать и что в первую голову ему следует расправиться с ними. Объявить своих потенциальных врагов серыми магами – весьма ловкий ход. Назвать их черными было бы уже чересчур, в это бы никто не поверил. А серединка-наполовинку всегда вызывает сомнение и походит на правду. Маг в погоне за крупицами истины, как правило, нарушает границы. Кто решится довериться серому чародею, если можно пойти к белому? А при слабеньком короле, сидящем в Торквее, и при владетельных лордах, занятых междоусобицами, разве людей не потянет к тому, кто представляет реальную силу?

Лайам не мог не признать, что звучит все это вполне убедительно. У него не имелось причин сомневаться в словах Грантайре, хотя и особых причин ей доверять не было тоже. Впрочем, монолог гостьи к его насущным проблемам никакого отношения не имел. А потому он повел плечами и сказал довольно беспечно:

– Ну ладно, Дезидерий, если заявится, получит от ворот поворот. Вас, будем считать, я тоже в глаза не видел. А чего еще хотелось бы леди?

Грантайре весело рассмеялась.

– Еще я хочу, чтобы в Торквее воцарился достойный король, а место харкоутского магистра стало вакантным.

Ее ответ совершенно устраивал Лайама, поскольку не взваливал на его плечи новых забот.

– С этим вы справитесь и без меня. Что касается вашего мага, то, возможно, его пятки уже мелькают на дорогах, далеких от Саузварка. Камень Присцианов похищен. Вполне вероятно, что именно Дезидерий его и увез.

– Это было ограбление или кража?

– Кража со вскрытием довольно сложных замков.

Грантайре уверенно покачала головой.

– Тогда нет. Это не в его духе. Если бы Дезидерий задумал завладеть чем-либо чужим, он сделал бы это силой. Жители Харкоута грубы, самонадеянны и наглы! – Грантайре плотно стиснула губы и хищно прищурилась, словно вспомнив о чем-то своем. – Подкупить, обмануть, вломиться, смять, уничтожить – это по ним! Это они понимают! Но красться в ночи и возиться с какими-то там замками – нет уж, увольте! Такое им и в голову не придет!

Лайам пожал плечами и глянул в окно. Кусочек пляжа, который был ему виден, рассекали вечерние тени.

– Мне нужно уехать, – сказал он. – Вернусь я, скорее всего, поздно. Сегодня мне уже не удастся переговорить с госпожой Присциан по поводу вещей или записей Эйрина, но завтра я это сделаю обязательно. Может быть, вас интересует еще что-нибудь?

– Нет, благодарю, – упавшим голосом произнесла Грантайре и впервые за все время беседы приложилась к бокалу. Глоток был долгим, и сопровождавший его звук походил на всхлип.