– Ну с чего это вам вздумалось ляпнуть, что я приманиваю рыбу на мертвецов?! – воскликнул, не удержавшись, Лайам, когда они уже подходили к Макушке.

– А? Что?

Эдил оборвал фразу на полуслове. Искреннее смущение, отразившееся на его простодушном лице, несколько смягчило гнев Лайама.

– Ладно, забыли… Простите, я не расслышал, о чем вы хотели сказать.

Они являли собой довольно странную пару: долговязый, но хорошо сложенный Лайам – с коротко стриженными белокурыми волосами, в сверкающих кожаных сапогах и дорогом плаще и кряжистый массивный эдил в простой стеганой куртке, с кустистой бородой и гривой взъерошенных черных волос, похожий на ряженого медведя.

В Саузварке не было ничего превыше Макушки – ни по богатству обитателей, ни по расположению над уровнем моря. Богачи строились тесно, свободной площади тут не имелось. С севера и запада к гребню холма лепились дома менее зажиточных горожан, а с юга и востока Макушку подпирали скалистые утесы, отвесно уходившие вниз – к морю. Не имея возможности раскинуться вширь, Макушка тянулась ввысь. Пяти– и шестиэтажные здания с узкими, но затейливыми фасадами образовывали сеть опрятных и довольно просторных улиц. Лайам и Кессиас свернули к самой дальней из них, именовавшейся, соответственно, Крайней.

Дом госпожи Присциан выглядел поскромнее соседних особняков, но в этой скромности угадывалось изящество особого рода, стремившееся не к вычурности, а к простоте. Пять этажей, высокие окна, нарядная черепичная кровля. Потемневшая от времени кирпичная кладка стен, местами проглядывавшая в сколах мраморной облицовки, указывала на почтенный возраст строения. Широкая лестница светлого камня вела к парадному входу.

Эдил приостановился и таинственным шепотом сообщил:

– Я вот что думаю, Ренфорд, вся эта история – сплошная загадка! В доме были только свои, запоры нетронуты, а сокровище все же пропало.

– Да-да, конечно, – пробормотал Лайам. Его уже терзали сомнения. Он лихорадочно размышлял, как поступить. Момент был пиковый, и следовало понять – нырять ли ему прямо сейчас в набитый головоломками омут или, пока не поздно, бежать без оглядки? Госпоже Присциан еще ничего не обещано, а Кессиас – добрый малый, он внутренне покорежится, но смолчит.

«Скорей бы уж все началось!» – воскликнул мысленно Лайам и решительно взбежал по ступеням. Эдил, удивленно крякнув, последовал за приятелем.

Стучаться пришлось на удивление долго, а угрюмый слуга совсем не обрадовался гостям.

– Леди сейчас в солярии, – пробурчал он, впуская их в дом. – Не соблаговолят ли господа подождать?

Пришлось соблаговолить, ибо выбора им не оставили. Слуга повернулся и тут же ушел.

Лайам в очередной раз поразился той легкости, с какой южане обращаются с титулами. Госпожа Присциан вовсе не являлась дворянкой. В Мидланде, на родине Лайама, никому бы и в голову не пришло назвать леди женщину неблагородного происхождения – это сочли бы вопиющим нарушением этикета. «Однако там у нас нет и таких богатых торговцев, – подумал он. – Только владетельные вельможи, рыцари, мелкие помещики да селяне. А селянку никто не подумает называть леди и здесь».

Под стать его настроению, убранство дома, доступное взору, было несколько мрачноватым. Стены, обшитые дубом, полы, покрытые красным лаком, массивная мебель, драпировка темных тонов – все это заставляло спутников чувствовать себя слегка неуютно, и они оба молчали. Вскоре вернулся слуга, теперь он был не только угрюм, но и словно напуган.

– Леди просит господ войти.

– Скорее веди их сюда, Геллус, – раздался далекий, но звонкий голос. – Гостей у порога не держат, сколько раз можно тебе повторять!

Лайам улыбнулся и пошел на голос – к солярию, расположенному в дальнем конце коридора. Просторное, выдержанное в светлых тонах помещение, выходящее застекленной стеной в небольшой сад, резко контрастировало с полумглой, царившей в прихожей. Оно было просто пронизано светом – даже в этот не самый погожий зимний денек. За садом простиралось море, переходящее в небо, затянутое кое-где облаками. Две женщины, сидевшие в легких плетеных креслах, встали и поклонились гостям. Лайам учтиво поклонился в ответ и обратил взгляд к старшей из них.

Она была ничем не примечательна внешне. Среднего роста, с довольно моложавым лицом, на котором начинали появляться морщинки, седые волосы зачесаны назад и уложены в узел. Дымчато-серое платье простого покроя также не вносило никакой нотки оригинальности в этот портрет. Но почему-то компаньонка вдовы – молоденькая и весьма хорошенькая особа – казалась фигурой второго плана рядом с сухонькой и мало чем примечательной госпожой Присциан. Может быть, в том был повинен острый и проницательный взгляд пожилой дамы, а возможно, такое впечатление создавала ее абсолютная неподвижность в комнате, полной движения. Море вдали непрестанно и тяжело колыхалось, поблескивая на солнце, голые ветви деревьев сада качались, блики и тени играли на стенах, а хорошенькая особа постоянно промокала платочком глаза. Но пожилая дама стояла неколебимо, как камень, и ее дымчато-серое платье лишь усиливало этот эффект.

– Вы пришли раньше, чем я ожидала, – обратилась она к Лайаму. – Наверно, прослышали о моих неприятностях?

– Да, эдил Кессиас мне кое-что рассказал.

– Что ж. Дуэсса, не могла бы ты нас ненадолго оставить?

Молоденькая особа покорно повиновалась и двинулась к двери, прижимая платочек к губам. Лицо ее было необычайно бледным, веки припухли, а глаза покраснели от слез. Судя по всему, она переживала потерю гораздо острее, чем тетушка.

Заплаканная племянница удалилась. Госпожа Присциан жестом предложила мужчинам присесть и села сама.

– Полагаю, эдил Кессиас сообщил вам также, что меня весьма живо интересует ваше мнение об этой истории, – заговорила она, едва гости устроились поудобнее. – Знаете ли, он отрекомендовал вас как человека, для которого не существует загадок.

Лайам улыбнулся и развел руками. Ему нравились прямота и откровенность госпожи Присциан. Он оценил также и то, что она предоставила ему выбор. Лайам мог теперь либо просто высказать свое мнение, повторив то, что он уже говорил в караулке эдилу, либо предложить ей свои услуги и уже вплотную взяться за дело.

– Для начала позвольте заметить, что Кессиас слишком уж превозносит мои способности, которые на деле довольно скромны. – Эдил громко фыркнул, а госпожа Присциан сдержанно кивнула, принимая эти слова к сведению, но не вынося им какой-то оценки. – И я вовсе не уверен, что мое мнение, как и моя посильная помощь, в конечном итоге окажутся вам полезны.

– Ха! – звучно выразил свое возмущение эдил.

– Тише, вы не в казарме! – повелела госпожа Присциан, по-прежнему уделяя внимание только Лайаму. А тот лишь сейчас заметил, что непроизвольно сменил позу и сидит на самом краешке кресла, неловко выпрямив спину и зажав ладони между коленями. Он чувствовал себя так, словно сдавал экзамен самому строгому из профессоров торквейского университета.

– Однако дело ваше кажется мне интересным, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы довести его до какого-то результата. Хотя насколько он будет приемлем, сейчас трудно сказать.

Кессиас поерзал в своем креслице, ухватился ручищами за подлокотники и покачал головой, но выражать свои чувства вслух поостерегся.

– Одно только меня смущает… – продолжал Лайам, тщательно выбирая слова, чтобы со всей осторожностью подойти к весьма заботящему его вопросу. – Я опасаюсь, что мое участие в расследовании столь деликатного происшествия может как-нибудь повредить нашему деловому партнерству. Видите ли… Во время следствия, как правило, приходится проявлять интерес ко многим вещам и забредать на такие задворки, куда иной человек предпочел бы никого не пускать… Вы понимаете, что я имею в виду?

Лайам покраснел, стесняясь собственного косноязычия, однако лучше объяснить он не мог, а прибегать к примерам из личного опыта посчитал неуместным. Хотя ему было о чем рассказать. Разыскивая убийцу Тарквина, Лайам сдружился с одной симпатичной семейной парой, но в ходе поиска узнал об интимной жизни этих людей так много, что дружба с ними сделалась невозможной. И ему совсем не хотелось подвергать подобному риску свои отношения с госпожой Присциан.