Лиэль и Хелья стенали, вцепившись друг в дружку, а евнух Моллой сообщил Араминте:

— Они заберут вас только через мой труп.

— Едва ли для меня будет какая-то разница, коль меня заберут сразу после, — заявила практичная Араминта, не поднимая головы от сундука. — Сходи-ка к тем, наверху: нам всем нужно переодеться в бриджи и рубахи.

Дуэнья попыталась было протестовать, но Араминта не обратила на ее придушенные возгласы никакого внимания, а появление пистолетов и меча было встречено полнейшей тишиной.

Драгоценности и безделушки, тщательно завернутые в ткань, дабы не искушать посторонних, были спрятаны среди шелковых и льняных одеяний, и отыскать их было нелегко. Сам амулет — крохотную, едва заметную серебряную драхму на тоненькой цепочке — и вовсе сложно было бы найти, если бы Араминта предусмотрительно не спрятала его в дальний угол сундука. «Вовремя я занялась амулетом», — глядя, как пиратский корабль догоняет их, подумала девушка, радуясь тому, что скука сподвигла ее на эксперименты.

С капитанского мостика капитан Реллове тоже наблюдал за нагонявшим их судном. В подзорную трубу он видел худые и голодные физиономии ухмылявшихся пиратов. Реллове был хорошим капитаном торгового судна, но на сей раз расстояние между кормой его корабля и пиратским носом все сокращалось. Поставленные паруса заполнял ровный ветер, но этот же ветер почему-то быстрее гнал пиратское судно.

На корме красовалось выведенное желтым «Амфидрейк», судно было быстроходным, может, немного неопрятным и грязноватым. Зато сам корпус пиратского корабля был ровным и гладким, что с горечью отметил капитан Реллове, в уме подсчитывая, сколько узлов он терял благодаря установленным на собственном корабле железным шипам. С левиафаном встречался один корабль из тысячи, и подчас попавшихся в объятия морского чудовища спасали бортовые орудия. Но владельцы кораблей все-таки предпочитали шипы, и теперь, после пересечения Мелководного моря, наверняка за его кораблем волочился целый шлейф из ламинарий, не говоря уж о прочих морских водорослях и усоногих рачках.

(Само собой, шторм смыл все водоросли, но шипы пришлись как раз кстати в качестве козла отпущения, потому как иначе пришлось бы обвинить себя, ибо, возможно, было не слишком разумно идти вблизи обычных проторенных морских путей, пусть даже в самом конце сезона.)

В любом случае пираты нагонят «Рыбу-солнце» до наступления сумерек, следовательно, шанса ускользнуть не представится, и каждому на борту это было ясно. Реллове не желал слышать установившуюся на борту мертвую тишину, чувствовать буравящие спину взгляды. Он с удовольствием рявкнул бы, что нечего ждать от него чудес, но, естественно, ничего подобного он позволить себе не мог.

«Амфидрейк» стремительно настигал их. Пираты галдели, а их главарь подначивал свое воинство. Вдоль лееров выстроились топоры и пистолеты, ожидавшие своего часа.

— Мистер Гилпин, — обратился капитан Реллове к старшему помощнику, кивком подзывая его к себе. Тихо спросил: — Будьте добры, поинтересуйтесь у дам, не согласятся ли они переодеться в мужское платье в целях самозащиты?

— Они уже сами попросили мужскую одежду, сэр, — странным, придушенным голосом отвечал старпом, многозначительно кося глазами, и Реллове, повернувшись, оказался лицом к лицу с молодым человеком с длинными черными волосами леди Араминты, заплетенными в косицу.

Реллове посмотрел на молодого человека, затем отвел взгляд, потом вновь уставился на ее голову — его голову — и снова поглядел вниз, потом ненароком взглянул чуть ниже — и опять в сторону — он просто не знал, куда смотреть. Дело было не в одежде: рубаха была расстегнута слишком глубоко, да и нижняя челюсть изменилась, и талия тоже.

Конечно же, о таких преображениях ходили слухи, но обычно при других обстоятельствах, или же о них говорилось в грубых шутках. Реллове (если он, конечно, вообще задумывался о подобном) едва ли мог представить себе более карикатурное преображение; сам он в изучении колдовского искусства зашел не слишком далеко. В действительности же оказалось, что грань между леди и лордом была мучительно тонка. Преображенная Араминта была при мече и двух пистолетах, голос ее звучал чуть выше тенора, она сказала:

— Мне бы хотелось быть полезной, сэр, если позволите.

Само собой, он собирался отказать ей и удалить с палубы, если необходимо — силой; конечно же, он так и сделал бы, если бы в этот самый момент «Амфидрейк» не дал предупредительный выстрел, который, к счастью, снес лишь часть ограждения квартердека.

Начался беспорядок, и капитан уже мог думать лишь о том, как остановить панику. Троих чуть зацепило щепками, но даже капли пролитой крови было достаточно для того, чтобы людей затопила волна ужаса. Чрезмерные возлияния пунша привели к тому, что сейчас команды не действовали: многих матросов приходилось силком тащить по местам или подталкивать острием меча, так что Реллове вряд ли заметил, присоединилась ли Араминта к сражавшимся.

Девушка была совершенно счастлива и даже не думала, что они могут проиграть. Их корабль стоил очень дорого, орудия, на ее взгляд, содержались в превосходном состоянии: медь и эбеновое дерево начищены до блеска, свежая краска. Конечно, на палубе ей грозила опасность, но в пылу битвы она не придавала этому особого значения, к тому же отсиживаться в укромном месте ей никогда не было по вкусу.

— Нельзя быть трусом перед лицом этих храбрецов, — строго выговаривала она одному моряку, тощему, похожему на крысу заморышу, пытающемуся ускользнуть вниз по трапу. Обратно к леерам она вернула его пинком под зад.

Было что-то захватывающее в том, как непрерывно грохотали орудия, один заряд просвистел прямо над головой и угодил в бизань-мачту. Во все стороны разлетелись осколки, ошметки кожи, брызнула пугающими горячими струями яркая артериальная кровь. Опешившая девица коснулась щеки и посмотрела на боцмана, мертвым распростертого у ее ног и глядящего на нее остекленевшим взглядом. По ее рубашке расползлась длинная полоса алой крови.

Но Араминта не стала впадать в истерику; за свою жизнь она немало охотилась, и суровые нотации отца искоренили всякую сентиментальность во время охоты, приучили спокойно воспринимать смерть. Конечно, эльфы были гораздо меньше, с нечеловеческими когтями и острыми зубами, но все же походили на людей, поэтому сейчас она не собиралась падать в обморок или терять самообладание, как случилось с молоденьким гардемарином. Совсем рядом его шумно рвало прямо на палубу.

Над головой трещала и стонала падающая бизань-мачта: с глухими хлопками оседали паруса, пергаментом опутывая грот-мачту. Араминта оказалась погребенной под дурнопахнущей грудой парусины, рискуя быть задушенной. Изо всех сил пытаясь выбраться из-под нее, девушка почувствовала, как неожиданно замедлился бег корабля. До нее доносились отдаленные крики, пистолетные выстрелы, и, перекрывая звуки сражения, послышался голос капитана Реллове:

— Огонь!

Но их орудия заговорили неуверенно, словно заикались. Не успели отзвучать раскаты выстрелов, как в ответ громыхнул второй залп вражеского огня, один за другим посыпались ядра, их корабль затрясся, словно старая погремушка. По заглушающей шум парусине дождем хлестали осколки, и в конце концов Араминте путем неимоверных усилий удалось освободить вокруг себя достаточно места, чтобы достать меч и прорезать путь на свободу.

Пираты прыгали через борт: в обломки лееров вцепились жала абордажных крючьев, из широких досок навели мостки. Палуба была залита кровью, завалена обломками корабельных снастей, оторванными человеческими конечностями и трупами.

— Предлагаю переговоры! — пронзительно, без особой надежды вскричал капитан Реллове.

С палубы другого корабля донесся раскатистый хохот главаря пиратов.

— Уже поздно, капитан! — крикнул он в ответ. — Нет, вашим пристанищем станут Затопленные Земли, — весело и ясно звучал его голос, будто звон колокола разносился над водой.

На вид предводитель пиратов казался привлекательным молодым человеком шести футов ростом, одетым в дорогой, отделанный золотой тесьмой малиновый шерстяной камзол с кружевными манжетами. Судьба свела их с печально известным капитаном Уидлом, который как-то раз за один-единственный сезон захватил четырнадцать кораблей и взял в заложники старшего сына лорда Тана Кедера.