Александр Кондратьев

Пирифой

Старый Харон смутился, увидя, что к месту его переправы подходили не бледные воздушные призраки, а живые люди. Харон ясно слышал их громкий разговор, изредка прерывавшийся здоровым, беззаботным смехом. Незнакомцы, их было двое, скорым шагом приближались к нему, явно желая овладеть старой лодкой перевозчика душ. Харон бросился туда же и успел вскочить в свой челн ранее их. Он налег на весло и хотел оттолкнуться от берега, но один из пришельцев схватился за борт лодки и удержал ее.

— Постой, приятель, перевези-ка заодно и нас! — произнес он, садясь вместе с товарищем в закачавшийся от тяжести челнок.

Сын Эреба и Ночи не привык к такому. Он повиновался до сих пор одному Гадесу и знать не хотел всяких бродяг, которые без спросу лезут, куда их не велено пускать. “И чего им тут надо? Верно, они хотят познакомиться с ехидной о ста головах или напитать своей кровью тартезского угря? Что ж, пусть тогда идут! Но пусть они знают также, что Цербер никого не выпускает из-под сводов Тартара, а титразские горгоны…"

— Перестанешь ли ты ворчать, старый оборванец! Греби лучше, пока мы тебя самого не выкинули за борт, на съедение твоему угрю. Но это так же верно, как я сын Эгея. Не правда ли, Пирифой?

При этом старший из пришельцев так погрозил Харону копьем, что тот заработал куда усерднее, чем в обыкновенное время, когда ему приходилось перевозить удрученные скорбью и страхом тени усопших. Он с силой пенил веслом свинцовые волны Ахеронова озера, и старая лодка его летела стрелой…

Оба пришельца были в коротких хитонах и в пурпурных царственных плащах, у старшего на голове была широкополая дорожная шляпа.

В руках у него было копье, у пояса нож в кожаных ножнах. На черных кудрях младшего лежал золотой обруч. Вооружение его состояло из бронзового меча, украшенного затейливым узором. Это был царь лапифов, Пирифой, сын Иксиона. Беспокойный дух его вечно жаждал приключений. Ныне он отправился в отчаянное предприятие. Как отец его покушался некогда на жен царя неба и земли, так и он стремился теперь обладать супругой Гадеса, повелителя Тартара. Много он слышал о бессмертной красоте дочери Деметры, похищенной в подземную область бога ада. Но увидя ее однажды, на Элевзинских мистериях, сын Иксиона воспылал к богине самой пламенной любовью.

И в сопровождении афинского царя Тезея, своего верного друга, герой отправился в Тартар, не боясь никаких и препятствий. “Трудно только начало. Трудно лишь отыскать вход в адские бездны — остальное пустяки!" — говорили они…

Но вот лодка ткнулась в илистый берег, и герои вступили на зыбучую почву, кишащую червями, пиявками и другими гадами. Бледный тростник, росший на берегу, слабо прошелестел им: "Вернитесь! Вернитесь, пока не поздно, пока не отъехал старый Харон!" Но не послушались герои шелеста; их манила самая трудность подвига, и они шли, пугая сороконожек, змей и лягушек, огибая высокие кучи зловонной грязи, на которых сидели, понурившись, слабо обозначенные, еле видные в полутьме призраки людей, наказанных за непочтение к родителям.

Вздохи призраков долетали порой до слуха героев. Мелькали порой звери, похожие на гиену. Они убегали и прятались со злобным ворчанием…

Вдали проковыляла на медной ноге старая, отвратительная нагая женщина с ослиной головой, на которой сверкали два пылающих, как угли, глаза. Она остановилась перед друзьями и угрожающе застучала своими длинными зубами…

— Это Эмпуза, — сказал Тезей и прицелился в чудовище из лука, — посмотрим, как ей понравится вот эта стрела.

Но отвратительное существо уже успело исчезнуть, как бы расплывшись в воздухе, а недалеко от героев пробежала старая, покрытая струпьями черная собака. Она хотела, виляя хвостом, приблизиться к Тезею. Но Пирифой закричал:

— Не верь ей, это опять Эмпуза! — и замахнулся на животное мечом. Собака шарахнулась в сторону и тоже пропала. Зато где-то сзади послышалось насмешливое блеяние козы.

— Не будем обращать на них внимания, — промолвил Тезей, — эдак они совсем собьют нас с дороги. Пойдем вперед. Мне кажется, что я вдали слышу музыку.

И герои пошли дальше. Дорога становилась труднее: попадались глубокие темные ямы, откуда слышались стоны и раздирающий сердце вой. Громадные кучи грязи преграждали им путь. Зато казавшаяся прежде отдаленной музыка слышалась ближе и ближе. Скоро грязь сменилась утесами.

Узкая тропинка змеилась между скал. Черными силуэтами они рисовались в синеватом сумраке. Наконец с вершины одного из утесов взорам смельчаков представилась бпестевшая внизу, как черная сталь, река забвения — Лета.

На другом берегу был обширный луг, поросший асфодилами. В самом конце его паслись темные коровы. За лугом была роща, откуда раздавалось пение, хлопанье в ладоши и звуки флейты.

— Вероятно, там живут чистые души, Тезей, скоро наша цель будет достигнута!

— О, если бы знал ты, товарищ, как хочется мне схватиться с каким-нибудь здешним уродом или исполином! Так вы, кажется, и переломал ему все ребра!

— Даже и Гадесу?

— Даже и Гадесу, Пирифой. Отдохнем только немного, и в путь! Сквозь деревья той рощи что-то светится: не дворец ли это твоей красавицы? Сядем вот на этот утес и будем смотреть на тот берег. Видишь, тени выходят резвиться на лугу. Хорошо им тут!..

Друзья сели. Под ними, внизу, медленно струила свои темные воды река забвения Лета. Вдали слышался глухой грохот катившихся камней. Они оглянулись в ту сторону и увидели, как трусливо шарахнулась снова было подобравшаяся к ним черная собака.

— Опять эта проклятая здесь! — вскричал Тезей. — Никак мне не удается в нее прицелиться! Только что взялся за лук, а ее уже нет! Это она воет?

— Кажется, она… Послушай-ка, ей откликаются другие собаки… Одна, две, три… Слышишь!

— Слышу; только это не собаки… Взгляни сам.

Пирифой взглянул и увидел, как из рощи выбежало около десяти крылатых дев с обнаженной грудью и распущенными волосами. Некоторые из них были с факелами, другие держали бичи, третьи потрясали цепями. С диким воем приближались они к берегу Леты и, распластав широкие крылья, перелетали одна за другой реку забвения. Намерения их были ясны. Они стремились к друзьям.

Сын Иксиона хотел встать, чтобы схватить копье, прислоненное к ближней скале, но к удивлению своему — не мог шевельнуться. В бешенстве он рванулся — и все его усилия были тщетны. Тесто героя приросло к холодной скале.

В недоумении он взглянул на товарища и увидел, что тот точно так же безуспешно пытается подняться с камня, на котором сидел.

Адские девы с громкими криками радости уже окружили друзей, и пока они держали тщетно сопротивлявшихся Тезея и Пирифоя, другие надевали им на руки тяжелые цепи.

Со злобным хохотом издевались они над связанными, ударяя их по щекам. Волосы дев шевелились, и друзья могли заметить, что в черных кудрях у них извиваются змеи… Горько потупились оба героя, не смея взглянуть друг на друга от стыда. А эриннии хохотали над нами. К хохоту их присоединилась и приковылявшая откуда-то Эмпуза. Смех ее был еще страшнее хохота адских дев.

— Дочери ночи, дайте мне напиться их крови, дайте мне насладиться их жиром, допустите меня отведать их мяса! — кричала старуха взвизгивающим от волнения голосом.

— Ах, Эмпуза, нам так жалко, что мы не можем исполнить твоего желания. Наш повелитель приказал взять их целыми и невредимыми.

— Ну, даме мне хоть разик их укусить! Хи-хи-хи. Они хотели меня, старуху, застрелить! Хи-хи-хи! А вот не они меня, а я их… хи-хи-хи… укушу!..

Страшные зубы заскрипели у горла неподвижного Пирифоя. Он чувствовал у своего лица зловонное дыхание Эмпузы и закрыл глаза.

— Смотрите, он испугался! — провозгласила старшая эринния.

— Он испугался! — как эхо повторили остальные.

— Герой, замышлявший похитить Прозерпину! — продолжала она.

— Похитить Прозерпину! — подхватили подруги…