После юбилея Ахим поехал к родителям, да там и остался. Отлично выспался в бывшей детской, с удовольствием повозился с тестом и мясорубкой. Домой он отправился уже в понедельник утром, с пакетом печенья, тремя контейнерами еды и свежими булочками. Йонаш получил свои гостинцы в обед, охотно рассказал о родительском собрании и сообщил очередную новость:

— Папа уехал снимать лубок. С завтрашнего дня будет разрабатывать руку. Врачи сказали, что волк плохо ел, поэтому процесс восстановления затянулся. А теперь папа ест хорошо, и дело пошло на лад.

— Я ему еще один день кормежки должен, — вспомнил Ахим.

— Папа помнит, но вас простил, — Йонаш повторил чужие слова, не позволяя понять, была ли в них вложена издевка. — Сказал, что ему и так нормально обломилось, не надо пережимать. Мы завтра в лес, папа хочет сразу попробовать превратиться. Вы с нами?

— Не знаю, — Ахим не решился ответить «да». — Надо договориться конкретнее. Если Мохито сможет, пусть напишет мне смс.

— Я передам, — пообещал Йонаш, и ушел на кружок, забыв у стойки пакет со сменной обувью.

Мохито прислал сообщение почти в десять вечера, когда Ахим утвердился в мысли, что совместная прогулка откладывается — Шольт отговорил друга брать с собой ненужного свидетеля. Буквы гласили: «Выезжаем в 11:00, я должен сдать отчет и отсидеть планерку. Вас устраивает?» Ахим ответил: «Да» и поставил на кухонный стол пакет ароматизированных палочек для волков. Прежде чем купить лакомство, он убедился, что в составе нет злаковых — на всякий случай.

Утром двинулись по знакомому маршруту. Мохито предлагал ехать в одной машине — «зачем бензин зря жечь?» — но Ахим отказался, опасаясь, что не сможет сбежать в случае конфликта. Будучи мобильным, он чувствовал себя увереннее. Махнул хвостом, хлопнул дверью и уехал. Не надо ждать или уходить пешком.

Дубы почти облетели, желудей прибавилось. Ахим поднял багажник, прячась за незамысловатой преградой — раздеваться на глазах двух альф и ребенка было неловко. Он, как и в первый раз, не смотрел в сторону внедорожника. Сами разберутся, сами превратятся… Вис встал на лапы и вздернулся от крика. Шольт заорал и тут же смолк, словно заткнул рот ладонью — доносилось только глухое мычание, полное боли и страха. Вис пошел к чужой машине, когда стон превратился в волчий скулеж. Медведь и волчонок неуклюже топтались вокруг превратившегося Шольта. Тот дрожал, стучал зубами и прижимался к колесу. Ахим отпустил вожжи, позволил вису подойти, прижаться к волку, унять дрожь телом. Он вылизал длинный нос, отполировал волчьи усы, морщась от щекотки. Засвистел в ухо: «Хорошо. Все хорошо. Сейчас пойдем гулять. Там рыба и мыши». Шольт успокоился. Не сразу, но перестал дрожать, заворошился, отодвинулся, неуклюже встал на лапы. Медведь облегченно выдохнул, подхватил волчонка и понес к мосткам.

День прошел в праздности и ленивой прогулке по приглянувшимся местам. Мыши куда-то переехали, поэтому Ахим с Шольтом пошли вокруг озера, вляпались в болото, долго отмывали лапы на отмели и вытирали о пожухлую, прихваченную утренним морозцем траву. Вис отговорил волка есть грибы: решительно загородил семейку телом, позже вытащил пакет с палочками из багажника и предложил всем желающим. Медведь не остался в долгу, попытался угостить виса сырой рыбой и, в очередной раз, получил отказ.

Безмятежность развеялась, когда дело дошло до обратного превращения. Ахим быстро перекинулся, натянул трусы и штаны, прислушиваясь к звукам от внедорожника. Тишину разорвал волчий вой, сменившийся криком. Шольт всхлипывал, давился слезами, и Ахим, почти не соображая, что делает, бросился к нему на помощь — подбежал, сел рядом, обнял дрожащие плечи, привлек к себе, позволил уткнуться носом в шею, приглушая рыдания. Чужая беспомощность и страх ощущались руками, хотелось забрать часть боли, успокоить, пообещать, что теперь все будет хорошо. Слова застряли в горле. Шольт перестал всхлипывать, выстонал:

— Боюсь. Боюсь. Кажется, что это опять на сутки. Что я буду лежать и орать, срывая голос, а они будут стоять и смотреть.

— Нет, нет, — забормотал Ахим. — Это в прошлом. Теперь — быстро. Не думай об этом. Постарайся забыть.

Он гладил плечи — горячие, твердые — ерошил отросшие волосы на затылке. Шольт прижимался к нему все сильнее, терся носом о шею, подставлялся под ласку. Нотка подавителя, ощущавшаяся в запахе, гарантировала, что у только что обратившегося альфы не начнется спонтанный гон. Это соблазняло, подталкивало проверить изгиб поясницы, коснуться бедер, проверяя, подойдет ли ширина его телу. Искушение исчезло после покашливания Мохито. Ахим провел ладонью по спине Шольта, с сожалением прерывая двусмысленную ситуацию. Поднялся, ушел к своей машине.

По дороге, слушая и не слушая радио, он отмечал реакции собственного тела. Слишком короткий срок с начала приема подавителя. Слишком давно не было альфы — с Витольдом в последние течки не особо складывалось. И сейчас хотелось только одного: вернуть Шольта, притянуть его поближе, влипнуть, слиться, проверить, горячи ли губы. Опьянят ли поцелуи — так, что Ахим забудет себя и позволит творить все, что заблагорассудится?

Дома он выщелкнул внеочередную капсулу подавителя. Выпил, принял душ, неохотно поковырялся в еде. За окном темнело. Тело медленно и неотвратимо расслаблялось, готовилось к течке, ждало — не кого-нибудь, а именно Шольта. Ахим поймал себя на поглаживании щеки, очерчивании губ, ожидании стука в дверь. Встрепенулся, отогнал дурман, воцарившийся в голове, и пошел в аптеку за упаковкой «Экстра-Стоп». Пока ноги несут, потому что заказывать на дом — чистое разорение.

Осенний воздух охладил разгоряченную голову, чуточку усмирил мятущееся тело. Ахим дошел до круглосуточной аптеки, купил две упаковки «Экстра-Стоп» — на всякий случай, лучше пусть запас будет. Вышел на ступеньки, потряхивая маленьким пакетом, в который сложили лекарства, и замер, когда шевельнувшаяся за плечом тень сомкнула пальцы у него на запястье.

— Не надо, — прошептал Шольт. — Не пей.

Альтернатива была понятна без слов: твердый член прекрасно ощущался через слои ткани, раззадоривал прикосновением к ягодицам, обещая проникновение. Ахима повело от запаха, обожженного дыханием уха. Тело сдалось — между ягодиц стало влажно, организм начал вырабатывать смазку. Разум продолжал цепляться за запреты.

— Нет, — выдохнул Ахим. — Ты потом скажешь… и Йонаш…

— Выбери меня, — Шольт прижался еще сильнее. — На одну течку, без обязательств. Если не понравлюсь — разойдемся без обид. Мохито присмотрит за Йошей. Я попросил.

— Ты потом…

Шольт не дал ему договорить. Подтолкнул, заставил спуститься со ступенек, прижал к стене и начал целовать. Это не просто опьянило — Ахим словно в бездну провалился. Любые запреты и доводы проигрывали, таяли под губами Шольта. Язык влажно обследовал подбородок, шею, выгладил ямку под кадыком, суля пиршество изголодавшемуся телу. Глаза Шольта неестественно блестели, волк подкрадывался все ближе, заставляя двуногого сорваться в гон.

Ахим немного отстранился. Потрогал длинноватый нос, проехался по скуле, вызывая у Шольта жадный стон. Мир сосредоточился на кончиках пальцев. Шольт дразнил ожиданием утренней щетины, трещинкой на губе, шелковым изгибом брови.

— Выбери меня. Хотя бы на эту течку.

Шольт просил, не требовал. Не выдвигал обвинений вису, выманившему волка из-за невидимой стены лаской и запахом омеги — а, казалось бы, какой удобный случай заявить о ловушке. Ахим почувствовал свою власть. И, уже решившись на случку, продолжил игру, увиливая от поцелуев и уводя волка все дальше — не в лес, но в собственную спальню.

Как они добрались до квартиры, Ахим не помнил. Он захлопнул дверь и начал сдирать с Шольта одежду — сначала попробовать, а потом уже рассмотреть. Кровать жалобно заскрипела, принимая двойной вес, готовясь к суровым испытаниям. Шольт не подвел: быстро и частично раздел Ахима, стянул рубашку к лопаткам, обнюхал поясницу, заставляя взвыть от нетерпения, и заработал языком, пробуя смазку и проверяя готовность к совокуплению.