Это требование не удивило Кауфмана.

— Я не буду звонить в Вену, — сказал он медленно и внятно. — Бывают неодолимые препятствия. И сейчас мы столкнулись с таким препятствием. Первый тайфун застиг меня в пустыне. У меня есть для вас важные новости.

Гамбуль встала и подошла к окну.

— Тоже струсили, э? — насмешливо спросила она. — Все боятся ответственности, риска. Сегодня я навещала эту девушку. Она умирает. И бредит. Она сказала, что я ошиблась, что я не поняла план, что в нем ничего этого не было. Но я-то знаю, что не ошиблась, герр Кауфман. Вся власть и знания принадлежат мне и только мне!

Кауфман подошел к ней. Где-то в городе вспыхнул пожар. И ветер раздувал его, несмотря на проливной дождь.

— Вы сошли с ума. Вы нас всех погубите, — пробормотал немец.

— Жалкий вы человечишко! — ответила Гамбуль. Она даже не рассердилась и в ее голосе было только презрение. — Такой же мелкий трус, как и все остальные. Слепец! Идите-ка сюда!

Она быстро подошла к стеклянной двери, ведущей на балкон, и повернула ручку. Но чтобы преодолеть напор ветра, ей пришлось налечь на дверь всем телом.

— Идите же! — повторила она. — Полюбуйтесь на разгул стихий, которые работают на меня!

Кауфман не сдвинулся с места.

— Струсили? — засмеялась она. — Напрасно. Нас они не тронут. Не могут!

Гамбуль торжественно вышла на балкон и, остановившись у самой балюстрады, протянула руки к небу. В вое ветра Кауфман расслышал ее злорадный смех.

Подчиняясь безотчетной мысли, он подбежал к двери балкона и захлопнул ее. Рев бури как будто на мгновение стих. Затем раздался оглушительный грохот и дом содрогнулся до самого основания. Обломок парапета упал на балкон и разлетелся в куски.

Кауфман увидел, что Гамбуль недоумевающе смотрит на разбитый мрамор, и тут ее начал хлестать песок. Она нагнула голову, протирая глаза, бросилась к двери и принялась бить по ней кулаками. Толстое стекло треснуло. Руки Гамбуль были все в крови. Кауфман видел, как беззвучно открывается и закрывается ее рот — она звала его.

Он попятился в глубь комнаты и продолжал спокойно следить за происходящим. Удары ветра следовали один за другим все чаще, так что между ними уже не было пауз. Дом стонал и вздрагивал. Наконец-то! Поток каменных обломков обрушился на балкон, вырвал его из стены и швырнул на мощеный двор. Каменная пыль смешалась с песком, колыхаясь, как дым. Кауфман подошел к окну и, близоруко щурясь, посмотрел вниз.

Разглядеть что-нибудь было трудно, но ему показалось, что он видит на куче обломков неподвижное тело. Он простоял так минуту или две. А потом отошел, отодвинул стул подальше от дрожащей стены, сел и закурил сигару. Рука, державшая сигару, была абсолютно твердой.

— Когда буря кончится, — сказал он вслух, обращаясь к пустой комнате, — я сам свяжусь с Лондоном. Тут следует заручиться поддержкой англичан.

Он нахмурился, надеясь, что это окажется не слишком трудным. Профессора Дауни он уломает, но Флеминг может оказаться несговорчивым противником. К сожалению, в прошлом между ними были, кое-какие неприятные столкновения. А этого тупого английского нежелания считаться с изменением обстановки он никогда не мог понять.

Буря пронеслась, тучи поредели, стало светло, но все еще дул довольно сильный ветер. Кауфман спустился во двор. Охранник доложил, что Юсела заперли в подвале. Кауфман приказал содержать его под стражей, но в приличных условиях, и пошел взглянуть на труп Гамбуль. Он валялся среди каменных обломков, изломанный и изуродованный. На Кауфмана неподвижно смотрели черные, налитые кровью глаза.

Один из автомобилей Гамбуль уцелел, и Кауфман приказал отвезти себя в поселок. Разрушения на окраине города, по которой они проезжали, были ужасающими. Местные жители рылись среди обломков, но разбегались, увидев машину с опознавательным знаком "Интеля".

Низкие массивные здания поселка пострадали мало. Кое-где были выбиты окна да опрокинуты и разбиты нелепые модернистские сооружения у ворот. Не обращая на них внимания, Кауфман подъехал к лабораторному корпусу.

Дауни он застал одну: она наполняла бактериями пробирки. После зрелища страшных опустошений вид столов, в беспорядке заставленных всевозможной лабораторной посудой, почему-то подействовал на Кауфмана успокаивающе.

— А, профессор Дауни! — начал он, сияя улыбкой. — Надеюсь, вы не пострадали от бури?

— Нет, — ответила она сухо.

— Я приехал сообщить вам, что фрейлейн Гамбуль более нет в живых. — Ее удивленный взгляд доставил ему большое удовольствие. — Она погибла во время тайфуна. Теперь старший представитель «Интеля» здесь я. И я проту вас помочь мне. Наши меры по уничтожению бактерий в морской воде привели к возникновению ураганов — следовательно, они дают результаты? Так?

— По-видимому, да. Во всяком случае, в здешнем море.

— Вундербар![3] — сказал он. — Но в остальном мире дела идут плохо и пойдут еще хуже, если мы не дадим им вашего спасительного средства.

— И как можно быстрее!

Кауфман кивнул.

— Так я и думал! — Он понизил голос. — Знаете, профессор, мадемуазель Гамбуль не собиралась ничего предпринимать, пока мир не согласился бы на ее условия — возмутительные, неслыханные условия! Но, конечно, она была психически больна. Вы знаете, что она собственноручно убила Салима? Застрелила его? О, она была одержимой. И продолжала бы тянуть время, пока мы все не погибли бы.

Дауни холодно посмотрела на него.

— Вполне возможно, что мы все и погибнем.

Кауфман нервно облизнул губы и, сняв очки, принялся их протирать.

— Лондон обращался к нам по радио. Я отвечу им, как только будет восстановлена связь. И докажу, что мы можем помочь всему миру — на первом же самолете профессор Нилсон отвезет в Лондон ваше сообщение об антибактерии.

Он заметил ее удивление и, надев очки, ответил с торжеством:

— Да-да. Я давно знал о том, что профессор Нилсон здесь. Он может не поверить мне. Он еще не понимает, что я просто деловой человек, а хорошие деловые люди умеют видеть за несчастьями счастливое будущее.

Дауни не сумела скрыть радости.