И, Боже, ощущение его глубоко вбивающегося в самую её нежную часть, заставляло её нервные окончания извиваться и трепетать. С ним всегда было так, бл*дь, хорошо.

Громкий, ритмичный хлопок, когда их тела встретились прогремел в воздухе. Она откинулась головой на его плечо и одной рукой обхватила грудь, ущипнув и потянув за сосок. Другой рукой она потянулась между ног, чтобы почувствовать, как он поршнем вонзается в неё.

— Бл*дь, детка! — прохрипел он ей в ухо. — Бл*дь, ощущаешься так хорошо.

— Заткнись и заставь меня кончить.

— Я заставлю тебя кончать, пока у тебя не станет всё слишком сильно болеть для того, чтобы ехать верхом. Так или иначе, ты останешься со мной.

И чтобы подчеркнуть это утверждение, он немного сдвинул их набок, дав её телу опереться на него, заключая в объятья. Он едва ли нарушил свой ритм или натиск, а затем его рука оказалась под её — на клиторе, и она была готова. Его шершавые как наждачная бумага пальцы на клиторе, её рука на его, его вбивающийся в неё член, его тяжелое дыхание в её ухо, ощущение его сильного тела, поддерживающего её, — всё это атаковало её одновременно и отправило за край. Она резко изогнулась дугой, её спина полностью потеряла контакт с его грудью, и Пилар кончала, пока у нее не разболелась голова.

До того как она полностью кончила, комната резко закружилась, когда Коннор быстро переместил её, скидывая на кровать и нависая над ней, прижимая ноги к её груди. А затем он снова оказался внутри неё, стоя на коленях возле её задницы, его грудь прижималась к её голеням, а руки обхватывали талию. Она была крепко прижата к кровати под давлением половины его тела, обрушивающегося на её сердцевину, пока он вколачивался в неё, а его руки врезались в её плоть.

Дорогой, мать твою, Христос. Ничего из того, что они вытворяли, не ощущалось так же, даже после двух месяцев развлечений с её игрушками. Она даже не знала почему, но, Боже!

— Коннор! Ох, бл*дь! Ох, бл*дь! — она схватила его за руки, почувствовав, как ногти врезаются в его кожу.

— Не кончай, Кордеро. Не кончай.

— Что? — она совершенно не заметила, когда он начал использовать и её имя, и фамилию, это просто стало как-то само собой. И не совсем заменяя друг друга… у неё было слабое представление о том, какой содержится смысл при употреблении им каждого в разных случаях, но в этот конкретный момент не время беспокоиться об этой ерунде.

— Нет. Смотри на меня и не кончай. — По напряжению его голоса она поняла, что он тоже близок. Она видела это — нужду в его интенсивных серых глазах, в том, как его брови насупились. — Посмотри на меня, детка. Взгляни на меня.

Она так и делала… пока он заставлял её тело заискриться и заметаться, пока каждая её клеточка не раздулась от необходимости освобождения, она смотрела ему в глаза и видела что-то гораздо большее, чем дикая необходимость выстрелить в нее. Это было слишком огромным, чтобы осознать. Это пугало. Но она хотела этого. Нуждалась в этом.

— Коннор, пожалуйста, — ахнула она, не зная о чём просит.

— Я хочу кончить вместе, — выдохнул он. — Не кончай, пока я не буду готов. — Это было то, что она, с большей вероятностью, сказала бы парню, а не наоборот, но Коннор выносливый, а она уже практически, бл*дь, за гранью. Он не удерживал этот свой постоянный, динамичный ритм — жестких, глубоких и сладкого карающих ударов.

Их глаза по-прежнему не отрывались друг от друга, она кивнула, но захныкала:

— Пожалуйста, ну пожалуйста. — Тогда он переместил одну руку на её клитор. — Коннор, бл*дь! Пожалуйста!

— Пока нет, детка. — Он выдавил слова сквозь сжатые зубы, тоже сдерживаясь.

— Бл*дь! — она закинула руки за голову и ухватилась за изголовье, пытаясь отвлечься дискомфортом сжимающихся вокруг железных завитков рук.

— Окей. Окей. Ладно, детка. Бл*дь, сейчас. Ох, дерьмо. Кончи со мной, — несвязно выкрикнул он и погрузился в неё так глубоко, насколько только мог, и замер, а затем зверски напал на её клитор, и она отпустила себя, махнув руками вниз, чтобы вцепиться в его плечи, визжа как животное. Он снова вскрикнул и толкнулся ещё глубже, и она стала кончать, пока не осознала, что плачет и даже после этого. Она просто продолжала кончать.

Он расслабился и отпустил её ноги, расположившись на ней, его бедра снова начали двигаться, но на этот раз нежно. Он по-прежнему оставался твёрдым, а она безостановочно кончала. Она обернула свои ноги вокруг его талии и приподняла голову, чтобы прижаться к его горячей, поднимающейся вверх-вниз груди. Чёрт, она рыдает… неконтролируемым безобразным плачем. Она не могла вспомнить последний раз в своей жизни, когда плакала.

Его руки запутались в её волосах, поддерживая голову, и он стал снова и снова целовать её в шею, а затем в щёку, шепча:

— Полегче. Тише, Пилар. Я люблю тебя. Ш-ш-ш-ш. Прости. Прости.

— Нет, — выдохнула она, обретя какой-то контроль, когда её тело наконец-то стало приходить в себя. — Я в порядке. Я просто... бл*дь, чувак. — Она всхлипнула и вытерла глаза. — Бл*дь. Я люблю тебя. — Она повернулась так, чтобы найти его губы, и они крепко поцеловались. Его борода была мокрой от пота, и когда он отстранился, она увидела, что он также ошеломлён, как и она.

И слёзы снова взяли вверх. Какого хера? Всё ещё внутри неё, по-прежнему твёрдый, он заключил её в крепкие объятия и просто держал, пока она наконец-то не затихла.

Она опоздала в депо. И у неё всё саднило… глубокой наполненной болезненностью, которая продержится несколько дней.

А вот боль, насытившая сердце, продержится намного дольше.

Было темно, когда она возвращалась в Мэдрон октябрьским воскресным вечером, но было ещё не слишком поздно. Это были прекрасные выходные с друзьями, которых она видела лично только один раз в год. Она хорошенько потусовалась. Утром ей нужно было на работу, поэтому Пилар хотела спокойного вечера. А Коннор был в Вегасе, так что мысль о том, что она будет одна дома, заставила почувствовать себя одинокой. Поэтому она направилась к дому бабушки. Нана будет смотреть телевизор, и, возможно, Хьюго тоже будет поблизости.

Прошло три месяца с тех пор как она и «Банда» вытащили Хьюго из «Хай Лайф», и с того момента они с братом особо не общались. Насколько она знала, у него до сих пор не было работы… по крайней мере, ни одной, о которой он мог бы рассказать их бабушке. Он часто и подолгу отсутствовал в странное время. А иногда, непредсказуемо, приходил домой с кучей продуктов… или, на день рождения Наны в сентябре с большим телевизором.

Но он забыл или проигнорировал день рождения Пилар.

Она знала, что происходит. Он что-то делал с «Убийцами». Его больше не били, и на нём не было их отличительных знаков, поэтому она не знала, рассчитался ли он со своим долгом и как глубоко увяз. Он не рассказывал. Но она знала, что он, так или иначе, с ними.

Но это его проблемы. Она изо всех сил пыталась уложить в своей голове то, что она перестала за него разбираться с его дерьмом. Она хотела любить его, не позволяя ему так сильно опираться на неё или Нану.

Она припарковалась перед невзрачным домиком и заглушила двигатель на своей «Victory». Грузовик Хьюго стоял на подъездной дорожке, заблокировав компактный седан их бабушки. Хорошо. Они оба дома.

Она слезла с байка и сняла шлем, а затем обошла машины слева и прошла к боковой двери дома.

Пройдя мимо грузовика Хьюго, она заметила, что горит освещение приборной панели. Затем она увидела, что Хьюго отключился за рулём.

— Бл*дь. — Она дёрнула дверную ручку. Та была не закрыта, и она открыла дверь. Запах мочи заставил её отступить назад. Его сильно избили, но не так, как прежде. На этот раз только кулаками и ногами. Его рубашка была распахнута, а кровь высохла полосами на его груди и животе.

Кровь и чернила. В середине его груди была новая татуировка: высоко стилизованная пернатая змея — Кецалькоатль — ацтекский бог и отличительный знак «Убийц-Ацтеков» (Прим.: имя бога, обычно изображавшегося в виде пернатой змеи).