Он явно рассчитывал на большее.

– Да, помню. – Мастер убрал странный прибор обратно в сумку. – Но я бы не стал слишком полагаться на свою память в таком деле. Просто все здесь, – он постучал согнутым пальцем по кейсу. – А остальное будет зависеть только от вас.

– Ну что ж, – обреченно вздохнул Средин. – Предлагаю считать договор заключенным. Осталось условиться о дате.

– Да. Я бы предпочел не тянуть, – резко сказал гость.

…Когда маленький человек с устройством в кейсе вышел из дверей дома с колоннами на фасаде, с неба повалил мокрый снег. Мастер взглянул на часы: секундная стрелка все так же, толчками, словно пульс, двигалась по кругу.

Он еще успевал на «быструю» электричку.

– Твой ход. – Карим выжидательно постучал костяшками пальцев по столу. Получилось забойно.

– А мы вот так! – Илья передвинул пешку на две клетки вперед, тем самым подставляя ее под удар.

– И не жалко тебе пешечку? – улыбнулся Карим, почесывая рог.

– Не жалко, – заявил Илья. – Их много, а мне нужно место для маневров.

– Как знаешь! – пожал плечами Карим и взял пешку соперника.

Илья Скоробогатов приехал в гости к своему другу, Кариму Сатину, в Зеленоград. Приехал, кажется, по компьютерную душу, но зачем именно – успел уже благополучно забыть.

– А я – лошадью!

– Конем, – машинально поправил Карим.

– Знаю, что конем. Но лошадь мне нравится больше.

Играли уже вторую партию, первую Илья продул. За окном незаметно темнело, субботний день близился к концу.

– А мы тебе – вилку! – Карим поставил своего коня, угрожая одновременно ферзю и ладье противника.

– Черт, просмотрел! – огорчился Илья. – Злые вы, злые, уйду я от вас!

Он отвел ферзя в сторону, жертвуя ладьей.

– Мы не злые. Мы даже не жестокие. Мы действуем по необходимости, – улыбнулся Карим, забирая ладью.

– Это ты своим пациентам втираешь? – с подозрением спросил Илья.

– Конечно, – Сатин улыбнулся еще шире. Он просто весь светился.

– Надо будет юзерам тоже что-нибудь такое завернуть… – пробормотал Илья, переставляя пешку.

Карим напряженно всматривался в расстановку фигур на доске.

– Ну, задымил, гроссмейстер, – буркнул Илья. – Ходить будешь или как?

Сидели на диване, шахматная доска стояла между ними. Из угла доносилось приглушенное бормотание телевизора: мать Карима, с такими же, как у сына, рожками, безмятежно вязала в кресле перед экраном. В соседней комнате странно похожий на человека отец что-то чертил за компьютером, едва ли отдавая себе отчет, что находится в квартире не один.

Внезапно погас свет.

– Оба-на!

– Что такое? – воскликнули в один голос молодые люди.

В двери появился отец, с горящей зажигалкой в руке.

– Ну ты подумай, а? Два часа работы коту под хвост, – произнес он с досадой.

– Ничего, Артем Андреевич, мы все восстановим, – заявил из темноты Илья.

– Кто это? Илюха, ты, что ли?

– Он уже полтора часа как здесь, – засмеялась мать. – Давайте свечку зажжем, и сходите посмотрите, что там с рубильником…

В этот момент кто-то затарабанил в дверь. Карим, включив подсветку мобильного телефона, пошел открывать. На пороге, в полумраке лестничной площадки, обнаружилась соседка – древняя-древняя старушка Зинаида Михайловна – в вязаной безрукавке поверх халата.

Никто в подъезде не знал, сколько этой женщине лет.

– Каримушка! – крикнула она еще громче, чем только что стучала. – У вас свет есть?

– Нету, тетя Зина, нету. Все погасло, – ответил Карим.

– Нету, да? – переспросила соседка. – А я сидела, чай пила. Сын привез чай – хороший. С этим… с бегермотом…

– С бергамотом, – поправил Карим.

– Да, с бегермотом. И вдруг – раз! И темно. Я вот чашку даже опрокинула…

– Ай-яй-яй, как же вы так, теть Зин? Проходите.

Карим посторонился, освещая старушке дорогу телефоном. В комнате ее встретила мать. Соседка начала рассказывать ей все заново. Отец со свечкой в руке вышел в прихожую.

– Пошли, глянем, что там такое…

Они вышли на темную лестничную площадку. Карим нашарил рукой щиток на стене и, открыв дверцу, передвинул рычажок рубильника. Ничего не произошло. Карим спустился на пару ступенек и глянул в окно.

В домах напротив светились окна, горели и фонари.

«Авария, не иначе», – подумал Сатин.

– Ну что там, сынище? – окликнул его отец.

– Авария местного масштаба, пап. Надо идти в диспетчерскую, – сказал Карим, возвращаясь наверх.

– Опять с ними ругаться, – недовольно произнес отец.

– Ничего, пап, я быстро договорюсь. Все будет нормально.

Пока домашние ждали его в квартире, Карим сбегал в соседнее здание, где помещалась диспетчерская, мастерская по ремонту лифтов и прочие технические службы для жильцов окрестных домов. Через пять минут свет зажегся, а вдобавок наконец-то пришел слесарь из ДЭЗа: чинить домофон в одиннадцатой квартире.

– Что ты им сказал? – поинтересовался Илья, когда Сатин вошел в ярко освещенную комнату.

– Ничего, – развел руками тот. – Поулыбался просто…

– Так это и у меня свет зажегся? – поднялась с кресла прикорнувшая в нем соседка.

– И у вас, тетя Зина, и у вас. Пойдемте, я вас провожу.

– Ой, проводи, Каримушка, проводи, – запричитала бабка. – А то я ведь и очки обронила, не найду сейчас…

– Ну, это теперь надолго, – протянул отец, когда Сатин-младший увел соседку. – Сначала очки, потом выяснится, что телефон сломался, затем, что телевизор перегорел, а после этого – замок закрываться не будет. – Он вздохнул.

– Ну что же делать, ведь ей много лет, а живет одна, – сказала мать.

– Угу. А Каримыч наш безотказный, и все на нем ездят, – не преминул вставить свои пять копеек Илья.

Тем временем Карим нашел в квартире у Зинаиды Михайловны завалившиеся под зеркало очки. Телефон и телевизор, к счастью, не пострадали, а вот лампочка в ванной перегорела. При этом соседка заявила, что ей скучно сидеть одной в темноте – хотя во всей остальной квартире свет исправно включался. Пришлось на время отвести ее снова к родителям Карима.

Оставив соседку на попечение родным и Илье, Сатин надел куртку и отправился покупать лампочку.

У подъезда на лавочке сидел местный алкоголик Вова, небритый и нестриженый, в засаленном пиджаке неопределенного цвета, и тоскливым взором смотрел на звездное небо.

– Каримыч! – воодушевился он, увидев Сатина, и ударил себя кулаком в грудь. – Дай пятьдесят рублей! Трубы горят…

– Бросал бы ты пить, Вова, – остановившись, вздохнул Карим.

– Н-не могу, – мотнув головой, сказал Вова. – Мотивации нет. Помоги, а? В последний раз. – Он смотрел на Сатина полными собачьей преданности глазами.

– Да если б в последний, – вновь вздохнул тот.

Подойдя вплотную к Вове, Карим вытянул руку и щелкнул пальцами. Над головой алкоголика в полутьме что-то вспыхнуло и тут же погасло.

– Ну что, легче? – спросил Карим, опуская руку.

– Д-да. Легче! – кивнул Вова. – Как ты это делаешь?

– Уметь надо, – улыбнулся Карим и зашагал своей дорогой.

Пока он ходил за лампочкой, Илья восстанавливал на жестком диске документы Сатина-старшего, а Зинаида Михайловна рассказывала матери Карима, какой у той хороший сын:

– Вот иду я с рынка, а навстречу мальчонка на лисапеде едет. Быстро так едет. Маленький мальчонка, а лисапед большой. Думаю: не дай бог сейчас о камень навернется. И только подумала: точно. Раз – и готово! Падает вместе с лисапедом своим, и в рев. А все идут себе мимо, и всем его жалко, но никто не подходит. Вдруг выбегает Каримушка – и откуда он взялся, я его даже не приметила сначала. Бежит – и к пацану. Поднял его на ноги, к лисапеду колесо приделал – отвалилось колесо-то. И дальше пошел. Одним махом приделал колесо-то. А мальчонка остался. И реветь перестал. Всем помогает. Всем помогает!

Тут раздался стук в дверь, мать пошла открывать.

На пороге стояли соседи сверху: молодая женщина с заплаканной дочкой лет восьми. На головах у обеих были такие же рожки, как у Карима и его матери. Кроме того, через отверстие, проделанное сзади в шортах ребенка, выглядывал хвостик. Между рогами на лбу девочки красовалась огромная красно-синяя шишка.