Бродил Семен довольно долго, а когда у него окончательно замерзли ноги в мокрой обуви и захотелось есть настолько, что сырая мамонтятина стала казаться вполне привлекательной, он вернулся к кожаному шалашу. Заглянул внутрь, крякнул от удивления и засмеялся:

– Хочешь, я расскажу тебе байку из жизни другого мира? Жил-был один старый опытный геолог-поисковик. Он был очень увлеченным и восторженным человеком. Однажды он пошел в маршрут вместе с помощником – молодым парнем-студентом. Вдруг геолог увидел большую зону вторичных изменений с явными признаками оруденения. Он обрадовался и закричал напарнику: «Смотри, какая замечательная зона! Такие породы мне только во сне снятся!» Парень вздохнул и ответил: «А мне все больше бабы снятся». Вот так и ты…

Дело в том, что все свободное пространство жилища (примерно полтора квадратных метра) было заставлено фигурками… Ну, в общем, той самой скульптурой малых форм, которую археологи будущего назовут «палеолитическими Венерами». Позы у фигурок были разные. В том числе и такие, которые в будущем будут считаться непристойными.

Головастик и сам взирал на галерею своих творений с изрядным недоумением. Похоже, что он не очень-то ведал, что творил. Скорее всего, он задумался, отключился от реальности, как это водится у лоуринов за работой, и лепил, лепил, лепил… Первое, что приходило в голову. Точнее, через голову в пальцы.

– Я… Мне…

– Да ладно, парень! Все нормально! У тебя здорово получается! Давай пожуем мяса, да я схожу еще за глиной для тебя.

Никакой особой стыдливости или запретов в отношениях полов Семен до сих пор у лоуринов не заметил. Есть, правда, два табу: на связь с «сестрой», то есть женщиной своего тотема, и на половую жизнь подростка до посвящения в воины. Впрочем, никто не воспринимал эти правила как запреты – они были как бы совершенно естественными нормами жизни, как, скажем, привычка передвигаться с помощью ног, а не рук. Традиция обрекать подростков на воздержание почему-то издревле существует у всех мало-мальски развитых народов. С медицинской или физиологической позиции в этом нет ни малейшего смысла: созревают соответствующие железы и требуют, чтобы их немедленно пустили в дело. Парни шалеют от избытка половых гормонов, покрываются угрями и прыщами, видят эротические сны и оставляют желтые пятна на простынях. Чего ради, спрашивается? А – традиция! Ни-изя! А уж с девушками и их девственностью – вообще сплошной садизм и извращение. Но тут есть хоть какая-то социальная подоплека – им рожать, и желательно, чтобы у ребенка был вполне определенный папа. Если же общество допускает, что папа может быть и коллективным, женская доля заметна облегчается. В некотором смысле, конечно. По здравом размышлении получается, что со своей молодежью лоурины обращаются довольно гуманно: строго говоря, они даже не запрещают парням удовлетворять свои потребности, они просто не оставляют им на это ни сил, ни времени. Вот Головастик выпал из зверского режима тренировок, и гормоны начали о себе напоминать. Несмотря ни на какой стресс и депрессию.

Впрочем, парень все-таки устыдился и голых женщин больше не лепил. Зато на другой день взору единственного зрителя предстала тигриная голова, проработанная в деталях.

Местных саблезубов Семен вблизи не видел. Точнее, наблюдал только в своем пред– (или после?) смертном видении. Был ли это «глюк» или реально существующие объекты, он до сих пор так и не разобрался. Наяву он несколько раз замечал вдали характерные контуры, но таким же телосложением (пояс передних конечностей значительно массивнее заднего) обладают и пещерные медведи, так что полной уверенности не было. Здесь же все было сделано предельно четко.

– А ты откуда знаешь?! – удивился Семен.

– Видел… Когда был маленький. Охотники принесли…

– Ясно. А это что? Зачем?

Над ухом уходила наискосок в холку глубокая дырка. Это явно не было дефектом в работе – отверстие проделано тонким прутиком очень аккуратно.

– Рана. Их так добивают…

Дальнейшие расспросы позволили узнать кое-что новое и интересное. Охота на тигра организуется очень редко, носит сугубо ритуальный характер и ведется по строгим правилам. Зверя расстреливают специальными стрелами, однако эти гигантские кошки очень живучи, а спецстрел у охотников ограниченное количество. Больше нельзя, иначе получится как бы насилие над зверем – он не хочет добровольно отдаться охотникам, а его вроде как заставляют, что недопустимо. Живого, но потерявшего подвижность тигра добивают ударом копья, стоя с ним лицом к лицу. Он, конечно, в этот момент может и прыгнуть, может и лапой махнуть… В общем, страсти еще те.

Семен не без оснований подозревал, что их шалаш расположен не слишком далеко от тигриного логова (а у саблезубов бывает логово?), но решил, что особых поводов для беспокойства нет. Во-первых, эта зверюга вряд ли заинтересуется такой мелкой дичью, как человек. Во-вторых, кошачьи, как известно, ведут преимущественно ночной образ жизни, и столкнуться с ними днем шансов не много. И наконец, в-третьих: никакого оружия, кроме посоха, у него нет, так что в случае нападения результат будет известен заранее.

На третий день пребывания в «пустыне» Семен забрел довольно далеко от шалаша – километра на четыре, наверное. Ему удалось откопать в своих мозгах относительно свежую мысль, и он ее обдумывал, бредя зачем-то вверх по распадку, все дальше удаляясь от места жительства.

Теперь, когда раны заросли, а страсти почти улеглись, можно попытаться понять, что же с ним случилось там – под пытками в поселке хьюггов. Провал в памяти постепенно заполнился, и, к собственному ужасу, Семен во всех подробностях вспомнил, что и как творил после того, как дорвался до своего посоха. То, что это все произошло в действительности, сомнений не вызывало – тому имелась масса свидетелей, причем незаинтересованных. Скажем, те же бартоши откровенно завидовали, что такой замечательный монстр завелся среди лоуринов, а не среди них. Да-а… Так что же это было? Припадок? Кратковременный психоз? Может, он действительно давно болен и его надо лечить? Вдруг он однажды накинется на кого-нибудь? Тревожно и страшно иметь зверя в себе – что там всякие тигры, которые бродят где-то в степи… «Но кое-что утешительное за последнее время все-таки выявилось. Местные, конечно, с „измененными состояниями сознания“ обращаются запросто – для них все состояния нормальные. А вот в психиатрии, кажется, понимают еще меньше, чем я. Это с одной стороны. А с другой – вот этот Кунди… Ведь он явно психически ненормален – взгляд, движения, речь. И окружающие относятся к нему именно как к больному! То есть для них это не секрет, они это вполне понимают и на сей счет не заблуждаются. Вот только ни лечить, ни изолировать не хотят – он вроде как почти шаман и должен со своими бесами справиться сам. Это, впрочем, детали, главное же то, что меня-то они не считают подобным этому Кунди! То есть если у меня и психоз, то, по местным представлениям, не опасный, а скорее полезный. Вроде как у берсерка. Впрочем, эти скандинавские психи-токсикоманы уважением пользовались далеко не всегда и в конце концов были поставлены вне закона».

Свой жизнеутверждающий вывод Семен решил отметить небольшим мочеиспусканием и задрал подол рубахи. Ни «трусов», ни тем более штанов он не надел, поскольку день был почти по-летнему теплым, а таскать все это на себе – вы меня извините!

В общем, задрал он подол и уже было приступил к процессу, как в его многострадальных мозгах возникла отчетливая «мыслефраза», явно посланная прицельно и с малого расстояния. Она содержала удивление с оттенком (не более!) возмущения, вопрос и некое утверждение. Весьма приблизительно это все можно было перевести так: «Что ты творишь?! Это мое (наше) место!»

– Я ничего! Я – просто пописать! – испуганно отреагировал Семен и посмотрел по сторонам. Увиденное вызвало у него в первую очередь досаду на самого себя: «Ну, и дурак же ты, Сема! Самое большое чудо заключается в том, что ты умудрился так долго оставаться в живых в этом мире!»