– А в дальности плевков не хочешь? Совсем одичал с этими туземцами! – возмутился негроид.

– Можно подумать, что ты сам с Тау-Кита! – рискнул Семен.

– Местный, конечно, – засмеялся парень, – но все-таки!

– Ну, тогда выведи мне на схему отрезок, который человек проходит неспешным шагом по ровной местности за час.

– Четыре с половиной эйтара? – сообразил европеец. – Запросто!

То, чем занимался сейчас Семен, было ему знакомо и привычно. Территория его родной страны давным-давно покрыта так называемой аэрофотосъемкой. Это когда на строго заданной высоте летит самолет, из брюха у него торчит объектив фотокамеры, которая через равные промежутки времени делает снимки земной поверхности. Потом по этим снимкам топографы рисуют карты, а геологи прослеживают выходы горных пород. Два соседних снимка, если их рассматривать через специальный прибор, дают возможность видеть изображение в объеме – создают стереоэффект. В геологии такой метод исследования поверхности является широко распространенным – ему учат на младших курсах. Современному геологу совсем не обязательно уметь стрелять из ружья или ловить рыбу, а вот без навыков «хождения» по аэрофотоснимку на полевых работах делать нечего. В данном же случае все было значительно проще и легче: не надо ничего крутить, перекладывать и двигать. Прибор сам перемещал объемное цветное изображение на десятки километров, позволял видеть общую картину или рассматривать детали. Семен мысленно усмехнулся, сравнив себя с киногероем, кажется, Штирлицем, которому пришлось за несколько минут запомнить наизусть многостраничный текст. Сейчас ему предстояло проделать примерно то же самое, но не с текстом, а с картой. Что ж, дело привычное!

Семен не заметил, когда катер остановился и завис над поселком лоуринов. Он закачивал в свои мозги изображение одной сотни квадратных километров за другой, понимая, что иной возможности у него, скорее всего, не будет.

– Кончай баловаться, – сказал за его спиной европеец. – Ты что, всю планету рассмотреть решил? Так она большая, а ночь здесь уже кончается. Давай, двигай! Как с пультом-то обращаться, знаешь? Или ты только со стационарным работал?

– Вообще-то да, – честно признался Семен.

Вернувшись к себе, Нит-Потим едва успел расположиться в кресле, как один из экранов сам собой засветился. На нем возникло размытое переливающееся пятно, означающее, что говорящий находится под действием биоформатора. Из этого пятна смотрели два нормальных человеческих глаза, они то щурились, то закрывались, потому что их хозяин хохотал.

Начальник третьего отдела терпеливо ждал окончания веселья: является ли Пум-Вамин человеком – вопрос давно уже спорный, но то, что он специалист высочайшего класса, сомнений ни у кого не вызывает. Наконец смех кончился и пошел текст:

– Я просто в восторге от твоей работы, Нит! Правда-правда, получил огромное удовольствие! Какие высоты, какие глубины!

– Ну, и что? – предчувствуя неприятность, спросил собеседник.

– Да ничего, просто ты, похоже, старался напрасно.

– С чего ты взял?

– Я же профессионал, Нит, а ты обнюхал верхушку пирога и берешься судить о его вкусе!

– Послушай, Пум! В конце концов, я просил тебя подчистить за собой – это ведь из-за твоих штучек получилась такая гадость! Просил? И ты обещал! Если Комиссия к чему-нибудь придерется и начнет расследование…

– Ну-ну, не сердись, Нит, – примирительно сказал психоисторик. – То, что субъект остался жив при переброске сюда, – случайность, в которой никто не виноват. Понятно, что живой он здесь нам не нужен: мы выдернули из этого слоя полутруп, и закон равновесия требует заменить его настоящим покойником. Но наши правила запрещают лишать разумное существо всех шансов. Пришлось оставить ему один десятимиллионный, но он умудрился его реализовать.

– Все это я и без тебя знаю. Ты еще напомни мне про расчеты биологов, психологов, антропологов и прочих умников: провал в глубокое прошлое, культурный шок, неадекватность реакций…

– А что? Тут редкий случай, когда теория и практика совпадают: субъект погибает в течение нескольких суток в результате шока либо через две-три недели в результате невозможности приспособиться к окружающей среде. Если он все же приспособится, то его обязательно должны прикончить туземцы при первом же контакте. Четвертый вариант развития событий: субъект уклоняется от контакта или соглашается на любые условия – в этом случае он погибает как личность, что для нас фактически равнозначно физической смерти. Этого почему-то не произошло, и мне пришлось ему «помогать». Со своей стороны я сделал все, что мог. Ты же знаешь, сколько у нас сейчас работы, а пришлось отвлекать ресурсы на этот пустой район. В итоге из употребления вышли… м-м-м… почти вышли два стационарных зонда. Часть региона теперь не прикрыта.

– Что можно сделать с этими штуками?! Закинуть в ядерный реактор?

– При чем тут реактор? Один – он, правда, древней конструкции – оказался в пустоте – во всей округе лишь разлагающиеся трупы. А другой… Ну, в общем, с ним тоже проблемы.

– Что-то ты недоговариваешь…

– Конечно! Это же не по твоей части, Нит. Просто поверь, что мы сделали все, что могли, в отведенных нам рамках. А последний эпизод, я бы сказал, был на грани…

– Ты пошел на непосредственное вмешательство?!

– Нет, конечно. Но – на грани. И все это ради того, чтобы облегчить тебе жизнь!

– Облегчил…

– Что делать: этот дикарь оказался живуч, как хур-одр с Z16—142.

– Не говори глупостей: на Z16 кремневые формы жизни, а этот отличается от нас только цветом дыхательных пигментов в крови! Ты, наверное, просто развлекался с ним и довел дело до того, что он оказался под юрисдикцией нашего отдела. А к тебе, как всегда, никаких претензий. Но мы же, в конце концов, общее дело делаем! Надеюсь, хоть теперь-то этот вопрос закрыт?

– Ты все сделал чисто и правильно, Нит! – вновь рассмеялся Пум-Вамин. – Только боюсь, не учел одну маленькую деталь – совсем пустяк.

– Что еще?!

– А то, что он русский!

– М-да? И что это значит?

– Ты не знаешь?

– В такие детали я не вдавался.

– Разумеется. Так вот, в том мире, в том временном слое русские – это не народ, не нация, даже не этнос. Это – целая цивилизация. Или псевдоцивилизация. Причем как раз такая, которой ты его так замечательно запугивал: периферийная общность аутсайдеров, сформировавшаяся из работоргового государства. Она развивалась в условиях хронической деспотии правления и избытка всех видов ресурсов. Кроме интеллектуальных, конечно.

– Что ты хочешь этим сказать? Он у себя был крупным ученым.

– Да хоть каким! В глубине души он все равно остался потомком речных викингов и славян-смердов. Одни развлекались разбоем и грабежом цивилизованных соседей, другие поколениями гнули спины, а потом брали на вилы сборщика податей, поджигали свои избы и уходили еще дальше в леса. Неужели ты не понимаешь, что для этого парня кроманьонские дикари – почти родня?

– Не говори глупостей, Пум. Он вполне нормален и предсказуем.

– Да? А ты знаешь, что он сказал тебе на прощанье?

– У него не было ретранслятора.

– Конечно! Перевести? Это по поводу географии. Он сказал: «Может быть, вы и боги, но занимаете место дьявола».

– Но…

– Транспортировкой занимаются люди технического отдела. Мы ничего уже изменить не можем. Подождем результатов.

– Подождем, – вздохнул руководитель третьего отдела. – Надеюсь, он не догадается, что в свой мир сможет вернуться только мертвым?

Пум-Вамин ничего не ответил, но пятно на экране шевельнулось. Нит-Потим очень хотел верить, что психоисторик согласно кивнул, а не просто ухмыльнулся.

Она открыла глаза и попыталась понять: звонок ей приснился или действительно прозвучал? Телефон молчал, но она на всякий случай сняла трубку:

– Алле?

– Привет, Ленка!

– Ой, Сема! Вернулся! Наконец-то! Почему не звонил так долго? Почему не предупредил? Хоть бы э-мейл прислал! Ты где? В аэропорту? Слушай, а у меня и еды-то совсем нет! И, как назло, месячные вчера начались…