7_2

— Сначала нужно добраться до места, — отмахнулась я, не зная, что и сказать, потому что внутри занозой засел страх.

Я повела плечами и села, потому что взгляд княжича потемнел разом, задавил, что дышать стало трудно. Повела плечами зябко, как только первая пелена мари спала.

— Я не знаю, откуда ты родом, — услышала позади, а следом плечо обожгло его дыхание, — не знаю, где твой дом, — коснулся губами кожи, отчего мурашки посыпались по спине и шее, — не знаю, что ты скрываешь, — он продел руки под моими локтями, взяв в ладони груди, чуть сжал, лаская пальцами, — но это для меня ничего не значит.

Я повернула голову и тут же его губы припали к моим, дыхание княжича вновь распалялось. Боги! Верно, не выйдем отсюда, если так будет продолжаться.

— Я хочу, чтобы ты стала моей, Сурьяна.

За стенами послышался шум, выдергивая меня из недр неги, не успела толком сообразить, как раздались приближавшиеся шаги, шурша травой.

— Вротислав! — позвал кто-то из гридней, кажется, Кресмир.

Я сжалась вся, страшась того, что сюда заглянет, но напрасно — терпеливо ждал. Вротислав только сжал челюсти, стиснул меня еще так крепко, будто боялся, что я упорхну. Как же это мучительно… мучительно сладко — быть в его объятиях, чувствовать его будоражившую силу, что голова кругом. Разве такое может быть? Я не понимала. Теперь ни для кого не будет тайной, что между нами. Нет признаваться нельзя. Только насмех себя поставлю. Глупость это все! Пройдет. Я на это надеюсь.

— У тебя есть время спуститься к роднику, пока мы будет собираться, — прошептал он, касаясь губами уха.

Я кивнула, он нехотя выпустил и поднялся резко. Щеки полыхнули огнем, когда княжич предстал совершенно нагой, нисколько не скрываясь, двигаясь расслабленно. А я любовалась, насколько его тело ладно сложено, как перекатывались под чуть бронзовой кожей тугие мышцы на руках и ногах, как напряжение стекалось по плоскому твердому животу в еще напряженную плоть, как легко и с каким-то изяществом зверя натягивал он штаны и рубаху. Одевшись, он задержался, завладевая моими губами на этот раз жадно и пылко, будто пытался глубже запечатлеть этот миг, ведь до следующей ночи еще далеко. От этой мысли внутри занемело и поплыло все.

— Вротислав! — раздалось уже настойчивее.

— Иду, — прорычал.

Он ушел. А я так и осталась сидеть, ощущая, как все во мне дрожит и колышется губительным ураганом, который вот-вот снесет, сотрет в пыль, и тогда будет уже поздно. Это всего лишь просто порыв, и все уляжется само, да только что-то не верилось. Я судорожно выдохнула и поднялась, поспешив надеть что-нибудь, ощущая, как горит кожа там, где всю ночь касались его губы и пальцы. В голове туман, я плохо соображала, и только приятная боль, отзывавшаяся в теле на каждое движение, давала ощущение яви. Я надела вчерашнюю свою одежду, которую развесила на жерди сушиться, заплела волосы, собирая себя по крупицам, и стало немного легче. Собрав в мешок свои вещи и постель, слыша, как все громче переговаривались гридни и фыркали неподалеку кони. Я вышла наружу, но, вопреки моим ожиданиям, никто будто и не заметил моего появления — сновали по прогалине, каждый справляясь со своими обязанностями. Не стала задерживаться и направилась в сторону чащобы, спустилась к журчавшему между поросших мхом камней роднику, где мы еще вчера набирали в меха воды. Сегодня было пасмурно, от сырой земли веяло холодом, но к обеду должно стать теплее. Я присела, зачерпнув в горсти воды, плеснула в лицо, потом еще и еще… Студеная вода обжигала и пробуждала, делая голову ясной.

Умывшись как следует, вернулась. Мои вещи были уже нагружены на седло и мне только оставалось ждать, когда другие закончат собираться. Расправила свой походной плащ — было прохладно еще, да и по лесу идти под пологом густых крон, куда не добирается тепло так быстро как на открытом лугу. Я стояла близко к лошади за ней меня верно никто не заметил, потому что Волод и Кресмир, которые провели упряжь вдруг заговорили:

— И что он возиться с это девчонкой это, уже давно бы собрались. — бурчал Волод.

— Да пусть возится пока может. Князь не просто так его в княжество требует вернуться.

— Как же не просто? А для чего? — недоумевал Волод.

— Пустая ты голова, — хохотнул Кресмир, — Найтар еще до отъезда говорил о том, как вернется сынок, женить его сразу. Так что пусть забавляется.

Я перебирала пряди гривы своей кобылы, да только пальцы вдруг слушаться перестали, как онемевшие стали. Гридни ушли, забирать последние скрутки кошмы что лежали кучей у прогоревшего костра, я скользнула взглядом по прогалине наскакивая взглядом на Вротислова и от чего-то дурно сделалось внутри что дышать нечем оказалось и горько на языке. Пусть и не надеялось ки на что, но слышать такое пришлось не по душе, до какой-то саднящей боли в груди. Будто вся та бурная река. Которая несла меня в потоке обмелела мгновенно оставим на самом дне жадно хватать воздух.

7_3

Я поежилась зябко и отвернулась, сникнув совсем, больше не смотрела в его сторону. Когда все костры были потушены, а кони навьючены, поднялись в седла и вновь погрузились в еще сумрачный и стылый лес. Гридни, приподнятые духом, бодро переговаривались, не забывая посматривать по сторонам да держать оружие поблизости — кто знает, как напасть может притаиться за тем или иным деревом. Но кругом было тихо и неподвижно. Поднявшееся над окоемом солнце проглянуло сквозь махровые ветви. Хмарь спала не только с чащобы, но и с сердца, только в полной мере насладиться ею не могла — такая муть была внутри, бута яд выпила. А я ведь ничего от этой встречи не ожидала. Да мне и не нужно, но что-то жалило изнутри, и саднило. Я избегала его взгляда, пытаясь как-то отгородиться, отрешиться от собственных чувств и мыслей, но они настигали меня вновь и вновь, пихая грубо и больно, и я чувствовала себя все хуже и хуже. Выходит, обманывала себя, где-то в глубине надеялась… Где-то в глубине зародилось иное чувство, которое я прятала от себя, а теперь оно погибало, как росток погибает без воды и солнечного тепла. Забыться не получалось — каждый раз мое внимание обращалось к Вротиславу. Злилась страшно на себя за это. Не думала, что будет так больно, почти нестерпимо.

Небесное светило уже пекло, но внутри меня было темно и безжизненно. Вротислав приближался время от времени, ровняясь с моей лошадью, кажется, он стал понимать, что со мной что-то происходит, я не хотела этого показывать, но ничего не могла с собой поделать, мне было плохо. Ком горечи встал в горле. Правда обрушилась на меня непомерной тяжестью, и принять ее было тяжело, невозможно совсем. Я всего лишь встречная для него, и это увлеченность, огонь, что горит так ярко и обжигает так больно и так желанно всего лишь на время. Мы разойдемся, и он не вспомнит обо мне. Только зачем он говорил такие опьяняющие слова? Чувства становились все острее, а мысли все темнее и мрачнее, одна тяжелей другой, внутри меня будто осколки льда, дышать трудно. И зачем на меня сейчас смотрит так проникновенно, так горячо, выжигая всю меня изнутри?

Молодой листвы на деревьях уже столько, что глубина леса полнилась зеленоватым маревом. День постепенно клонился к вечеру, тягуче и безмятежно. Самый скверный день после той страшной стычки с татями, а может быть, еще хуже. Тогда удар был столь стремительный, что я ничего не успела понять, испытать в полной мере, а сейчас яд действовал очень медпенно, проникая в кровь, я выгорала мучительно долго, и это была пытка.

Место для стойбища подыскали среди молодых зеленых елок. Но когда-то здесь была тень раскидистого кудрявого дуба, от которого остался только трухпявый ствол, сломленный ветром, открывая землю теплу и свету, поэтому здесь уже тянулись молодые деревца. Как и всегда, разворачивались слаженно, ставили широкие палатки, разводили костры, таскали воду с родника. И скоро по напитанной росой траве заструился дым, придавленный к земле вечерней сырой мглой, змеями уползая в густые сумрачные чащобы. Запахло пряно и вкусно овсяной кашей да жареными карасями: Волод выловил в небольшой запруде, через который проезжали мимо совсем недавно. Их там было столько, что впору руками ловить, а сетью молодой парень справился быстро. Почти все гридни собрались за общим костром.