Этой ночью горел дом в Ботиньоль-Монсо. Это был особняк моей семьи и на видео было прекрасно видно, как во мраке ночи, здание было объято пламенем, выбрасывая в ночное небо столб черного дыма.

«Что это значит?» - написала сообщение. Руки дрожали настолько сильно, что я с трудом попадала по буквам и, как только отправила этот вопрос, опять зашла в сеть и просмотрела новости. Это было правда. Особняк сгорел.

Хорошее настроение мгновенно испепелилось и в этот момент мое сердце рухнуло вниз. Я поднялась на ноги и побежала. Расталкивала прохожих и искала метро. На нем добралась до нужного округа и вновь побежала по тротуару. Когда оказалась около особняка, замерла, переставая дышать.

Я смирилась с тем, что больше не смогу вернуться в этот дом, так как он будет продан, но видеть его наполовину сгоревшим больно. Настолько сильно, что казалось, меня разрывало изнутри. Тем более, полностью сгорело правое крыло – там была моя комната. Вчера я думала о том, что мама не успела вывезти мои вещи, ведь я буквально пару дней назад была в своей спальне и все было на месте. Но теперь все сгорело. Мои фотографии, любимая одежда и множество ценных для меня вещей. У меня больше ничего не было. Только немного вещей, которые остались у Бенуа.

К горлу подкатила горечь и я оглянулась по сторонам. Вокруг было множество пожарных и жандармов. Они и помешали мне близко подойти к особняку. Сказали, что это небезопасно, но немного облегчили мое состояние, сказав, что никто не пострадал. Поскольку особняк был выставлен на продажу, он пустовал.

Я отошла немного в сторону и села на бордюр. Вокруг было шумно. Приехали журналисты и собрались прохожие, среди которых я увидела своих бывших соседей. Но несмотря на это я полностью была в своих панических мыслях. Что будет с мамой, когда она узнает об этом? Ей сейчас и так не легко.

И сейчас я отчетливо понимала, что писал мне не тот парень из Санари. Несмотря на то, что у него был повод меня ненавидеть, он бы никогда не поступил бы так.

Я встала на ноги и пошла к жандарму. Осипшим голосом рассказала, что особняк поджег некий парень, который писал мне сообщения. Я была готова рассказать все и поделиться информацией, но жандарм лишь взглянул на сообщение пришедшее этой ночью и сказал:

- Я тут не вижу ни слова о том, что дом поджег он. Тем более, уже было проведено первое расследование – дом начал гореть из-за неисправной проводки.

Я была не согласна с мужчиной. Я жила в этом особняке и всегда в нем было все исправно. Чтобы достучаться до жандарма, я рассказала ему все. Про отчима, про бандитов, про парня, писавшего мне сообщения и про то, что он не может быть тем, кем представлялся. Я говорила прерывисто. Иногда громко, а порой очень тихо. Очень редко делала вдохи и нервно вплетала пальцы в волосы.

- Пожалуйста, успокойтесь. Постарайтесь дышать, - сказал мне жандарм. – Вам сейчас тяжело, ведь имущество вашей семьи сгорело и в таком состоянии вам все может казаться не таким, каким есть на самом деле. Особняк действительно сгорел из-за проводки и эти сообщения лишь чья-то злая шутка. Видно, какой-то парень решил потрепать вам нервы. Молодежь нынче злая, но я не думаю, что насчет этого стоит переживать. Насчет мужчин угрожающим вам – это совсем другое дело. К сожалению, преступность возросла и постоянно приходят заявления о вымогательстве. Как я понял, ваш отчим влез в долги, но не думаю, что вам причинили бы вред. Чаще всего такие люди просто запугивают. Но все же, обязательно, сходите в участок и напишите заявление. Конечно, плохо, что вы не сделали это сразу, ведь по прошествии нескольких дней будет сложно что-либо сделать, но, главное, постарайтесь не нервничать. Вам это не нужно.

Я молча стояла и смотрела на мужчину широко раскрытыми глазами. Не могла понять – жандарм меня успокаивал, или пытался подготовить к тому, что мне навряд ли помогут даже в участке. Я хотела что-то сказать, но, стоило мне разомкнуть губы, как я поняла – да, мне не помогут. Даже Бенуа ничего не мог сделать.

Внутри расплылось отчаяние граничащее с безвыходностью. Я даже не поблагодарила жандарма за то, что он меня выслушал. Развернулась и пошла прочь, напоследок лишь раз взглянув на сгоревший особняк.

Я не понимала, что делала. Очень долго шла по улице и ни на что не обращала внимание. От своих мыслей очнулась лишь в тот момент, когда телефон, который я все еще держала в руке, вновь пикнул, оповещая о новом сообщении. Вновь писал тот парень:

«Ты не ищешь. Если не начнешь это делать, следующим будет твой парень».

Я несколько раз прочитала эти строки и с каждым мгновением внутри меня разрастался все более сильный гнев. Такой, от которого все мысли плавились. Сразу хотела что-то ответить. Гнев бурлящий во мне тянул высказать хоть часть своих злых мыслей, но вместо этого я положила телефон в карман юбки и пошла в сторону метро. На нем добралась к станции RER, откуда доехала к месту, который предпочла бы избегать – Шампиньи-Сюр-Марн.

Гетто совершенно не изменилось. Все такое же мрачное и серое, но утром тут было безлюдно. Да и если бы около подъездов опять сидели ракаи, я бы на них не обратила внимание. В таком состоянии, я шла напролом и, прекрасно помня, где находился дом, в котором жил Моно, я довольно быстро подошла к нему.

Поднялась по металлическим ступенькам и оглянулась в поисках звонка. Его не нашла, поэтому постучала. Мне никто не открыл, но я заметила, что дверь была не заперта. Поэтому я просто открыла ее и вошла в квартиру Доминика. И, да, в это мгновение мне было совершенно безразлично то, что так делать нельзя.

Я оглянулась. Квартира у Доминика не большая и по виду простая, но тут было более-менее чисто. Лишь кое-где небрежно валялись вещи. В остальном обстановка так и твердила, что тут живет одинокий парень.

Я прошла по коридору и увидела спальню. Сразу я предположила, что, возможно, Моно там сейчас с Луизой и сердце почему-то сжалось, но, когда я вошла в комнату, поняла, что Доминик был один. Он спал на кровати. И, явно, Моно был голым, хоть и ниже талии, к счастью, все было прикрыто тонким покрывалом. Судя по всему, как вышел из душа, так и заснул.

Я на несколько секунд замерла около кровати. Невольно скользнула взглядом по его мощному торсу и все еще ужасному синяку. Наверное, Доминик почувствовал мой взгляд, так как тут же открыл глаза. Сразу в них появилась злость. Ярость от того, что кто-то посмел войти к нему и тут же спокойствие царящее в комнате, сменилось на нечто страшное. То, что исходило от Доминика. Сейчас он был таким же, как и тогда в проулке.

Но, после того, как Моно понял, что около его кровати стояла я, эта угрожающая аура незримо поутихла, но взгляд у парня все равно был жутко мрачный. Пробирающий до дрожи.

- Какого черта ты тут делаешь? – голос у Доминика хриплый после сна. Он потер лицо ладонью и сел на кровати, а я тут же отвернулась, так как покрывало немного съехало вниз и я побоялась увидеть то, что видеть не должна.

- Примерно этот же вопрос я задавала тебе, когда ты пробирался в мою квартиру, - сказала хмуро. – Оденься. Мне нужно с тобой поговорить.

Я все еще невыносимо сильно злилась на Доминика. Вспоминая о том, как он вовсю лапал и целовал Луизу, хотела развернуться и уйти, чтобы больше никогда не видеть Моно, так как те воспоминания вообще почему-то разжигали во мне желание дать ему сильную пощечину. И, тем более, я не хотела опускаться до того, чтобы просить помощи у того, кто с презрением назвал меня девушкой легкого поведения.

Но я хотела, чтобы все происходящее со мной закончилось и, поэтому мне нужно было, чтобы Доминик обратился к тому Готье Прежану. Осталось только понять, как это сделать.

Доминик приподнял одну бровь, после чего оскалился. Ему явно не нравилось то, что я разговаривала с ним практически в приказном тоне и я чувствовала, как воздух, окружающий нас, пропитался невыносимой тяжестью, исходящей от парня, но прежде чем Моно успел что-либо сказать, я пошла к двери и, лишь перед тем, как покинуть спальню, не оборачиваясь, сказала: