Они долго лежали, не разжимая объятий, словно боялись выпустить друг друга. Потом она поцеловала его, и он стал медленно двигаться, наращивая ритм, пока не настало освобождение.

– Я не знала, что возможно такое, - прошептала она.

– Это редкий дар, и, знаешь, я всегда верил, что любить можно только один раз в жизни, - помолчав, ответил Горлов.

– Ты так легко говоришь: "Люблю, любовь, один раз в жизни…" Мы даже не узнали толком друг друга. Всего одна ночь, я не могу объяснить…

– Я чувствую… - Горлов не договорил, и, не зная, что сказать дальше, поцеловал ее сильно и нежно.

– Тебя я за плечи возьму, сама не знаю, что к чему, - прошептала она, но он не расслышал последних слов и переспросил.

Лариса не ответила, и, прислушавшись к ее ровному дыханию, он понял, что она уснула, положив голову ему на грудь. Скоро у него онемело плечо, но он боялся пошевелиться и, в конце концов тоже уснул.

За окном уже брезжил предутренний свет. Было пасмурно, но туман рассеялся, тучи неслись в небе высоко и быстро.

"Почему? Почему она осталась? Как ей удалось сделать нечто такое, что я почувствовал себя абсолютно счастливым? И почему она так красива?" - думал Горлов, оставаясь в легкой и призрачной дремоте.

Никакая женщина не обнимала его с такой нежностью и самоотречением. Горлов чувствовал ее близость с такой глубиной и силой, что это не вмещалось в рамки его представлений, а подразумевало какую-то загадочную, - он подумал, что предначертанную, - духовную необходимость. Он не отдавал себе отчета и не понимал причину, почему обычное для него приключение обратилось всепоглощающим желанием.

Еще не совсем проснувшись, она провела рукой по его груди. Горлов чуть-чуть отстранился и, глядя ей в глаза, прошептал:

– Ты… Я не могу сказать… ты - волшебная!

Их близость была внезапной, бурной и сладостной. Потом они лежали, не двигаясь, и крепко обнимали друг друга. Наступил покой и отрешенность, и они, не сговариваясь, наслаждались абсолютной полнотой только что разделенной страсти.

– Милый! Ты не считаешь меня распутницей? Я очень хочу, чтобы ты улетел сегодня вместе со мной. Расставаться - невыносимо, - наконец сказала она.

Они одновременно посмотрели друга на друга и, еще не сказав ни слова, поняли, что должны быть вместе очень долго, может быть, всегда.

Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.

– Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать - ноль десять. Так ты летишь со мной? - быстро одеваясь, спросила она.

Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.

– Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, - рассеянно сказала Лариса.

На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.

– Успеешь? - торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.

В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею - так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.

– Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, - она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.

– Все будет хорошо, - наконец сказал он.

Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.

– Давай назад! Куда без очереди? - угрожающе кричали со всех сторон.

– Спецобслуживание! Вы что, не видите? - Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.

– Так бы и сказали, на лбу не написано! - буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.

– А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо - там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, - воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: - Дайте билет и паспорт.

Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.

– Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! - сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.

Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.

– Вот, пассажира привела, обслуживай! - сказала Лариса буфетчице.

– Тебе что взять? - спросил Горлов.

– Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, - она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, - едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. - Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.

Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.

Он заказал холодный ростбиф, два салата - картофельный и с помидорами, красное вино и кофе с молоком.

– С молоком нет, у нас только со сливками! - поправила его буфетчица и быстро пощелкала костяшками счетов. - С вас рубль восемьдесят две!

– Сколько? - изумился Горлов, прикинувший, что должен заплатить не меньше десятки.

– Рубль восемьдесят две! Вы, наверное, депутат. Раньше у нас не были?

– Нет, но я - член профсоюза! - с серьезным лицом ответил Горлов.

– Теперь и не поймешь, кто откуда. Недавно одного обслуживала: из себя тихоня тихоней, пиджак лет двадцать отношенный, брючишки - заплата на заплате, аж светятся! Замухрыга каких свет не видывал. А девчонки потом сказали, что знаменитый какой-то из новых, которые сидели. Да, нонече - не то, что преждючи!

Из той же маленькой дверцы появилась компания мужчин, шумных, с покрасневшими лицами. Милиционер так же как раньше Горлову отдал им честь, а буфетчица, зачем-то размахивая полотенцем, бросилась навстречу и засуетилась, усаживая их за столик у окна.

Покушав и выпив кофе, Горлов успел выкурить две сигареты и подумал, что хорошо бы позвонить домой, но телефона рядом не было, а уходить он побоялся - вдруг не пустят обратно.

Незаметно для себя он задремал, покойно устроившись в мягком кресле.

Потом вдруг услышал включенный на полную мощность телевизор.

– … в Смольном состоялся совместный пленум Ленинградских обкома и горкома КПСС, который осудил антипартийные действия отдельных членов партии, поддавшихся на антикоммунистическую и антисоветскую пропаганду. Пленум поддержал инициативу Петроградского райкома КПСС и ряда первичных партийных организаций о проведении общегородского митинга. Перед участниками пленума с развернутым докладом о программе действий по углублению перестройки выступил первый секретарь Лениградского обкома партии товарищ Борис Вениаминович Гидаспов… - говорил диктор.

– Молодец Гидаспов! Хватит церемониться, давно пора башки пооткручивать! Мы им углубим на два метра по санитарным нормам, а потом еще расширим, чтобы процесс пошел! А то этот, в головку меченый, совсем народ распустил: куда не глянь - одни жиды с армяшками, - воскликнули сзади.

– Они так о Горбачеве! И ничего не боятся, - ужаснулся Горлов.

– Товарищи пассажиры рейса восемьдесят четыре шестьдесят два! На Ленинград! Прошу на посадку, - громко объявила девушка, будто сошедшая с рекламы "Летайте самолетами "Аэрофлота"!"

По взлетному полю дул теплый ветерок, небо почти очистилось, и, пока Горлов шел к самолету, солнце мягко грело лицо. Лариса встретила его на полпути. Ничем не показав, что знает его, - только в глазах лучилась ласковая улыбка, - она провела его к носовому трапу, который отъехал, едва они ступили на борт "Ил-86".