– Я ведь провел здесь почти два года, - сказал он сопровождающему, но тот ничего не ответил, только вежливо склонил голову и улыбнулся. Сурков вдруг вспомнил свою работу в Лондоне. В саду загородной резиденции посольства был небольшой пруд, и по утрам над ним стлалась радужная дымка. Позже, когда начинало припекать солнце, туман исчезал и густая тень ложилась на припорошенную пылинками воду. Особенно хорошо было весной, и Сурков рано вставал, чтобы никого не встречать.

Холод, дожди и особый, лондонский туман случались часто, но Англия запомнилась Суркову сочной зеленью под безоблачным синим небом, и он вдруг подумал, что хорошо бы вернуться на загранработу, уехать от бесполезной сутолоки и нервотрепки. Соглашаясь возглавить Ленинградское управление, Сурков не ожидал, что эта работа окажется намного тяжелее прежней. Ох, хорошо бы уехать послом в какую-нибудь маленькую европейскую страну, например, в Швецию или Данию. Но, чтобы получить такое назначение необходимо перейти на партийную работу, а с его нынешней должности было только два пути: на повышение или на пенсию. Холодком кольнула мысль о личных счетах в зарубежных банках - не дай бог узнают. Тогда мог обрисоваться и третий путь, но о нем Сурков предпочел не думать.

"Да, нужно переходить в партаппарат и проситься секретарем Обкома в тихую область, где и слыхом не слыхивали о демократах и неформалах. А в Ленинграде - как на сковородке, как ни повернись, все равно припекает. С Ленинградом пора завязывать, там слишком жарено", - подумал Сурков.

Действительно, оперативная обстановка и решаемые задачи менялись так быстро, что он не успевал переориентировать сотрудников, а те работали по старинке и глухо ворчали, не понимая, что от них требуется. К тому же начальник Особой инспекции все чаще докладывал о случаях распития спиртного прямо в кабинетах Управления и сомнительных разговорах, которые вели между собой офицеры. Дисциплина падала, а вслед за ней ухудшалась эффективность. После скрупулезно подготовленной и бесславно проваленной спецоперации "Дымок" Управление не реализовало ни одного сколь-нибудь заметного активного мероприятия. Мешали еженедельно меняющиеся установки из Центра, по рукам и ногам вязал административный отдел Обкома, сотрудники которого обнаглели до того, что даже пытались влезать в оперативную работу. Исключением стало только пресечение предвыборного митинга, молниеносно проведенное по предложенному Беркесовым замыслу.

"Да, красивая получилась операция! Быстро, незаметно и эффективно. Этим оболтусам из "пятерки"[70] еще учиться и учиться" - подумал Сурков, проходя в открытую сопровождающим дверь.

Крючков вышел из-за стола и, встретив Суркова посреди кабинета, по-дружески обнял.

– Радуюсь твоим успехам. Всюду, видишь ли, все не так, только у тебя порядок, - усаживая Суркова в низкое, мягкое кресло у журнального столика, говорил Крючков. - Вчера звонил твой Гидаспов, просил подтолкнуть твое присвоение. Ну и хвалил тебя без всякой меры так, что я, признаться, даже заинтересовался твоей последней операцией. Мне справку положили, но читать некогда, лучше расскажи коротенько, чтобы из первых рук.

– Разве это операция? Ни одной проломленной головы, ни одного ареста, и рассказывать особенно не о чем, - улыбнувшись, заговорил Сурков. - Ельцину за столом намекнули, что хорошо бы поддержать ленинградских демократов, напомнили о февральском приезде в Ленинград, как его встречали, как здорово работает самозванный комитет "Ельцина - в Президенты!" и прочее в том же духе.

– Раз обещал, значит, приеду! - просипел Ельцин и поднял рюмку: "За наших ленинградских товарищей!"

Выпили, и Борис Николаевич тут же забыл. Но слышали несколько человек, в том числе Коржаков[71]. Так, что было кому подтвердить. А наша агентура сработала грамотно и четко, поэтому невесть откуда разнесшийся по Ленинграду слух о предстоящем приезде Ельцина имел надежное подтверждение. Впрочем в Москве об этом и не говорили, москвичей волновали совсем другие проблемы. Однако ленинградские демократы взволновались и быстро остудили горячие головы тех, кто предлагал наплевать на запрет горисполкома и все же созвать предвыборный митинг: дескать, негоже рисковать репутацией нашего кандидата в президенты!

– Москвичи заволновались, пришли жаловаться, что ты без координации оперируешь на их территории, но я их выстроил и объяснил, что только так и надо сегодня работать. Именно так должны работать профессионалы, - одобрительно кивнул Крючков. - А ведь что-то похожее в нашей практике уже было?

– За границей - неоднократно, - подтвердил Сурков. - А у нас, внутри - ни разу не слышал.

– Припоминаю, что в двадцатых годах чекисты провернули что-то похожее с патриархом Тихоном. Его, кажется, в Ярославле ждали, возле собора тысяч пять собралось. Трое суток ждали, пока всех на Соловки не перевезли, - усмехнулся Крючков.

Незаметно вошедший помощник быстро расставил на столике чайные приборы и блюдечко с тонко нарезанным лимоном. Ловко распечатав бутылку коньяка, он поклонился и вышел.

– "Шота Руставели"! Уникальная вещь! Чуть не с прошлого века несколько бочек выдерживалось, а Шеварнадзе к юбилею распатронил, чтобы Леониду Ильичу угодить. Бутылок восемьсот получилось, не больше, - сказал Крючков, наполняя рюмки. - Много не могу, что-то давление сегодня шалит, но по одной за встречу - грех не выпить.

Сурков выпил, чуть причмокнув, чтобы лучше почувствовать. Коньяк действительно был великолепным, он не смог вспомнить, когда пробовал лучше.

– Понравилось? Вижу, что понравилось. Последняя была. Дарю! Сядешь в аэроплан, выпей за наши успехи, - сказал Крючков, одним движением загнав пробку глубоко в горлышко. Отпив чая, он отставил стакан и вдруг глубоко, по-стариковски зевнул.

– Извини, Алексей Анатольевич, совсем бессонница замучила. Лягу - тут же проваливаюсь, а через час - как стеклышко, и до утра маюсь, покоя нет, и никакая наша подготовка не помогает.

– Не все идет, как планировалось, Владимир Александрович? - осторожно спросил Сурков.

– Дипломатом стал? Нет, чтобы прямо спросить, а ты: "… не так, как планировалось"? - передразнил его Крючков. - Все идет, как внук говорит, на букву "о", то есть очень плохо. Я тебя и вызвал специально, чтобы ввести в курс дела из первых, так сказать, рук. На этой неделе открывается Съезд. Главных вопросов - два. Первый - это отмена 6-й статьи, а второй из первого вытекает: Горбачев хочет стать президентом. Судя по всему, власти генсека ему уже не хватает, он уже не стесняясь, всюду говорит, что его решения тормозятся партаппаратом. С другой стороны и дураку ясно, что девять из десяти его решений в корне порочны, но кто сможет ему об этом сказать? Гляди: от событий в Тбилисси он лихо открестился: дескать, был в отъезде, Лигачев без меня решил ввести войска. Хотя мы-то с тобой знаем, как было дело - ему накануне в аэропорту все точно доложили, и он все меры одобрил.

А как быть с Баку? Решение о вводе войск принимал Горбачев! Тут не отвертишься - сам решал, сам и отвечай! А отвечать-то не хочется. Значит надо валить на аппарат, он без имени и фамилии, ответить не сможет. Тем более, что аппарат стал для Горбачева костью в горле. Не любят партийцы своего генсека, очень не любят, да свалить - кишка тонка. Повторить фокус, как с Хрущевым, не получится, ситуация не та, без Комитета и браться нечего. А я для себя давно решил: этим, из ЦК каштаны из огня таскать не буду. Пусть между собой разбираются, а мы подождем!

Сурков не понимал, куда клонит Крючков. Установка доверенным лицам из числа депутатов давно спущена, а с теми, кому нельзя напрямую приказать, работает агентура, загодя внедренная в близкое окружение народных избранников. Задание было простым и понятным: на голосование по 6-й статье наплевать - как получится, так и хорошо. За введение поста президента голосовать руками и ногами, причем с поправкой, запрещающей совмещать пост президента с любым другим, будь то должность председателя Верховного Совета или генерального секретаря партии. А когда дойдет до конкретики, кого назначать персонально - а кого еще, кроме Горбачева? - упереться под любым предлогом, но Михаила Сергеевича прокатить.