– Когда я решил не лететь в Вайоминг на самолете, ее надо было подремонтировать, – объясняет он, проводя ладонью по кромке дверцы. – Если бы не это, на ней бы поехал, а не на автобусе.

– Ты уж не сердись на нее, – говорю я, похлопывая по капоту. – Лично я только рада, что старушка была не в форме.

Лицо Эндрю снова светлеет, я все чаще замечаю это в нем в последние дни.

– А я, думаешь, не рад?

У меня мелькает мысль: интересно, где бы мы сейчас оба были, если бы такое случилось, если бы мы никогда не встретились. Нет уж, лучше об этом не думать, у меня сразу болезненно сжимается сердце. Представить себе не могу: как это, мы с Эндрю – и не вместе? Ужас какой. Бр-р…

– Значит, мы теперь будем ездить на этой машине?

Эндрю жует губами, думает. Он стоит перед раскрытой дверцей, положив ладонь на крышу. Потом ласково похлопывает машину и смотрит на меня:

– А ты как думаешь? Сама бы ты чего хотела, а, детка?

Теперь моя очередь задумчиво жевать губами. Я как-то не ожидала, что снова выбирать придется мне. Подхожу к машине поближе, заглядываю внутрь: удобные кожаные кресла и… впрочем, хватит и этого, больше и видеть ничего не хочу.

– Честно? – спрашиваю я, скрещивая руки на груди.

Он кивает.

Я снова гляжу на машину, прикидываю.

– Вообще-то, прежняя мне нравится больше, – говорю я. – Она мне стала как родная… Эта, конечно, классная, но… я к той уже привыкла, полюбила, можно сказать. – Чтобы мои слова звучали убедительней, я указываю на сиденья: – Ну, сам посмотри, как, сидя здесь, я могла бы положить тебе голову на колени? А спать? Разве на таком можно уснуть?

Эндрю нежно улыбается и гладит крышу, словно уговаривает, чтобы не обижалась. Еще раз похлопывает и закрывает дверцу:

– Ладно, поедем на той. А эту я потом пригоню к дому.

* * *

Эндрю ведет меня перекусить, показывает свои любимые места на острове Галвестон. А потом, уже после часа пик, ему звонит мама.

– Я так боюсь, – признаюсь я, когда мы едем к ней.

Наморщив лоб, он смотрит на меня, что-то прикидывает.

– Не бойся. Ты ей точно понравишься. – Он снова смотрит на дорогу. – Она не из тех, кто считает, что для ее сыночка никто не подходит.

– Утешил.

– А даже если бы и считала, – продолжает он, – все равно полюбила бы тебя без разговоров.

Сложив ладони, зажимаю их между коленями и улыбаюсь. Это все не важно. Он может расхваливать ее сколько хочет, только мне-то что, сердце все равно ноет.

– Ты ей скажешь?

– О чем? Что мы уезжаем?

– Да.

– Обязательно, – кивает он, – иначе она с ума сойдет.

– Как, думаешь, она к этому отнесется?

– Детка, мне двадцать пять лет, – усмехается Эндрю. – Из дома я ушел в девятнадцать. Все будет нормально.

– Да нет, только… Ну как ты объяснишь, почему уезжаешь, чем будешь заниматься? – Я отворачиваюсь, гляжу прямо на дорогу. – Это ведь не просто собрать вещи и переехать в другой город, к такому и моя мама нормально отнесется. А вот если я скажу ей, что собираюсь колесить с одного места на другое, как перекати-поле, без всякой цели, да еще с парнем, с которым в автобусе познакомилась, думаю, она слегка прибалдеет.

– Думаешь? – спрашивает Эндрю. – То есть при условии, что ты ей об этом расскажешь?

Снова гляжу на него:

– Ну да, конечно расскажу. Так же как и ты. По-моему, она должна знать, но… Эндрю, ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, детка. – Он включает сигнал поворота и останавливается под знаком стоянки. – И ты права, это все не совсем обычно. – Он тут же улыбается, и я не могу не улыбнуться ему в ответ.

– Но разве это единственная причина? Мы собираемся это делать только потому, что так никто не делает?

– Ну да, – отвечает он, а потом добавляет: – Да нет же, самая главная причина в том, что мы это делаем вместе.

Я краснею.

Мы проезжаем еще два квартала, один за другим мелькают симпатичные домики загородного типа, возле каждого белые площадки с играющими детьми. Наконец Эндрю сворачивает к дому его мамы. Дом одноэтажный, с прелестным цветником перед входом и двумя пушистыми зелеными кустами по обе стороны подъездной дорожки, ведущей прямо к двери. Наша машина, урча, подъезжает к раскрытым воротам гаража, где стоит большой белый автомобиль. Быстро бросаю на себя придирчивый взгляд в зеркало заднего вида, убеждаюсь, что из носа не торчат козявки и что между зубов не застряли кусочки салатных листьев из сэндвича с цыпленком, которым я завтракала, а Эндрю тем временем обходит вокруг машины и открывает мне дверцу.

– А-а, с тобой теперь все понятно, – дразню я его. – Ты корчишь из себя галантного кавалера, только когда думаешь, что за тобой в окно наблюдает мама.

Он протягивает мне руку и театрально кланяется:

– С этой минуты я всегда буду открывать перед вами дверцу, моя госпожа, если вам нравятся такие штучки… хотя… – (Я жеманно кладу ладошку ему в руку, с улыбкой наблюдая, как он разыгрывает этот спектакль.) – Я и не подозревал, что вы у нас такая принцесса.

– Неужели? – спрашиваю я с ужасным английским произношением и вздергиваю подбородок. – Ах, за кого же вы меня в таком случае принимали, мистер Пэрриш?

Он закрывает дверцу, берет меня под руку, чуть наклонившись в изящном поклоне:

– Я принимал вас, сударыня, за девицу, которой пофиг, откроют ей дверцу или нет, если она хочет выйти.

Я радостно хихикаю:

– И вы были правы, сударь. – Я прижимаюсь к его плечу, и он ведет меня к двери внутри гаража.

Через нее мы попадаем на кухню, где стоит густой запах тушеного мяса. «Когда это она успела приготовить мясо?» – думаю я. Но потом замечаю в углу электрическую пароварку. Эндрю ведет меня вокруг стойки в гостиную, и как раз в эту минуту из коридора выходит красивая женщина с рыжеватыми волосами.

– Я так рада, что ты дома, – говорит она, крепко обнимая его, прижимаясь к нему своим хрупким телом.

Эндрю, наверное, дюйма на три выше ее ростом. Я замечаю, что у нее тоже зеленые глаза и ямочки на щеках.

Она смотрит на меня и радушно улыбается, потом подходит и, удивив меня еще больше, тоже тепло прижимает к своему сердцу. Я не сопротивляюсь, напротив, обхватываю ее тоненькое тело обеими руками.

– Вы, наверное, Кэмрин, – говорит она. – Именно та кой я вас себе и представляла.

Странно, думаю я растерянно. Я и не подозревала, что она знает о моем существовании. Украдкой гляжу на Эндрю, на его губах загадочная улыбка. Ну да, у него было полно возможностей рассказать обо мне, пока мы путешествовали, особенно когда мы еще останавливались в разных номерах, но я никак не пойму, зачем ему вообще понадобилось обо мне рассказывать.

– Я очень рада с вами познакомиться, мисс… – Я с на деждой гляжу на Эндрю, ожидая подсказки, и уже готова пнуть его ногой. А он стоит как ни в чем не бывало и скалится.

– Зовите меня Марна, – говорит мама Эндрю.

Потом она берет меня за руки, разводит их в стороны и с сияющей улыбкой оглядывает с головы до ног.

– Вы что-нибудь ели? – спрашивает она, взглянув сначала на Эндрю, потом снова на меня.

– Да, мама, успели перекусить недавно.

– Нет, я непременно должна вас накормить. Я приготовила тушеное мясо и запеканку из стручковой фасоли.

Она отпускает одну мою руку, а за другую ведет в гостиную, где над камином висит огромный телевизор.

– Садитесь, пожалуйста, я сейчас принесу вам тарелку.

– Мам, она совсем не голодная, честное слово! – Эндрю входит в гостиную вслед за нами.

А у меня уже голова идет кругом. Так, значит, она обо мне знает, и, по-видимому, достаточно много, чтобы обращаться со мной как с давней знакомой. Такая милая, все время улыбается, словно и впрямь успела меня полюбить. Не говоря уже о том, что держит за руку не своего сына, а меня, когда мы идем по дому. Может, я чего-то не понимаю, или она действительно самая очаровательная женщина на земле с безупречным характером. Что ж, как бы там ни было, она мне очень нравится.