Крупной живности, привычной для здешних вод, не осталось совершенно. Попадались мелкие уродцы, такие странные, что не всегда удавалось распознать их природу. У одних, с виду вроде бы рыб, росли настоящие лапы с пальцами, за другими гирляндами волочилось нечто, после долгих раздумий квалифицированное магистром Ингремом как жабры. Медузы плавали молочно-белые, круглые. Почти лишенные раковин двустворки сидели на прибрежных скалах колониями живого мяса. Их склевывали птицы – крылатые и бескрылые, с самым разнообразным количеством глаз, клювов, голов, лап и хвостов.

На высоком камне, выступающем из моря как спина кита, нашлась еще одна русалка, живая. Она сидела, свесив в воду хвост, облезлый, с проплешинами в чешуе. Седые, нечесаные космы падали на испещренное язвочками лицо. Запавшие глаза бессмысленно блуждали, потрескавшиеся губы непрерывно шевелились, будто несчастная шептала молитвы своим русалочьим богам. Худые, костлявые руки судорожно прижимали к груди что-то странное.

В тот момент, когда шлюпка поравнялась с ее камнем, русалка вдруг встрепенулась, отбросила с лица волосы, дико и безумно сверкнула глазами.

– Вот видите?! – Она оторвала от груди свою ношу. Раздался неприятный писк.

То, что они приняли за очередное диковинное животное, оказалось русалочьим младенцем. Несчастный не избежал общей участи. Рук у него не было совсем, а хвостов – целых два. Глаза по-жабьи выпучены, рот круглый, как присоска пиявки.

– Ее зовут Аннабелла! – прокричала им вслед безумная. И залилась отчаянным истерическим смехом, от которого пробирала дрожь и вообще не хотелось жить.

Так было на море.

На суше оказалось не лучше. Совсем мертво. Совсем голо. Из фауны – только отвратительные насекомые. Из флоры – водоросли не водоросли, мхи не мхи… Вонючие буро-зелено-ржавые кучи полугнилой растительной субстанции громоздились между оплавленными камнями побережья.

Но безжизненное безобразие окружающего было лишь вершиной страшного айсберга. Самое плохое мог увидеть только Хельги. И он видел.

Здесь, на острове, зеленое марево было уже не тем, что сочилось из спящих рыб и отмечало путь в чужой мир. Оно изменилось и продолжало меняться: сплеталось с магическими нитями Астрала, темнело, тускнело, расслаивалось. Местами редело, почти сходя на нет, местами концентрировалось в сгустки то изумрудного, то грязно-болотного цвета. И новая сила крепла в них. Новое зло рождалось тут и являлось миру. Настанет день – и пожелает кто-то, и найдет способ, как использовать это зло. И содрогнется мир, потрясенный новой бедой…

Хельги вздрогнул и вынырнул из Астрала. Не хватало только начать пророчествовать на нервной почве!

Шагах в пятистах от берега встретилось поселение. Вернее, то, что от него осталось, – бесформенные груды битого камня на местах бывших построек. Большие… Наверное, селение было богатым…

– Торговать в этих краях определенно не с кем, – сделала вывод диса, ей вдруг вспомнилась злосчастная «Звезда морей».

– Может, на других островах получше? – без особой надежды предположил демон.

Меридит пожала плечами. Она все больше и больше сомневалась, что после приключившегося тут кошмара храм Мангоррата мог уцелеть.

Однако он никуда не делся. Сохранился ровно настолько, чтобы его можно было с горем пополам опознать. Голову статуи снесло начисто, тело рассекали глубокие трещины. Камень осыпался, нивелировав скульптурные очертания скорпиона и черепахи. Но вход, как ни странно, завален не был. А ведь именно на него должны были рухнуть осколки головы.

Заходить внутрь было страшно, того гляди обвалится. Решили оставить Аолена снаружи. Эльф совсем раскис, в случае обрушения не успеет вовремя среагировать. В меру своих скудных возможностей подперли своды охранными заклинаниями, вошли.

Вот в чем, оказывается, дело. От завала вход не тайные силы уберегли, его просто расчистили. Люди. Пятьдесят человек. Они лежали на мозаичном полу, все как один кривые, лысые, мертвые. Хотя нет. Мертвыми были не все. Трое-четверо еще подавали признаки жизни: шевелились, постанывали, слабыми пальцами скребли гнойные язвы на лице.

– Пить! – прошелестел один. – Пить, ради всех богов.

Хельги и Меридит переглянулись. Воды у них не было – Макс строго-настрого предупреждал: в зоне заражения ничего не есть и не пить, ни под каким видом не снимать шлемы.

Диса склонилась над человеком. Тот дернулся и испустил дух. Не иначе от страха. В костюмах из иного мира, дотоле в Староземье не виданных, она с братом по оружию выглядели сущими чудовищами.

Хельги толкнул ногой тело.

– Мангорриты. Видишь, лысые? Это я их проклял! Надо их всех добить. Правильно, Аолена с собой не взяли, как почувствовали!

– Зачем они здесь? – морщась, спросила Меридит. Ее раздражал измененный костюмами тембр голосов.

– Нас поджидали.

Они совсем собрались уходить из ставшего склепом храма, когда сквозь трещину в стене… Нет, не трещину! Сквозь специальное узенькое, низко расположенное окошко на пол упал трепещущий, призрачный лучик.

– Быстрей! – не по-дисьи тонко взвизгнула Меридит. – Растаскиваем! Весь обзор тушами завалили, гады!

Надпись, проявившаяся на гелиограмме, была тусклой, темно-серой, рунической.

прочла Меридит вслух. – Очень поэтично! Хельги, это ведь дата! Не помнишь, когда у нас ожидается ближайшее затмение?

– На следующий год, в конце марта. Число точно не помню.

– Странно. Не сходится. В трактате был указан год нынешний… А пораньше затмений не намечается? Хотя бы маленьких?

– Нет, – ответил Хельги уверенно. – Только в марте. Идем расскажем Аолену, может, он разберет, в чем дело.

Аолен разобрался с легкостью. Оказывается, в стародавние времена Новый год отмечали не осенью, как принято теперь, а весной. В первых числах апреля.

– Чудесно! – обрадовалась Энка. – У нас полгода в запасе! Успеем и скорпиона найти, и мир спасти…

Хельги ее радости совершенно не разделял.

– Между прочим, через три дня наступит осень, – вздохнул он скорбно.

– Ну и что? Пусть себе наступает. С каких это пор ты стал впадать в меланхолию по поводу смены времен года?

– Между прочим, начнется учебный год.

– Ох, демон побери! – изменилась в лице сильфида. – Что же теперь делать?

– А в чем проблема? – не понял Орвуд.

– В том, что мы обязаны явиться в университет. Студенты, занятия… У меня по архитектуре общественных зданий четыре семинара в неделю!

– А у меня фонетика у первого курса и латен у второго…

– А у меня еще и лекция по палеонтологии беспозвоночных. Про семинары я молчу. – Голос Хельги звучал скорбно.

– А еще говорят, будто от науки есть нельзя, – подвел итог гном. – Сплошные хлопоты и расстройство. Придется вам, други мои, с вашим университетом распрощаться. Спасение мира важнее.

– Лучше умереть, – ответил Хельги очень убежденно. – Университет – это святое. Надо возвращаться.

– Все равно к началу семестра не успеем, – совсем загрустила Энка. – Выгонят нас! Ой беда, беда…

– Но ведь спасение мира от власти мангорритов – это благородное, нужное для всех дело! Неужели Ученый Совет не войдет в ваше положение? – удивлялся Аолен.

– Плевал Ученый Совет на наше положение! После первого спасения восстанавливались – знаешь, какую взятку содрали? А теперь и вовсе беда! Срыв учебного процесса! Эх, если бы хоть заранее предупредили, договорились. Наврали бы про научную экспедицию за счет собственных средств… У нас любят, чтобы сами раскошеливались, а не претендовали на средства университета… И как раньше не подумали, идиоты? Ой беда, беда!

Все годы учебы Энка почему-то изображала, будто университет для нее ровным счетом ничего не значит. Вроде бы она исключительно за компанию с Хельги и Меридит в нем подвизается. Выгонят и выгонят, подумаешь! Но теперь, когда угроза изгнания стала реальной, девица впала в такое отчаяние, что готова была волосы на себе рвать.