Гортхауэр прав, уже в который раз. Эту душу стоит спасать; ее необходимо спасти.

Илльо повернул лицо на восток. Там, в сердце страны, над перекрестком двух больших дорог, лежала их конечная цель — крепость Каргонд. Родной дом Берена.

Илльо думал, что многое откроется именно в Каргонде. Что стены заставят человека, наглухо закованного в броню равнодушия и насмешки, немного приобнажиться. Открыть душу тому, кто желает исцелить ее.

«Учитель, помоги мне!» — мысленно воззвал рыцарь.

Когда он вернулся, все спали. На широкой лавке возле дымохода — Этиль и Даэйрэт. Чуть подальше, тоже под одной овчиной — Берен и Тхуринэйтель. Илльо предстояло лечь рядом с Эрвегом. Тот, как всегда, раскидался на всю постель.

Илльо нашел место, где сесть, снял сапоги и пояс, но, глядя на Берена, задержался.

Тот не спал. Тхуринэйтель спала, положив руку ему на грудь, а он — нет. Дыхание было как у бодрствующего, и веки дрожали.

— Берен? — тихо позвал полуэльф.

— Да…

— Что с тобой?

— Почти ничего… Уснуть не могу. Понимаешь, Болдог мне крепко наподдал…

— Ты сможешь завтра ехать верхом? — забеспокоился Илльо.

— Смогу, не волнуйся… А вот уснуть сегодня — не сразу, если ты мне не поможешь.

— Не понимаю.

— Ильвэ… Я лежу в обнимку с женщиной. У которой все на месте. И которая прижимается ко мне изо всех сил потому что холодно. Давай поменяемся. Ты ляжешь с ней, а я — с этим парнем. Надеюсь, никто ничего плохого про вас не подумает.

— Я согласен, — Илльо перебрался на его место. — Ткни Эрвега пальцем в бок и скажи: «подвинься».

— Подвинься, — Берен последовал совету, и Эрвег подобрался. — Спасибо, Илльо.

— Не за что… Раз уж мы заговорили об этом… Не нужно притворяться, что между тобой и Тхуринэйтель ничего нет. Вас никто не осудит. В Аст-Ахэ смотрят на женщин, которые сами выбирают себе пару, немного иначе, чем у вас.

— Ах, вот как… — пробормотал Берен. — А на мужчин-клятвопреступников как у вас смотрят?

— Но ведь ты уже переступил через свою клятву.

— А, ну да… Так чего ты хочешь? Чтобы мы не стеснялись целоваться и тискаться на глазах у всех?

— Чтобы ты перестал вздрагивать при ее прикосновении так, словно тебя касается жаба. Не более того.

— Договорились. Спокойной ночи, Ильвэ.

Каргонд… На закате замок и вправду был пламенно-алым. Выстроенный из красного гранита над обрывом, четырехбашенный Каргонд бойницами смотрел на все четыре стороны света. А под холмом был перекресток двух дорог, по которым шло все передвижение в Дортонионе. Одна вела через Ущелье Ладроса, стиснутое отрогами Эмин-на-Тон и Эмин Гвайр, в сердце страны, равнину-чашу, а оттуда — к проходу Анах, отсекающую Эред Горгор от Криссаэгрим. Другая, та, по которой они приехали, поднималась Ступенями Ривиля в долину Хогг, пересекала Моркильский Лес и, свернув ненадолго к Каргонду, бежала почти прямо до масляных полей Друна, втискивалась между двумя пиками на востоке Горгората и дальше поднималась все выше и выше, петляя по долинам, до того самого перевала, где берет начало Арос, и откуда рукой подать до прохода Аглон. Неудивительно, что в ущелье под Каргондом вырос поселок ремесленных и торговых людей — именно здесь был самый большой в Дортонионе торг. Берен смутно помнил, что где-то видел торг намного больше и богаче, но таких смутных воспоминаний, бессвязных, как сны, в последнее время было много, и он привык их от себя отгонять.

Впрочем, торг захудал даже по сравнению с прошлыми годами. Приглядевшись, Берен увидел, что торгуют одни орки. Видимо, никто не желал везти товар туда, где любой мог отобрать его просто так. Или его уже отобрали те, кто продавал здесь…

Они поднялись по тропинке, обвивающей гору, по предъявленному Илльо ярлыку въехали в ворота, отдали лошадей слугам…

Берен поднялся по ступеням замка и переступил через порог.

Чужой, — сказала высокая резная дверь.

Чужой, — колыхнулся гобелен на стене. Чужой, — скрипнула лестница.

Берен вошел в каминный зал и остановился посередине.

— Эла! — кресло шаркнуло по полу, извергая огромную, оплывшую фигуру. — Кого я здесь вижу! Да не иначе как это сам светлейший князь Берен!

Влажный плащ тяжело спадал почти до земли, скрывая руки — видимо, Фрекарт был убежден, что под плащом кандалы или путы.

— Заждались мы тебя, князь, заждались, — Кайрист слегка согнулся в шутовском поклоне. — Не прикажи казнить, прикажи говорить!

Двое бесшумно отделились от стен и встали по бокам у Фрекарта. Верзилы с мечами, в одинаковых дирголах — сине-желто-коричневые полосы Дэррамаров.

Правда, и без дирголов Берен узнал бы, что эти двое — Дэррамары, и приходятся друг другу двоюродными братьями.

— Очень многие здесь жаждут поговорить с тобой, — словно поймав его мысли, сказал Фрекарт. — Например, двое моих охранителей. Ты их знаешь?

— Борвин и Дайрвег Дин-Дэррамары. Осужденные на смерть за убийство, грабеж и насилие над женщиной.

— Точно, князь, — Борвин ощерил прореженный ряд желтых зубов. — Твой же отец нас и осудил. И наше счастье, что одна добрая душа сумела передать в яму напильник… Так что разговор нам с тобой предстоит долгий…

— Фрекарт, — Берен под плащом положил руку на рукоять скаты. — Если эти горлорезы не уйдут от меня подальше, твоя рожа станет еще больше походить на задницу, потому что я развалю ее надвое.

Меч свистнул в воздухе, поймав отблеск свечей, и замер. Дэррамары отступили, Фрекарт переводил растерянный взгляд с Берена на Болдога.

— Я забыл тебе сказать, — орк откровенно веселился. — Он не пленник.

— Ах-х… Как?

— А вот так! Наш князек теперь в составе армии «Хэлгор», и вы с ним должны стать лучшими друзьями.

— Обидно, да? — Берен вложил меч в ножны, оттер плечом одного из Дэррамаров и прошагал по лестнице наверх, туда, где когда-то была его и братьев спальня.

…Захватив Каргонд, черные не разграбили его — видимо, здесь сразу же поселилась их верхушка. Берен не знал, чему был бы рад больше — войти, как сейчас, в ставший чужим дом или найти груду камней и обгоревших бревен. Так, попади Андис в плен, а не в могилу, он то ли радовался бы — пусть и в чужих грязных лапах, но она бы жила! — то ли желал бы ей смерти.

Он отстегнул меч и, поставив его у изголовья, лег на покрывала лицом вниз.

Легкое колебание воздуха, а не звук шагов, подсказало ему, что в комнату кто-то вошел. Берен не поднял лица.

— Ты сразу нашел мою спальню, — Тхуринэйтель села на другой край кровати. — Или это была твоя спальня?

Он не ответил.

— Хорошо. Мы будем жить и спать вместе. Ты еще не решил, что будешь делать здесь?

Он снова не ответил.

В дверь робко постучали.

— Войди, — Тхуринэйтель мгновенно устроилась рядом полулежа, поглаживая волосы Берена. Тот дернулся было — но замер.

Слуга переступил через порог, но в комнату входить не стал.

— Баня готова, — сказал он.

— Идем, милый, — ласково произнесла Тхуринэйтель. Берен не хотел оставаться в долгу, но как-то ничего не пришло в голову.

Он задержался в отхожем месте дольше, чем была в том надобность, хотя и знал, что морготова эльфийка его обязательно дождется. Небось не княжна Айад… Не хотелось идти туда сейчас, но и встречаться в бане с ребятишками из Аст-Ахэ тоже не хотелось. Он вздохнул и поплелся в баню.

Слуга ждал в предбаннике. Один из мальчиков Фрекарта. Дернулся было снять с нового господина сапоги, но Берен его оттолкнул, отрезав:

— Я еще не калека.

Паренек мялся, не зная, что делать дальше.

— Господин велел спросить… не нужно ли чего.

— Нужно, — сказал Берен, бросая рубашку в корзину. — Увидеть твою спину по ту сторону двери. И чтобы дверь за ней закрылась.

Это приказание слуга выполнил в точности — и, как показалось Берену, с облегчением.

Баня была натоплена жарко и сухо, светильники горели неярким пламенем, красным, как угли в очаге, и в этом свете тело Тхуринэйтель казалось отлитым из бронзы. Пахло какими-то травами, и была в этом запахе сладкая тревога.