Гили поднял с земли знамя, из выданной хозяином ткани и найденной на месте палки, отчаянно закрутил белым полотнищем в воздухе…

— Налега-ай! — заревел Фин-Рован, увидев сигнал. Погонщики стегнули волов, сотня рук напряглась в бешеном усилии: люди и животные тянули так, что казалось, толстенные канаты сейчас не выдержат. Один и вправду лопнул, ударив и отбросив погонича, оторопевшие волы проскакали несколько шагов вперед, не понимая, что случилось — но все остальные канаты и веревки выдержали: бревна, подпирающие плотину, вылетели все разом. Какое-то время казалось — ничего не изменится: все так же текла, перехлестывая через край плотины, вода, все так же рокотал Фреридуин — но еще сердца не успели отсчитать десяток ударов, как к этим звукам прибавились другие: треск бревен, лишенных подпорки и выгибающихся под напором воды, скрежет камней по гальке… Эти звуки нарастали, нарастали, и — все произошло в один миг: какое-то бревно лопнуло с оглушительным звуком, за ним — другое, третье, а потом — волна снесла всю плотину разом: так большой и сильный человек одним движением плеч рвет ветхие веревки. Злая река, Фреридуин, высвободилась из плена — и кинулась к Бешеному Броду огромной волной в два человеческих роста высотою.

Горцы какое-то время, казалось, готовы были сломаться, дрогнуть и побежать. Но в следующий миг все переменилось: прогнувшийся было горский строй качнулся в другую сторону, выгнулся клином — уже направленным в гущу атакующих — и пошел вперед. Орки откатились к реке, люди продолжали теснить — и на переправе случился затор. Отступавшие смешались с теми, кто только что переправился и рвался в бой, те оттеснили назад переправлявшихся, переправлявшиеся начали оступаться и падать в воду, течение немедленно уволакивало их прочь… На другом берегу передние, которые уже готовились вступить в воду, попытались отступить, но задние, еще не совсем понимая, в чем дело, теснили их вперед… Гили закричал от радости и еще яростнее замахал флагом. Можно было этого и не делать — он увидел промельк белого на вершине дальнего холма и знал, что сигнал получен — но он не мог с собой справиться. Следовало бросать здесь знамя и бежать к месту боя, если он хотел еще на что-то успеть — однако Гили не мог удержаться от соблазна увидеть, что же будет дальше.

Прошло еще сколько-то времени — Гили не знал, сколько. Горцы, оттеснив врагов вниз по склону, остановились там, где Берен вел переговоры с орком-посланником. Орки наконец-то разобрались, где у них что и готовились к новой атаке.

И в это время вниз по реке пошел белый вал высотой в два человеческих роста. Ветер донес до Гили вопль отчаяния, вырвавшийся из полутора тысяч орочьих глоток — прежде чем смерть, накатившаяся пенной кипенью, поглотила черное войско. Бревна, камни, смытая с берегов грязь — все это летело вниз по течению со скоростью бешеного коня, снося все на своем пути — словно не хватило бы той дикой силы, которую таила в себе освобожденная вода.

Не более трех сотен орков осталось в живых — те, что были в первых рядах атакующих: вода не добралась до них. Зато горцы, едва схлынул вал, бросились на врага, не раздумывая и не давая ему опомниться.

Гили, увидев, что исход сражения ясен, побежал вниз. Когда он, обливаясь потом, добрался до Бешеного Брода, все уже было кончено. Трупы волков и орков сбрасывали в поток, от Ущелины двигался Фин-Рован с теми, кто городил и разрушал запруду.

Гили был узнан — его рыжие вихры примелькались.

— Ярна ищешь, парень? Вон там я его видел, — показал рукой один из воинов — деревенский парень, деловито обдиравший с убитого орка кожаный панцирь. Парень был в меру худым и костистым, орк — в меру крупным, так что панцирь мог и сойтись, если распустить ремни. Видимо, парень не собирался в ближайшие дни покидать войско, а орочий кожаный панцирь — лучше, чем никакого.

Берен и в самом деле был там, где показал горский парнишка — у реки. Опустившись на колени на плоском камне, он смывал с лица жуткую раскраску, и, видимо, делал это довольно давно, причем без всякого успеха. Диргол его был обмотан вокруг пояса, старинный бронзовый панцирь валялся у реки на земле. Пластины, еще утром ярко блестевшие, теперь были покрыты кровью и грязью. Гили присмотрелся — не ранен ли Берен — но, кроме нескольких пустяковых царапин и ссадин на руках, ничего не увидел. Князь был от колен до макушки забрызган кровью — но, хвала всем Валар, не своей. Как он ни искушал судьбу, выйдя на врага почти без доспеха — судьба хранила его сегодня.

— Удача с тобой, князь, — сказал Гили, кашлянув.

— Знаю, — проворчал Берен. — Посмотри, я все отмыл?

Гили посмотрел и покачал головой. Как ярн ни старался, а вокруг глаз все еще было черно и красно — только черное и красное перемешались, образуя темно-бурое.

— Ну так иди сюда и помоги мне!

Гили, перепрыгивая с камня на камень, добрался до него и, обмакнув в воду рукав, принялся смывать краску. Разведенная на смальце, холодной водой она снималась очень плохо.

— Вроде все, — сказал Гили, закончив.

Берен поднялся и направился к берегу. Уже в шаге от него оступился, поскользнувшись на мокром камне, и оказался по колено в воде. Даже не выругался — вышел из воды и поплелся вверх по долине, по пути подобрав и забросив за спину свой древний панцирь.

Горцы утомились настолько, что не стали даже хоронить своих мертвых — просто сложили их у засеки. Шесть рядов по двенадцать человек.

— Вот так, — услышал Гили голос Фин-Рована. Обернулся — здоровяк стоял совсем рядом. — И не узнали мужики, что победили.

Не только мужики — среди убитых были две женщины. Одна — совсем молодка, другая — уже с проседью в волосах. Седая была убита пикой, молодой проломили голову чем-то вроде палицы. Было и четверо эльфов…

— Как много, — удивился Гили.

— Много? Ты, парень, не знаешь, что такое «много»! Я думал, будет больше… Раза в два, а то и в три! Но на нас сегодня все Валар смотрели, не иначе.

— Рандир! — Берен обернулся. — Отбери из своих людей тех, кто посвежее и поставь их в караул. И… когда вода спадет, можно будет послать кого-нибудь, узнать, как ваши пощипали орочьих обозников. Когда обоз доставят сюда — дай людям ровно столько, чтобы один раз поесть, но до отвала. Остальное — стеречь как зеницу ока. Всем, кто не занят — отдыхать. Когда солнце присядет на горы, буди меня и всех, кто сейчас завалился спать. Мы вас сменим.

— Будет сделано, — кивнул Рандир.

— В ином случае… Ладно, сам поймешь. Руско, иди за мной.

Гили побежал за ним — к тому месту в камнях, где они оставили коня и вещи. Берен развернул узел, достал из плаща рубашку и куртку, оделся. Обернулся дирголом по плечам, сбросил сапоги и лег на расстеленный плащ, головой на седло.

— Ложись и отдыхай, — сказал он, уже закрыв глаза.

Гили не нужно было просить дважды — он тоже разулся и лег рядом.

Конь бродил чуть в стороне — пофыркивал, пощипывал молоденькую траву. Воздух был холодный, но земля уже прогрелась, камни источали тепло, и Гили разнежился, как ящерка. Чтобы солнце не било в глаза, он прикрылся рукой.

Это и есть — война? Это и есть — победа? Он слишком устал, чтобы радоваться, а Берен и те, кто бился с ним, устали еще больше. Ведь многие из них перед тем как пойти в бой, ночь не спали, громоздили плотину… А он так и не поел… Здесь, наверное, мало кто поел, и совсем нет тех, кто поел досыта… Нужно будет, проснувшись, поискать чего-нито, а то живот к спине присох. Орочьи обозы… Вот бы добраться до них…

Кто-то начал тормошить его за плечо. Да что это такое, рассердился Гили, он еще и уснуть-то не успел, а уже будят.

— Рыжий, вставай, баран сам к тебе не поскачет — он жареный!

— Ка… ы-ы-э… — зевнул Гили, садясь — …кой баран?

— Обыкновенный! Четыре ноги, одна голова. — Рандир начал злиться. — Орочьи припасы принесли, чуешь?

Над долиной плыл вкусный дух — дым, пар и жареное мясо. Гили окончательно проснулся и тряхнул головой. Солнце ушло далеко на запад — они спали никак не меньше трех часов.