Берен осторожно обнял Лютиэн за плечи, нащупал нож в рукаве и передал ей под прикрытием плаща. Шагнул вперед, заслоняя Лютиэн собой.

— Бедные дураки, на что же вы рассчитывали? — проговорил Моргот. — Что спасет вас от смерти?

— Ничего, пожалуй, — глухо ответил Берен. — Успеешь ли ты, твое могущество, прибраться тут, пока ребятки не проснутся? А то неловко получится: «Учитель, откуда куча мяса на полу?» — «Хрен его знает, парни, наверное, ветром надуло…»

Туша Моргота содрогнулась в коротком хохоте, потом белые зрачки снова вонзились в человека.

— Отдай мне Сильмарилл, Берен. Подержался — и хватит. Эта ноша не по тебе.

— Нет. Ты сказал слово, Мелькор, ты поклялся, что если я удержу Сильмарилл — никто не помешает мне выйти отсюда.

— Не будь дураком. Что помешает мне сейчас переломить тебя надвое и забрать Сильмарилл?

— Твоя любознательность. Ты хочешь знать, как я, будучи нечист, сумел удержать этот свет в руках.

— И я вырву у тебя эту тайну, Берен. Если хочешь жить, если хочешь, чтобы жила Лютиэн — открой ее, отдай Камень — и убирайся, пока я добрый.

— Здесь нет тайны, Мелькор. Я удержал камень, потому что просил прощения — и был прощен Тем, Кто властен прощать. Вот и вся тайна, и я не боюсь открыть ее тебе, потому что, может быть, в этом и был смысл всего — чтобы ты узнал о прощении. Если хочешь, чтобы Камни перестали терзать тебя — проси его. И получишь.

— Неужели? — Моргот приблизился вплотную, встал перед ними, возвышаясь исполинским изваянием. Подвеска черного ожерелья Валы находилась на уровне глаз человека, и Берен увидел, что цепь выполнена из сплетающихся серебряных змей. Сердце горца колотилось так, что казалось — вот-вот сорвется с тех нитей, что удерживают его на месте, и провалится в живот.

— Посмотри мне в глаза, человек, — произнес Моргот. — Посмотри мне в глаза и повтори свои слова.

«Если я это сделаю — я умру в тот же миг», — Берен чувствовал, как внутри нарастает вой. — «Хорошо было пророчить Хурину… Самому сделать то, что требовал от него — сложнее, правда? Трус, дерьмо, дешевка — посмотри ему в глаза, покажи, что у тебя не пресная кровь!»

Он поднял голову — и встретился взглядом с двумя провалами, полными белого огня. Лицу стало холодно — Берен понял, что сейчас он смертельно бледен.

— Я сказал, — собственный голос был далеким и слабым, язык еле ворочался. — Что тебе придется выбирать между прощением и проклятием, здесь и сейчас, в последний раз. Когда — живые, ли, мертвые, — мы покинем этот зал, выбирать будет поздно.

— Вот оно что, — на плечи легли две ладони, тяжелые и крепкие, словно гранит. — Хитрый вор, хитрейший из всех! Рассчитываешь на благородство, взываешь к нему? Думаешь жалостью выманить один из Сильмариллов, а хоть бы и все три? — пальцы Моргота сжались, загребая в горсти одежду на груди, ноги Берена оторвались от земли — человек оказался с Валой лицом к лицу, но Сильмарилла из руки не выпустил. Лютиэн вскрикнула, что-то произошло у Берена за спиной — он не в силах был оглянуться, знал только, что Моргот бросил в ее сторону единственный взгляд — и она упала на пол, а Ангрист зазвенел о мрамор колонны где-то далеко позади…

— Не рассчитывай, — выдохнул Моргот. Из пасти пахнуло разрытой могилой… — Мне плевать, что подумают эти щенки, когда очнутся, мне плевать, что подумает весь мир: я убью вас!

Он замолчал и застыл, потом рука медленно разжалась — Берен снова оказался на полу, повернулся было к Лютиэн — бежать к ней, спасти! — но был схвачен за руки. Рванувшись несколько раз в отчаянии, убедился, что Моргот действительно сильнейший в этом мире — по крайней мере, телом: руки не дрогнули ни на дюйм. Две гниющие раны на его ладонях кровоточили и воняли так, как и положено вонять гниющим ранам. Берена посетила неуместная мысль: если им суждено выбраться отсюда живым, он обязательно первым делом постирается… а то и вовсе сожжет эту рубаху.

Лютиэн плакала, лежа на полу.

— Нет… — руки Моргота разжались, он — уже в облике Мелькора — поднял ладонь. — Мне не нужна легенда о двух несчастных влюбленных, замученных гадким Морготом. И вы не заставите меня такую легенду создать. Я Мелькор. Мелькор, Возлюбивший Мир. Боль мира — моя боль, и вас мне жаль тоже, бедные дети. Я отпускаю вас. Оставьте Камень и идите. И будьте счастливы друг с другом. Спешите — я не предлагаю дважды…

— Предложи это хоть трижды — я не уйду без Камня, — сказал Берен. Едва Моргот, сменив облик, отпустил его, он бросился к Лютиэн, поднял, прижал к себе. — Я, видишь ли, дал себе слово, что добуду у тебя Сильмарилл или умру. А своими словами я не бросаюсь.

— Значит, ты умрешь, — сказал Мелькор. — Мне будет немножко жаль убивать тебя, но мое слово крепче твоего. У вас ничего не получилось, дети мои. Это была хорошая попытка, но она провалилась.

— Мы не твои дети, — тихо сказала Лютиэн. — И никогда ими не были.

— Вот как? А чьи же?

— Ты знаешь, кто сотворил тебя и нас. Ты знаешь, кто наш Отец.

Вала смотрел ему в глаза, и Берен не опускал взгляда. Это не были глаза Моргота, и ничего, кроме обычного страха, человек не испытывал.

— Ты чувствуешь себя очень уверенно, сын Барахира? Ты убежден в своей правоте настолько, что все мытарства твоей жизни не смогли поколебать тебя?

— Это не моя правота, она выше меня. Если ты не поверишь, Мелькор — ты погибнешь окончательно.

— Тогда держись.

Пол раскололся под ногами Берена и он полетел в темноту. Стальные браслеты охватили запястья, цепи рванули руки в стороны так, что хрустнули суставы и лопнула кожа. Крича, он повис в темноте, не видя ни неба, ни дна — но не разжал руки и не выпустил Камня. Одежда истлела в мгновение ока, и порыв горячего ветра унес лохмотья прочь.

— Смотри, — сказал Мелькор. Черная на черном, его фигура виделась до странности четко. Берен глянул туда, куда указывал палец, и снова крикнул: напротив, нагая, висела на цепях Лютиэн.

— Спаси меня, — ее голос был сорван, глаза — сухи, потому что слезы иссякли.

— Отпусти ее, — попросил Берен, задыхаясь. — Отпусти, умоляю.

— Ты знаешь, что должен сказать, чтобы я ее отпустил. Скажи слово, разожми руку — и она свободна.

Берен молчал.

Из темноты молнией взвился огненный бич, обхватил бедра Лютиэн жутким мгновенным объятием. Ее крик разорвал Берену сердце пополам и еще раз пополам.

— Что-то ваш Отец не спешит вас избавить, — Мелькор зевнул со скучающим видом. Берен невольно закрыл глаза — видение не пропало.

Это морок, догадался он. Надо было сообразить сразу — слишком картинно для настоящего застенка. Он сцепил зубы — и преодолел наваждение. Все было по-прежнему: он, целый и невредимый, стоял перед троном Мелькора, а Лютиэн застыла в его руках.

— Незачем Отцу разоблачать дешевый обман, с которым справится и человек.

— Очень хорошо, — в голосе Мелькора сквозило неподдельное удивление. — Кто научил тебя этому? Финрод?

— У меня и своя голова есть.

— Верю, — Мелькор поднял ладонь. — Но ты же понимаешь, что я могу то же самое сделать и на самом деле.

— Только это ты и умеешь.

— Вовсе нет! — Мелькор как будто был готов потерять власть над собой. — Но мне приходится подбирать доводы, доступные твоему сознанию.

— Я не такой дурак, каким выгляжу.

— Дело не в глупости, а в привычке к отвлеченному мышлению. Будь ты эльфом, мне с тобой даже было бы где-то проще. Но ты человек. Цепочка последовательных рассуждений — не то, что может тебя убедить, и потому я обратился к твоему чувственному опыту. Обратимся к нему еще раз.

Мир расточился перед глазами Берена, и каким-то глубинным, внутренним знанием он понял — на сей раз это не морок. Он видит мир таким, как он есть. Все сущее распадалось на мельчайшие частицы, потом еще более мельчайшие, потом еще, а потом он увидел, что и частиц-то никаких нет, а есть сплошное какое-то движение. То, что он всегда полагал плотным, твердым, надежным — на самом деле соткано из сущности, такой же эфемерной как свет. Из своеобразного света. Таким был мир для Валар и майяр, когда они не смотрели глазами плоти. Он состоял из ничего. Он висел ни на чем…