— Это потому что я однорукий? Не бойся, король, я отлично управлюсь с рогатиной.

— Ты — муж моей дочери, и вы поженились только вчера. За эти два года вы претерпели достаточно. Никто здесь не осмелится — да и не захочет — назвать тебя трусом. Не искушай судьбу. Остановись.

— Хорошо, — неожиданно просто согласился Берен. — При одном условии: если и ты, король, не примешь участия в охоте. Не искушай Судьбу. Если это — тот самый волк — значит, в моей руке пришел Сильмарилл. А если верить предсказанию Мелиан, возвращение Сильмарилла означает твою смерть. Я не собираюсь сидеть тут, зная, что мой тесть отправился навстречу смерти. Останься здесь, в Менегроте.

Король молча смотрел на него, и Берен спокойно встречал его взгляд. Эльф отвел глаза первым.

— Ты не можешь, — сказал Берен. — И я не могу.

— Там будут несколько сотен эльфов, — добавил Маблунг. — Почему волк обязательно должен броситься на кого-то из вас?

— Нет, — твердо сказал Тингол. — Туда не пойдет никто из тех, кто стережет его сейчас. Только мы. Я — король Дориата, и мое дело хранить эту землю. Мой зять вызвался сам.

— Я был твоей правой рукой все эти годы, — сказал Маблунг. — Позволь заменить Берену его правую руку.

— Спасибо, — сказал человек.

— А мое искусство встретит достойное испытание, — Белег поднялся со своего места и встал рядом с Маблунгом. Тингол протянул вперед правую руку, Берен накрыл ее своей левой — и остальные двое положили свои руки сверху.

— Значит, — сказал Маблунг. — Завтра утром. Завтра с рассветом мы поднимем его и встретим в копья и стрелы.

— Нельзя ходить по одному, — Берен тоже поднялся. — По двое. Одному его не одолеть.

— Тогда, — Тингол тоже покинул кресло. — Выезжаем. Выезжаем в Нелдорет сейчас же. Пора, наконец, завершить все это.

Раннее утро поднималось вместе с туманом. Испарина оседала на плащах, покрывала матовой пленкой оружие, осыпалась с веток и стеблей, когда эльфы проходили сквозь лес.

Волк был прижат к берегу Эсгалдуина. Переправиться на ту сторону он не мог: обрывистый берег был так крут, что подняться твари негде, а глубина начиналась сразу же, без отмели. На том берегу тоже стояла стража, и на лодках плавали всю ночь с факелами и острогами — волка пропустить не могли.

Эсгалдуин раздался вширь и залил прибрежные тростники, еще больше сужая полосу заболоченной суши, на которой укрывался волк.

Хуан чувствовал в воздухе его запах, но ветер сейчас дул с востока, и, когда они переправились вброд через Эсгалдуин, верхнее чутье стало бесполезным. Пес приник к земле, вынюхивая след.

Он чувствовал себя виноватым. Он оставил их, не пошел в Ангбанд — и Любимый Человек Госпожи лишился руки.

Но Хуан осознавал и другое: этот волк — самое огромное, быстрое и свирепое создание из тех, что были созданы колдовством Моргота. А значит, сражение с этим волком будет последним в жизни Хуана.

Пес не боялся смерти. Он боялся, что не одолеет врага — ведь в предсказании упоминалась лишь его смерть, а вот погибнет ли волк…

Любимый Человек был здесь, и Отец Госпожи был здесь, а сама Госпожа осталась в большом доме. Это хорошо, подумал Хуан. Хорошо думать, что Госпоже не угрожает волк. Если бы еще и Любимый Человек поостерегся…

Хуан готов был защищать его до последней капли крови — но ведь Любимый Человек дал совсем другой приказ. Он сказал: «Хуан, выследи эту тварь — и гони ее на охотников».

Хуан выслеживал. Он выловил запах волка в тростниках у самой реки — здесь тварь долго лежала и хлебала воду, потому что в брюхе у нее был огонь. Потом волк пошел к оврагу и бегал там, ища еды. Он поймал сурка, и кролика, и всех его крольчат, но ему этого было мало. Он сунулся было из урочища, но увидел, что окружен, и что его начинят стрелами, едва заметят. Тогда он повернул назад, в лес, и начал путать следы.

Хуану потребовалось время, чтобы разгадать головоломку. Наконец он понял: в одном месте волк вернулся по своим следам, прыгнул в воду длинным скачком, выбрался на сушу там, где наследить еще не успел — и залег.

Хуан пошел по воде, внюхиваясь в песок. Слабый запах волка он поймал в полулиге выше по течению, след вел вглубь суши. Хуан бросился туда — и нашел логово…

Но оно было покинуто. Волк опять обманул: вернулся по своему следу и ушел по воде…

Куда?

— Ты так и будешь ходить за мной до конца охоты? — спросил Тингол.

— Хвостиком, — подтвердил Берен.

— Не боишься поставить меня в неловкое положение?

— Единственное, чего я боюсь, король — это обнаружить где-нибудь в кустах твой труп. Похороны тестя — плохое продолжение свадьбы.

— А что ты скажешь о Сильмарилле? Чего ты больше боишься: найти его или — не найти?

— Я боюсь потерять тебя, король.

Мгновение-другое Тингол вглядывался в его лицо, и Берен, поняв, что Тингол принимает его слова за лесть, поспешил оправдаться — слишком поспешил…

— Зачем кривить душой, король Элу? Я не люблю тебя, и ты меня — тоже. Но мы и не обязаны друг друга любить, верно? Твоя гибель опечалит Лютиэн и госпожу Мелиан, лишит защиты Дориат… Поэтому я готов защищать тебя, раз уж не смог отговорить от охоты.

— Что тебе за дело до Дориата? — спросил король. — Это не праздный вопрос. Если со мной что-то случится сегодня, именно ты будешь моим наследником.

— Дориат — родной край моей жены, здесь она черпает силу и радость, здесь она родилась и выросла. И потому я отдам за Дориат всю свою кровь.

— А твоя родная земля? Дортонион?

— Я попрощался с ней навсегда, король. Любить ее я никогда не перестану, но вернуться уже не смогу.

— А я боялся, что ты заберешь от меня дочь, — печально сказал Тингол. — Увезешь в свои горы…

— Что ей там, когда я уйду на Запад?

Берен произнес эти слова как эльф — без страха, без надрыва и без того фальшивого подъема, за которым прячется опять-таки страх. Тингол вгляделся в его спокойное лицо — и почти не узнавал того дерзкого хилдо, который два года назад в тронном зале нагло потребовал руки Лютиэн. Различие было явственным, ощутимым — но невыразимым даже в оттенках эльфийского языка. Единственное, что было несомненно: Берен действительно какое-то время владел Сильмариллом: отблеск первородного света лежал на его лице, словно он был нолдо из Амана.

Тингол улыбнулся смертному. Ему очень, очень хотелось начать испытывать к хилдо хоть какие-то теплые чувства, но ничего не выходило. Обида жила на дне души — Тингол все-таки чувствовал себя обманутым.

— А что, если мы убьем волка и не найдем Сильмарилл?

— Значит, зверь не страдал заворотом кишок, — пожал плечами Берен. — И в этом случае я порадуюсь за него… и за нас.

— Твои шутки порой дурно пахнут.

— Когда поднимется настоящая вонь, поверь, король, мне станет не до шуток…

— Э-эй! — певуче донеслось от опушки. Берен в ответ свистнул в два пальца и помахал кому-то рукой.

Охотничьи пары старались не терять друг друга из виду.

— И все-таки ты рискуешь жизнью там, где рисковать должен я один, — сказал Берен. — Тебе, король, имеет смысл вернуться в Менегрот.

— Из-за предсказания супруги моей, Мелиан?

— Не только. Клятва Феанора теперь касается и тебя.

— С Домом Феанора мы и так во вражде. Между нами кровь.

— Но никто из вас еще не обнажал друг против друга оружия. Вы просто сторонитесь их, а они — вас. Если Сильмарилл появится здесь — все изменится.

— Нас защищает Завеса Мелиан.

— Я бы на нее не полагался. Сквозь завесу прошел я. И он, — Берен ткнул пальцем в направлении урочища, оцепленного тройным кольцом. — С них станется удумать что-нибудь этакое… Например, взять заложниками кого-то, кто выйдет из Дориата — в обмен на Камень.

— Они не посмеют.

— Вот как? — Берен усмехнулся. — Один раз Келегорм с Куруфином попытались это сделать. Кто или что помешает им во второй раз? Эти двое безумцы, и обозленные к тому же. Я пересчитал Келегорму ребра, а Куруфину — зубы, они не упустят случая поквитаться. И если они зайдут достаточно далеко, Маэдросу, Маглору, близнецам и Карантиру ничего не останется кроме как их поддержать.