— Что это за смуглые люди, откуда взялись?

— Пришли лет пять или шесть тому, меня здесь еще не было. Называют их вастаками — с Востока пришли, значит. Маэдрос их взял потому что они все конные, а у нас с конницей туго. А охотиться в степи за орками — дело не для пехоты.

— Да, это верно. И как они воюют?

— Головы на кольях видел?

— Не видел.

— Увидишь. Их работа. Несколько орочьих селений изничтожили: мужчин-воинов поубивали, женщин, детей и рабов продали куда-то за Синие Горы, на юг… [36]

— Нолдор связались с работорговцами? Последние времена настают… И сколько их?

— Воинов — тысяч пять. Их вождей ты вчера видел, их стан я тебе могу сегодня показать. Обычай у них свой, язык непонятный. Пришли откуда-то из-за Синих гор, но, видно, не из тех же мест, что мы, потому что они о нас даже и не слышали, и мы о них преданий не сохранили. Они с Юга кочевали, из-за великой реки, которую эльфы называют Андуин. Вроде, несколько поколений назад их колдунам и начальникам было видение, что на дальнем Западе могучий вождь будет нуждаться в помощи, и тех, кто ему послужит, он щедро наградит землями и золотом. Вот они и подались сюда, и встретили Маэдроса, который после Дагор Бреголлах и впрямь крепко нуждался в помощи. Они просят Лотланн себе во владение.

— А что Маэдрос?

— А он, вроде, пригляделся к ним поближе, да и понял, что хрен редьки не слаще. Только сам знаешь, фэрри, на гавкучего пса и занозистая палка сойдет. Орки Маэдроса допекают сильнее.

— Ладно, пойдем. — Берен вытер руки и бросил полотенце на стол. — Время не ждет.

Вастакские поселения находились дальше в ущелье, ближе к степи. Там, в степи, они пасли коней и всякую мелкую скотину. А ближе к горе Химринг, на склоне Лайат, были горские поселения.

Берен, увидев, как его встречают, не знал, смеяться ему или плакать. Ему бросали ленты и венки, и девушка, венок которой он поймал, завопила от радости так, как вопит только горянка. Ему протягивали хлебы, сыры и кубки с вином, подсаживали детей на седло, чтобы к ним перешла удача князя. И Берен понял, что будет последней собакой, если не примет приглашение леди Хардинг и не остановится в их доме.

Хардинг и Гортон жили одним двором, потому что Хардинг наследовал Гортонам как зять, по Правде Беора. Старику Мар-Гортону не повезло: у него было пятеро сыновей, но с Дагор Браголлах не вернулся ни один. Была еще дочь, которую он успел отправить через Аглон, и историю сватовства к ней Роуэна Берен уже в общем знал от матери.

Звали ее Лит, но Берен помнил ее Красноперкой — так ее прозвали из-за темно-каштановых, в рыжину, волос, летом выгоравших до пламенного цвета. В последний раз он видел ее задолго до войны, до того, как Барахир от греха подальше услал сына на Север. Тогда это была голенастая и высокая — в отца — девчонка. С тех пор она не прибавила в росте, но прибавила в бедрах и в груди, так что Берен стал немного лучше понимать Роуэна — та Красноперка, которую он помнил, статью больше походила на мальчишку.

У нее было двое детей — мальчик и девочка, третьего она носила под сердцем. Старший — паренек — выглядел худым и болезненным. Берен потом узнал, что Лит голодала, когда носила его — это был третий год после Дагор Браголлах, орки тогда осадили Химринг, и четыре месяца все жили впроголодь, а дело было весной, так что вовремя не вспахали и не засеяли, год выдался тяжелый, и как Лит еще выкормила своего старшенького — она сама удивлялась.

Сам же Роуэн… Сказать, что он возмужал — значит ничего не сказать. Он похудел, хоть и ненамного, и стал крепче в кости, и губы, прежде пухлые, как у девицы, сжались в шнурок, а к их углам от крыльев носа пролегли резкие складки.

Лит с детьми встретила гостей на крыльце, а в доме ждали с полсотни человек, приехавших вчера и сегодня, узнав о возвращении князя. Каменную ограду украшали щиты Креганов, Кервинов, Хэлламаров, Броганов и других вождей. Они собрались, чтобы видеть князя и узнать, что тот собирается делать.

Женщины и слуги накрыли на стол, но есть Берену по-настоящему не хотелось. Он пригубил вина и съел ломоть мяса, чтобы не оскорбить дом и стол, а все остальное время ушло на разговор.

Слух о Сильмарилле распространился среди горцев — эльфы не считали эту историю секретом. Все хотели знать, как встретил Берена вчера лорд Маэдрос, и на каком все теперь свете, и что будет, если феаноринги дадут ему от ворот поворот.

— Слушайте, — сказал Берен, когда покончили с приветствиями и здравицами. — Вы все знаете, что теперь между мной и сыновьями Феанора. Дошло до того, что государю Финроду пришлось уйти из Нарготронда, ибо Келегорм и Куруфин грозили мятежом и войной. Но скажите: если бы я был неправ — стал бы государь Финрод просить за меня Короля Фингона? Стал бы он мне союзником здесь? Отказался бы ради меня от королевской власти?

Он задал этот вопрос, глядя прямо в лицо Гортону, и тот не выдержал, повернулся к Берену тем глазом, что был закрыт повязкой. Сказать ему было нечего.

— Фэррим, — продолжал Берен. — Меня есть, за что упрекнуть. Кляните меня за отчаяние и бездействие, но не кляните за то, что я сделал. Тем более, что это бесполезно, ибо я не отступлюсь. Решайте сейчас: или вы со мной, или я один. Или вы подтверждаете беор, или вы его рвете.

— Ярнил, — Дэрвин Мар-Креган, троюродный брат покойного Полутролля, встал с места и прочистил горло. — Ни я, ни предки мои не нарушали данных клятв, но ведь и твои предки не нарушали беор. Верность за землю, земля за верность — так? Так. Верность осталась при нас, а что с нашей землей? Ты молод и готов перевернуть весь мир, чтобы добыть свою королевну — мы и сами были молоды и не нам тебя осуждать. Но если ее косы застили тебе весь свет, и ты готов позабыть, как и чем подтверждается беор, и чего ради мы сражаемся здесь, под знаменами ярна Маэдроса — тогда я тебе не вассал.

— Дэрвин, — негромко сказал Берен, стараясь говорить холодно, почти зловеще. — Разве говорил я, что не собираюсь биться за свою и вашу землю? Разве я это говорил? Кто слышал такие слова — пусть меня уличит! Ты или я последним покинул свой лен, Мар-Креган? Или, может, ты думаешь, что дочь Тингола и сын Барахира будут приживаться по дворам эльфийских владык? Невесту приводят в свой дом, и я не стал бы сватать Лютиэн Тинувиэль, если бы не собирался на руках внести ее в аулу Каргонда! Дорога в Ангбанд лежит через Дортонион, и тот, кто пойдет за мной, либо вернет себе свою землю, либо ляжет в нее костьми.

— Эла! — радостно крикнул Креган, вскидывая руки. Его крик подхватили.

— Так как прикажешь тебя понимать, Креган? — перекрывая бурю голосов, крикнул Берен. — Подтвердишь ты беор или нет?

Дэрвин сцепил руки в замок и протянул их в сторону князя. Все умолкли, а потом последовали примеру Крегана.

Потом они по одному подходили к князю и все так же сцепленными вкладывали свои руки в его ладони, повторяя слова клятвы. Берен здорово устал, принимая беор у вождей, собравшихся здесь — но теперь все они были его людьми. Даже Гортон, который продолжал на него дуться, сложил руки в замок и вложил их в руки нового князя, принося беор.

— Как же так, ярн, — спросил он вечером, по дороге в замок. — Что же теперь выйдет, если у тебя с лордом Маэдросом случится размолвка? А она непременно случится…

— Что выйдет? — переспросил Берен. — Я полагаю, что недели через две, когда я тут осмотрюсь, лорд Маэдрос меня выставит.

— Как выставит? — поразился Гортон.

— С треском, мардо, [37]с таким треском, чтобы отголоски пошли. А после этого будет вот что: несколько сотен горцев — я присмотрюсь и решу, кто — последуют за мной. Остальные пошумят и останутся здесь.

— И как же это понимать? — Гортон сверкнул глазом.

— А вот так, мардо, — засмеялся Хардинг, — что если на Север просачиваются какие-то сведения, то Тху узнает, что ярну Берену феаноринги дали от ворот поворот. А тем временем ярн получит несколько сот человек, на уход которых никто внимания не обратит… И что ты с ними станешь делать?