А Тимка выглянул в окно на улицу, потом в другое, что выходило в сад, потом заглянул в кухню, где тоже никого не было, в пустую спальню и наконец осторожно высунулся на улицу.

— Хочешь рвануть? — усмехнулся Шавырин, закончив первое знакомство с обедом.

— Рвать мне пока незачем, — буркнул Тимка, в свою очередь подходя к столу, от которого тянуло аппетитным ароматом жаркого.

— Думаешь, следят? — спросил Шавырин.

— Мне плевать, что следят, — ответил Тимка. — Но я слово дал.

— Я же говорил тебе: везде люди…

— А мне что — люди? — сказал Тимка, нюхнув бутылку и сморщившись от запаха спиртного. — Мне главное — на пароход сесть. Чихал я потом на всех!

Запах второй бутылки был приятным, и Тимка налил из нее в бокал. Напиток по вкусу напоминал крем-соду.

— Ты смотри! — Шавырин вдруг отошел от стола и, слегка отодвинув гардину, что прикрывала темную, прямоугольной формы тумбочку, показал Тимке фотографию: — Наш знакомый! Выходит, это его изба?

В резной рамке был портрет штурмбанфюрера с аккуратно приглаженными волосами и орденским крестом на груди.

— Выходит, его! — ответил Тимка, усаживаясь в кресло, и решительно придвинул к себе жаркое. — Я хочу есть. Это ж для нас?

Шавырин не ответил, разглядывая тумбочку, на которой стояла фотография.

— Ты смотри: сейф! — удивился он и, ковырнув ногтями железную дверцу, чуть приоткрыл ее. Оглянулся на дверь, на окна. — Пошарим?..

— Я не вор — по сейфам лазить! — зло сказал Тимка. — И вы не лезьте в чужом доме! Как что, так боитесь, а как деньги…

— Иди ты!.. — сказал Шавырин. Но тумбочку оставил в покое, подошел к столу. — Может, там не деньги, может, там получше что?

— Все равно чужое! — заявил Тимка. — А пистолета он там не положит… Я попрошу у них пистолет! — решил он и, принялся с аппетитом уничтожать жаркое.

— Бешеный ты какой-то парень! — раздраженно проговорил Шавырин, пинком отодвинув кресло и усаживаясь напротив Тимки. — Никогда не узнаешь: друг ты или нет?

— Это вы насчет сейфа? — уточнил Тимка.

— Ну, хотя бы!

— Лезьте! — сказал Тимка и отодвинул от себя жаркое. — Доносить я на вас не пойду, но обедать вместе с вором не стану!

— Такой уж ты прямо чистенький… — проворчал Шавырин и, нюхнув бутылку со спиртным, налил себе полный бокал вина. — Попробуешь?

— Нет, — сказал Тимка. — Папа запретил. — И он опять придвинул к себе жаркое.

— Чистенький ты, благородный… — поддразнил Шавырин, утерев губы после вина. — А девчонку, дочку штурманскую, где-то бросил!

— Не бросил, — поправил его Тимка. («Что, если они схватили Асю?..») — Не бросил, а отправил в город, потому что идти со мной было опасно.

— А что ей в городе?! — изумился Шавырин. — В развалинах жить?

— В каких развалинах? — Тимка налил себе немецкой крем-соды. — Один город в стране, что ли? Тут у нее никого, а в Уфе бабушка.

— Чего-чего? — Шавырин заморгал на него от удивления. — Отправил ее в Уфу?!

— А что такого? — разозлился Тимка. — Думаете, не доберется? Вы ее не знаете! Она маленькая, будет говорить, что ей семь лет, — и никто не тронет. Придет к бабушке, а я потом найду ее.

Аппетит у Шавырина был как будто плохой, зато жажда мучила, и он опять налил себе вина. Пожал плечами.

— То ты на остров Пасхи собираешься, то ее искать!..

— Что вам объяснять? Вы хуже ребенка… — заявил Тимка. Потом растолковал: — Искать можно и через сто лет, если кто ждет тебя!

Шавырин хмыкнул, хотел что-то сказать.

— Не хмыкайте! — еще больше распалился Тимка. — Такой вы заботливый! За Асю переживаете! А когда там женщине руки крутили, я что-то не видел, чтоб вы вступились за нее!

Шавырину нечего было сказать на это, и он снова мрачно выпил. Налил еще. Некоторое время ели молча.

Тимкин «сообщник» внешне сильно изменился за эти несколько часов, что прошли с момента их побега. Теперь уж он вовсе не походил на молодого смешливого юнгу, каким выглядел на шлюпке: постарел, осунулся. И не только потому, что гуще стала его неопределенного цвета борода. Даже не потому, что он изголодался, изнервничался. Но каким-то усталым, а иногда тяжелым сделался взгляд Шавырина, и стали медленней движения. А в голосе, который был у него по-мальчишески звонким, появилась хрипота.

— За ту бабу, что ты говоришь… — начал было он.

— Не бабу, а женщину! — перебил его Тимка.

— Ладно, женщину! — зло согласился Шавырин. — Что тебе до нее?

— Все! — ответил Тимка. — Я не могу, когда зря обижают!

— Обижают… — повторил Шавырин и, еще раз ковырнув салат, отбросил вилку. — Вот погоди, не найдешь эту посылку проклятую, посмотришь, как тебя самого обидят! Ты о себе лучше подумай!

— А может, я найду ее, — сказал Тимка.

— Ты что — знаешь, где она?

— Откуда! Будем вместе искать. Может, и найдем, — сказал Тимка. — Надо еще прикинуть, какая она… Как тарелка? Или как дом? Никто ничего не говорит, а если искать — надо знать, что ищешь.

Шавырин резко поднялся, заходил по комнате.

— Вот что… Если ты ее не найдешь… Я не знаю, как они, а я сам… вот этими руками… — он показал Тимке ладони, — удавлю тебя, как собачонку паршивую!

— Вон вы какой… — удивленно проговорил Тимка и тоже поднялся. — Я не знал, что вы такой… — Он стал за кресло и, перегнувшись через него, заявил Шавырину: — Тогда я хлопотать за вас больше не буду! Если найду посылку, так один я, а не вы! И уеду, как задумал! Скажу им, что больше не хочу с вами! Пускай вас от меня заберут!

— Подожди, подожди… — испуганно заговорил Шавырин, стараясь взять дружеский тон, хотя по лицу его ходили красные пятна злости. — Ты молодой, ты не понимаешь… Но если не будет этой посылки проклятой — нас обоих убьют! Повесят! Понимаешь?! Вот так! За горло! — Он показал. — Я не хочу умирать! А ты хочешь?

— Меня там уже грозились расстрелять — я не испугался! — Тимка показал головой в сторону, где, по его мнению, должен был находиться лес. А вы трус, выходит! Я думал, вы со мной принципиально бежали, а вы из трусости!

— Ты псих! Самый настоящий псих! — закричал Шавырин, схватившись руками за голову.

— Я не был психом! — в тон ему ответил Тимка. — Это с вами я стал психом! С вами станешь, со всеми! Пока у меня был папа… — Голос Тимки сорвался.

Они так раскричались, что не заметили, как появился в дверях штурмбанфюрер.

— Что здесь происходит?!

Офицер появился внезапно, хотя дверь Тимка нарочно оставлял приоткрытой, чтобы услышать звук автомобильного мотора.

— Мы тут… — замялся Шавырин, поскольку офицер глядел на него. — Выпили малость!

Штурмбанфюрер глянул на Тимку.

— Это я папу вспомнил и расстроился, — объяснил Тимка, выразительно поглядев на Шавырина.

— Да, я что-то не так сказал ему… — промямлил Шавырин. Замешательство его выглядело так искренне, будто и сейф, и вопрос про Асю, и угрозы его не были заранее обговорены со штурмбанфюрером.

— Напрасно, — сухо ответил офицер, оглядывая стол, стены, тумбочку. — Я думал, вы ему — старший товарищ…

— Да он нечаянно, — вступился за Шавырина Тимка. — Он выпил…

— Хорошо. — Офицер подошел к столу, отвернул рукав, посмотрел на часы. — Почему ты так мало ел? — спросил он Тимку, словно Шавырин больше не интересовал его.

— Не мало! — возразил Тимка. — И у меня еще конфеты ваши! — Он показал на коробку конфет, которые оставил на серванте у входа. Подошел, взял их. И сделал вид, что не заметил взглядов, которыми обменялись за его спиной Шавырин с господином штурмбанфюрером. А в лакированной стенке серванта их было хорошо видно.

— Значит, можно заниматься делами? — спросил его офицер.

— Конечно! — с готовностью ответил Тимка. — И так полдня пропало!

Все же хорошо, что глаза у него были мамины: голубые, чистые. По глазам отца можно было в любую минуту увидеть, как меняется его настроение. А у мамы были всегда одинаковые: спокойные, ровные.