«Восстание Вадима не могло произойти в Новгороде в летописном 864 году, так как по археологическим свидетельствам в то время ещё не существовало Новгорода в привычном понимании. Однако существовала Ладога, где и начал Рюрик своё княжение в 862 году.»

/Из комментариев современных историков к дополненной («Сведения о событиях в Киеве и Новгороде в 860-е годы, в частности, о Вадиме Храбром, иногда называемые «Летописью Аскольда» (т. IX, с. 9)» Никоновской летописи XVI в./

Остатки разгромленной дружины новогородских находников, подгоняемые чудом оставшимся в живых словенским князем Вадимом, уходили прочь от горящих стен Альдейгьюборга - варяжского городища Рюрика... Княжьи люди, охваченные единственным стремлением достичь спасительного берега Альдейгьи-Ладоги, где грудились их многочисленные лодьи, спешно покидали поле битвы. Набег не удался - варяги пересилили пришлых, но Вадимову воеводе, Ставру, удалось умертвить жену Рюрика, перерезать горло женщине, пытавшейся собою заслонить детей от неминуемой гибели, дав тем самым старшему, Ингвару уйти - спастись ценой жизни матери и сестёр... Подоспевшие телохранители отца, схоронили перепуганного отрока за стену своих щитов.

С самого начала сечи, когда малой кровью удалось проникнуть за ворота частокола Рюриковой крепости, опрокинуть воротный дозор варягов, заставив тех отступить с большими потерями, сердце Вадима полнилось ощущением победы, и он уже величал себя победителем. Известие о гибели семьи ненавистного нурмана лишь подхлестнуло волну нарастающего злорадства словенского князя, стало для него отражением превосходства над обороняющимися, отозвалось крепкой уверенность в победном исходе набега. Убивать, колоть, рубить, резать, рвать зубами, но не останавливаться ни на миг, ни перед чем - поскорее покончить с простыми варягами и добраться, наконец, до горла самого Рюрика, их альдейгьюборгского вождя - эти мысли плотным горячим туманом заволокли всё естество словена. И князь спешил, спешил, спешил, торопил приближение долгожданного конца..

Только не ведал Вадим, что не стоит будить лихо варяжского гнева, который делает северян во сто крат сильнее, отважнее, выносливее. Он заслоняет цену жизни, служит единственной цели — умерев, погибнув забрать с собой как можно больше врагов, а гибелью своей не доставить им радости. Смерть ради жизни: эта боевая исступлённость некоторых всегда выливалось во благо всем, всем тем, кто останется жить, а значит сражаться дальше... Так случилось и теперь: шестеро ветеранов-ютландцев, побратимов времён Рюриковой юности, молча шагнули вперёд.

- С нами Тор! - последним кличем, громыхнули их голоса о своды дружинной избы, сопровождаемые звуком сдвигаемых щитов. И через мгновенье ярость берсерков обуяла смертников, забрала их тела и сердца без остатка. Сейчас это были уже не люди: медвежий рёв и рык волков, вырывался из горячих, полных собственной крови глоток, железным кулаком металась варяжья горстка по рядам Вадимовых дружинников, мешая свою и чужую кровь, алыми гроздьями диковинных ягод, осыпающуюся на закопченные стены, грязный и скользкий пол, окропляя тела мёртвых и ещё живых густым, горячим соком смерти...

Никто не смог устоять на их пути: ошеломленные внезапным напором атакующих, обескураженные собственной беспомощностью, поражённые в самое сердце полным презрением нападавших к собственной жизни, воины Вадима пытались издалека достать безумцев бросками копий, ударами мечей в спину, боевыми топорами на длинных ручках подрубить проворные ноги полудюжины северян, и... гибли сами. Но когда варяги, наконец, упали бездыханными - две дюжины тел, остывающих на лёгком летнем ветерке, немыми свидетелями отваги северных воинов незрячими глазами с укором смотрели в лица живых ещё товарищей...

И тут стало явным, что новогородские находники утратили главное - время и напор, воины Вадима оказались далеко вытесненными за пределы дружинной избы, где их поджидали плотные ряды Рюриковой старшей дружины, не знавшей ни сомнений, ни пощады — два дюжины копий, холодно блеснув наконечниками в лучах летнего солнца, медленно двинулись в сторону врага, а справа уже заходила младшая дружина альдейгьюборгского вождя.

- Встречай супостата в топоры! Бей смело! - крик воеводы Ставра, пробудивший оцепеневшее от увиденного воинство князя Вадима, вернул новогородцев к битве. Группа дружинников, разобравшись попарно: щитобоец и ударник, встала в десятке шагов позади всё ещё раскрытых ворот Альдейгьюборга. Теперь уже словене явили слаженный и яростный напор: щитобоец ударом боевого топора, так похожего на варяжскую секиру, отбивал щит варяга вниз, ударник же рубил открывшееся плечо или шею врага. Остальные воины князя получили возможность свободно выйти за ворота и перестроиться. Полсотни оставшихся дружинников Вадима, покинув горящее городище, расположились полукругом перед его воротами, дабы встретить хозяев рядами копий.

Сражаясь, Рюрик не думал о победе, он просто не представлял себя побеждённым - сейчас вождь, как и все, окружающие его люди, делал необходимую и привычную для любого воина работу, исход которой зависел от усилий многих и каждого. И только он, вождь отвечал за всех, а у него была всего одна голова и одна жизнь...

«Варяги, как странно называют нас словене, - с первого дня пребывания в Альдейгьюборге размышлял Рюрик, размышлял и дивился, — в Византии-Миклагарде наёмных воинов северян зовут варангами и берут в гвардию басилевса, на родине, в Ютландии - вэрингами, здесь же — варянгами-варягами... Но ни один варанг доселе не обладал властью над другими людьми, не считался вождём или, как именуют его словене, князем... Так кто же я для всей этой чужой и чуждой округи - вождь-конунг, князь или наёмник с Севера, пришедший удержать власть призвавшего его? Почему я теперь стал забывать своё родовое имя — Хрёрек, и всё чаще отзываюсь на словенское Рюрик-Рёрек, кажется так они называют сокола-охотника ».

Передовые новогородские воины, вооружённые боевыми топорами, не сумели повернуть вспять наседавших варягов, даже задержать их не смогли. Отчаянной казалась отвага обречённых словен - никто не обратился в бегство, никто не попросил пощады, никто и не помыслил сдаться. Они гибли один за другим там, где стояли... Вадимова воеводу срубил огромный, похожий на медведя, варяг: ударом окованного края тяжёлого щита по коленям сбил с ног, а затем обрушил свой меч на шею поверженного воина. Теперь, с высоты роста удачливого врага, отрубленная голова Ставра мутными мёртвыми глазами озирала место кончины хозяина.

- Славься Тор! - тотчас взревели варяги, удовлетворённые зрелищем отмщения. А ещё через несколько мгновений горячая железная волна северян выплеснулась на встречу полусотне Вадимовых дружинников. И не было больше воинского строя ни с той, ни с другой стороны: он разорвался, разметался по всему побережью, раздробился на великое множество поединков-единоборств. Здесь больше не осталось героев: бой превратился в дикую, кровавую резню, где каждый убивал или был убит. Новогородцы пали духом, когда до самой воды осталось с полтора десятка шагов, они побежали к своим лодьям, бросая оружие и награбленное добро. Последним уходил князь Вадим, ведомый под руки верными телохранителями.

И когда словен, мокрый с головы до пят, наконец, оказался на палубе спасительного судна, то бросил прощальный злобный взгляд в сторону варяжского городища, погубившего его воинство, поправшего его княжескую честь, и проклятиями переполнилось сердце Вадима. А у самого края неподвижной воды стоял и улыбался ненавистный варяг - причина всех его бед и унижений. Не страшился северянин ни стрелы, ни копья, несущих смерть со стороны врага, как-будто ведал, что сегодня уже не погибнет...

- Ты проиграл, князь Вадим, мой сын остался жив! А смерть теперь дышит тебе в затылок... - голос Рюрика прорезал плотный от влаги летний воздух острыми, словно клинок, словами напутствия удаляющемуся врагу. И слова те, быстрыми, безжалостными стрелами, преодолев прибрежную полосу воды, стремительно обрушились на голову беглеца... Глаза северянина до сих пор горели огнём боевого азарта, и никто не заметил в них слёз утраты, только крепко сжатые губы, да морщины на загорелом лбу и переносье выдавали скрытую от всех бурю переживаний.