Казалось, поцелуй длился вечность.

Наконец Райли оторвался от ее губ и поднял голову. В его затуманившихся глазах читалась такая же растерянность, как и в ее.

– Черт побери, Брин, – хрипло прошептал он, – что ты со мной делаешь?

На кухне воцарилась мертвая тишина, и звук капающей из крана воды казался шумом Ниагарского водопада.

– Тот первый поцелуй послал меня в нокаут, – хрипло прошептал Райли. Он знал, что Брин – хочет она в этом признаться или нет – вспоминает то же самое, что и он. – В жизни не знал ничего восхитительнее, чем вкус твоих губ. Я не мог тобой насытиться. Тот поцелуй потряс меня сильнее любого оргазма.

– Райли, прошу тебя.

Брин чувствовала, что снова слабеет. Черт бы побрал его хорошо подвешенный язык! Райли всегда был мастером экспромта. Он знал, что сказать и как преподнести это нужным образом. Неудивительно, что он годами остается королем утреннего эфира. У женской половины зрителей нет никаких шансов устоять перед его бархатным голосом с плавными модуляциями, которым Райли виртуозно владеет.

Но она не зрительница, а Райли – не картинка на телеэкране. Он стоит перед ней во плоти, и все это происходит на самом деле.

– Что толку копаться в прошлом? Это нам не поможет.

Брин оттолкнула Райли и принялась сосредоточенно переставлять что-то на столе.

– Трусиха.

Она включила горячую воду на полную мощность, и ее окутало облако пара, поднявшееся над раковиной.

– Я не трусиха!

Райли рассмеялся:

– Если бы тебя тогда увидел адмирал Кэссиди, он бы не смог гордиться своей дочерью. Да если бы у него на флоте кто-то проявил такую трусость, адмирал бы его пристрелил.

– Я тебя не боялась, Райли.

– Верно, ты боялась не меня, – он кончиком пальца щелкнул ее по носу, – ты боялась себя – и того, что творилось у тебя внутри. – Его палец медленно скользнул вниз по ее телу и легонько ткнул в живот чуть пониже пупка.

Брин хлопнула его по руке.

– Я просто ушла из кабинета.

– Ушла? Да ты сбежала, как испуганный кролик.

– Если ты хорошенько вспомнишь, меня позвали. Меня вызвал к себе управляющий. – Брин с силой сжала бутылку с жидким мылом.

– Да, я помню. Как только я коснулся твоей груди, Растяпа Уит постучалась в дверь с каким-то сообщением. – Он криво усмехнулся. – Никогда ей этого не прощу.

– Слава Богу, что она появилась так вовремя. Не знаю, что тогда мной овладело.

– Не что, а кто. Я. Вернее, овладел бы, если бы дам не помешали.

Дерзкая усмешка и озорные огоньки в глазах не оставляли сомнений, что он наслаждается этой игрой слов.

Брин обдало жаром, словно ее тело гладил сам дьявол из преисподней.

– На работе ничего подобного не могло случиться. Нам обоим хватило бы здравого смысла.

Райли стал загружать в посудомоечную машину тарелки, которые Брин ополоснула мыльной водой. Он издал короткий смешок.

– Брин, детка, ты все еще невинна как ангел. Заруби себе на носу то, что я сейчас скажу. Если бы Уит не постучалась именно в тот момент, когда постучалась, я бы все что угодно сделал, чтобы пролезть к тебе под одежду, войти в тебя. Там же и тогда же. Я вообще не соображал, где я нахожусь, и это не имело никакого значения. Я должен был тебя поцеловать, должен был овладеть тобой. Да, конечно, у меня хватало ума не заниматься такими делами на работе, но, как только я до тебя дотронулся, здравый смысл полетел ко всем чертям.

Райли повернулся к ней, и Брин поглотило голубое пламя, полыхавшее в его глазах. Руки, погруженные в мыльную пену, застыли.

– Я так злился, что ты не пошла с нами в ресторан, что готов был свернуть тебе шею. Но я должен был тебя поцеловать, понимаешь, должен. Если бы надо мной разверзлись небеса, если бы разверзся ад и сам сатана схватил меня за ноги, я не обратил бы внимания, потому что должен был тебя поцеловать.

Брин заставила себя оторвать от него взгляд. Но уши она заткнуть не могла. Слова Райли окутывали ее, как мягкий бархат.

– С первого поцелуя я понял, что влюбился в тебя без памяти.

Он отошел в сторону, и напряжение, сковавшее Брин, немного ослабло. Она досадовала на себя: как можно позволять ему делать с ней такое! Он же играет с ее чувствами, а она ему позволяет. Не важно, зачем она вдруг понадобилась Райли через семь месяцев, но как только его самолюбие будет удовлетворено, как только он получит от нее все, что ему нужно, она вернется туда же, откуда начинала.

– Ты не доел бутерброд. – Брин попыталась переключить его внимание.

– Потом доем, – небрежно отмахнулся Райли. Казалось, мысли его были где-то далеко. Он сидел на кухонном табурете, поставив ноги на нижнюю перекладину. – Думаю, именно тогда ты тоже поняла, что любишь меня.

Значит, ее обходной маневр не сработал. Раз уж Райли на чем зациклился, его уже не сдвинешь. Брин вдруг разобрала злость. Ладно, если он способен ворошить прошлое и не испытывать при этом невыносимой боли, то неужели она не сможет? Избегать разговоров об их золотых днях – не равносильно ли это признанию, что воспоминания все еще ей дороги? Будь она проклята, если даст Райли повод так думать!

– Интересно, как ты пришел к такому выводу? – с наигранной небрежностью поинтересовалась она.

– С того дня ты стала меня избегать.

– Вряд ли. Мы встречались каждый день.

– На совещаниях и на съемочной площадке – да. Но если мы хотя бы случайно встречались возле кофейного автомата, ты тут же улепетывала.

– Я никогда в жизни ни от кого не улепетывала.

– Не придирайся к словам, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты боялась остаться со мной наедине даже на десять секунд.

– Потому что, как только мы оставались наедине, ты пытался меня лапать.

– Но тебе нравилось, когда я тебя лапал.

Брин покраснела, понимая, что бессмысленно отрицать очевидное.

– Нас могли увидеть.

– Я готов был рискнуть, мне страшно хотелось до тебя дотронуться.

– О да, конечно. Насколько я помню, ты тогда обхаживал вдову футболиста.

– Мне приходилось сохранять видимость. А ты как думаешь? Вдруг бы пресса пронюхала, что Джон Райли сохнет по своей продюсерше? Да даже если бы я пригласил тебя на свидание, ты не пошла бы, правда?

– Правда. Но ты нашел другой способ.

Райли пожал плечами:

– У меня не оставалось иного выхода, пришлось тебя одурачить.

Его улыбка была такой обезоруживающей, что Брин не удержалась и улыбнулась в ответ.

– Мне следовало сразу разгадать твои уловки.

– Полагаю, ты их и разгадала, – самодовольно заявил он.

– Что-о?! Ничего подобного!

Но как бы яростно Брин ни оспаривала его догадку, в действительности она не раз задавала себе вопрос: не чувствовала ли она тогда подсознательно, что он затеял?

– Алло?

– Привет, Брин. Чем занимаетесь?

Ну и нахал! Позвонить и не представиться! Думает, она сразу узнает его по голосу!

– Кто это?

– Прошу прощения. Говорит Джон Райли. Вы заняты?

Но за формальной вежливостью Брин расслышала насмешливые нотки в его голосе и тут же пожалела, что не придержала язычок и сама дала ему в руки оружие против себя.

– Да!

– И чем же?

– Убираюсь в квартире.

– Это нельзя отложить?

– Нет.

– Я хочу с вами встретиться.

– Как, прямо сейчас?

– Да, сейчас.

– Забудьте об этом.

– Почему?

– Я не хочу с вами встречаться.

– Но у меня возникла потрясающая идея, ее надо обсудить немедленно.

– Придется потерпеть. Сегодня суббота, у меня выходной. Обсудим вашу идею в понедельник на собрании съемочной группы.

Брин постаралась придать своему голосу обиженный и раздраженный тон, но ее пальцы нервно теребили телефонный провод, а сердце с каждым ударом кричало: «Не вешай трубку, не вешай трубку!» Ладони повлажнели, пульс участился чуть ли не вдвое. И это были только те проявления ее состояния, которые Брин согласилась признать, об остальном было стыдно даже подумать.