– В чем дело, Утер? – спросила я тихо. Какое-то было уединение в том, что мы были одни сзади и никого на средних сиденьях.

Его рука легко лежала у меня на бедре, и мне удалось наконец прочитать выражение его глаз. Я такого на лице у него еще не видела. Мне вспомнились его слова, когда я раздевалась для установления микрофона, – что он подождет в соседней комнате, потому что уже очень давно не видел обнаженной женщины.

Очевидно, я как-то выразила это на лице, потому что он отвернулся.

– Извини, Мерри. Если тебе неприятно это, только скажи, и я никогда об этом не заикнусь.

Я не знала, что на это ответить, но попыталась.

– Не в том дело, Утер. Я сейчас сяду в самолет и улечу Богиня знает куда. Мы можем уже никогда не увидеться.

Это отчасти было правдой. То есть я действительно покидала город и не могла придумать, как выпутаться из этого положения, не ранив его чувств и не наврав ему. Мне не хотелось ни того, ни другого.

Он заговорил, не глядя на меня:

– Я думал, ты – человек с примесью крови фейри. И никогда бы не предложил этого тому, кто был воспитан людьми. Но твоя реакция на уход Роана доказала мне, что ты думаешь не так, как люди. – Он почти застенчиво снова повернулся ко мне. В глазах его читалось открытое доверие. Не то чтобы он полагал, что я скажу "да", но он верил, что я не буду плохо реагировать.

Будь это вчера, я бы первым делом подумала, как ужасно одинок Утер на нашем берегу. Сколько раз я вот так свертывалась рядом с ним в клубочек, думая о нем как о старшем брате, как о замене отца? Слишком много раз. Это было нечестно, но он всегда вел себя как настоящий джентльмен, полагая, что я – человек. Теперь он знал правду, и это меняло положение вещей. Если даже я скажу "нет" и он примет это как должное, уже не будет прежней легкости в отношениях. Я никогда не смогу так невинно свернуться у него на руках – это в прошлом. Пусть это меня огорчает, но прежнего не вернуть. Единственное, что я могу сделать, – это постараться не ранить Утера. Беда была в том, что я понятия не имела, как это сделать, потому что совершенно не знала, что сказать.

Я задумалась слишком надолго. Он закрыл глаза и убрал руку с моего бедра.

– Извини, Мерри.

Я подняла руку и тронула его за подбородок.

– Да нет, Утер, я польщена.

Он открыл глаза и посмотрел на меня, но в них читалась явная боль. Он протянул мне сердце на ладони, а я проткнула его ножом. Черт, я же скоро сяду в самолет и никого из них никогда не увижу. Оставлять его так я не желала. Слишком он хорошим был мне другом для этого.

– Во мне есть человеческая кровь, Утер. Я не могу... – Нет, этого никак было не сказать намеком. – Я не смогу вынести повреждения, которые вынесет чистокровная фейри.

– Повреждения?

Вот она, цена обиняков.

– Ты слишком велик для моего тела, Утер. Если бы ты был... меньше, я бы могла с тобой запросто переспать, но как-то не могу себе представить, что мы друг за другом ухаживаем. Ты – мой друг.

Он посмотрел на меня – всмотрелся пристально.

– Ты действительно могла бы спать со мной без отвращения?

– Отвращения? Утер, ты слишком долго прожил среди людей. Ты – призрак-в-цепях и выглядишь именно так, как тебе полагается. Есть и другие фейри той же породы. Ты не урод.

Он покачал головой:

– Я изгнан, Мерри. Мне никогда не стать фейри, а среди людей я урод.

У меня сердце сжалось от этих слов.

– Утер, не надо, чтобы чужие взгляды заставили тебя себя ненавидеть.

– А как иначе? – спросил он.

Я положила руку ему на грудь, ощутила уверенное сильное биение сердца.

– Вот там, внутри, – Утер, мой друг, и я люблю тебя как друга.

– Слишком долго я жил среди людей, чтобы не знать, что значат эти разговоры о дружбе, – ответил он.

И снова отвернулся от меня, тело его напряглось и стало неудобным, будто он не мог вынести моего прикосновения.

Я встала на колени. Я бы сказала, что села на него верхом, но лучшее, что у меня вышло, – поставить колено на каждое его бедро. Руками я стала трогать его лицо, проводя по крутизне лба, густым бровям. Мне пришлось опустить руки, чтобы снизу потрогать его щеки. Большими пальцами я погладила его рот, потерлась о гладкую кость бивней.

– Ты – красивый призрак-в-цепях. Такие двойные бивни высоко ценятся. А закругление в конце – среди призраков оно считается признаком мужественности.

– Откуда ты это знаешь? – удивленно шепнул он.

– Когда я была подростком, королева взяла себе любовника-призрака по имени Янник. Она говорила, побывав с ним, что ни один сидхе не мог так ее наполнить, как Призрак Сердец.

Кончилось тем, что она обозвала его Призраком Дураков, и он выпал из фавора. Но он остался жив, что редко случалось среди несидхейских любовников королевы. Люди обычно кончали жизнь самоубийством.

Утер уставился на меня. Когда я стояла на нем на коленях, наши глаза были почти на одном уровне.

– И что ты думаешь о Яннике? – спросил он тихим, замирающим голосом, так что мне пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.

– Я думаю, что он был дурак. – Я потянулась поцеловать Утера, и он отвернулся. Я взяла его ладонями за лицо и повернула к себе. – Но я всех любовников королевы считала дураками.

Мне пришлось сесть на колени к Утеру, пропустив ноги по обе стороны от его тела, чтобы его поцеловать. Бивни, конечно, мешали, но если это уберет выражение страдания из его глаз, то стоит усилий.

Я целовала его как друга. Я целовала его, потому что не считала его уродом. Я выросла среди таких фейри, что Утер рядом с ними по людским меркам – мальчик с глянцевой обложки. Одна из вещей, которым учит Неблагой Двор, – это любовь к любому виду фейри. Слов "уродливый" при этом Дворе просто не употребляется. А при Благом Дворе я сама считалась уродкой – недостаточно высокая, недостаточно стройная, и волосы кроваво-каштанового цвета, как при Неблагом Дворе, не рыжие по-человечески, как принято при Благом. При Неблагом Дворе у меня тоже было немного "кавалеров". Не потому, что меня там не находили привлекательной, а потому что я смертная. Наверное, их пугала сидхе, которая была смертной. Они к этому относились как к заразной болезни. Только Гриффин решил попытаться, но для него я тоже оказалась недостаточно сидхе.

Я знала, что мне вовеки придется быть чужаком, уродом. И все это я вложила в поцелуй, закрыв глаза, взяв Утера ладонями за подбородок.

Утер целовал так же, как говорил, – осторожно, когда каждый звук и каждое движение тщательно продуманы. Руки его сплелись у меня на пояснице, и я ощутила их поразительную силу, потенциал его тела сломать меня, как фарфоровую куколку. Одно резкое движение – и он бы оказался во мне и насквозь без повреждений. Но я доверялась Утеру, и я хотела, чтобы он снова в себя поверил.

– Очень не хочется вас прерывать, – вдруг сказал Джереми, – но впереди еще одна авария. И авария на каждой боковой улице, куда мы пытались свернуть.

Я оторвалась от поцелуя:

– Что?

– Две аварии на двух боковых дорогах.

– Для случайности слишком много, – сказал Утер.

Он нежно поцеловал меня в щеку и дал мне выскользнуть из его объятий и сесть рядом, все еще оставаясь в тени его энергии Боль в его глазах исчезла, оставив что-то более солидное, более уверенное в себе. Это стоило поцелуя.

– Они знают, что я была в квартире Роана, но не знают, где я теперь. Пытаются отрезать все пути бегства.

Джереми кивнул.

– Почему ты их не почуяла?

– Была слишком занята, – объяснил Ринго.

– Не в этом дело, – возразила я. – Как аура Утера скрывает меня от них, точно так же не дает и мне их ощутить.

– Если ты от него отодвинешься, сможешь их обнаружить, – сказал Джереми.

– А они меня, – ответила я.

– Что мне теперь делать? – спросил Ринго.

– Кажется, мы застряли в пробке. Не думаю, что ты можешь что-нибудь сделать, – ответила я.

– Они перекрыли все дороги, – сказал Джереми. – И сейчас начнут обыскивать автомобили. В конце концов они нас найдут. Нужен какой-то план.