Эти уши показывали, что он не чистокровный представитель высшего Двора, а бастард-полукровка вроде меня. Только уши его и выдавали, и он мог бы их спрятать за волосами, но никогда так не поступал.

Я посмотрела на серебряное ожерелье – это были все украшения на нем. На черной материи груди сидел как темный самоцвет толстенький серебряный паучок.

– Мне следовало тогда припомнить, что твоя гильдия – пауки.

Он едва заметно улыбнулся, что для Дойла было невероятной силы выражением эмоций.

– В другой ситуации я бы дал тебе время привыкнуть к моему присутствию, к этому затруднительному положению, но твоя защита не продержится вечно. Мы должны действовать так, будто тебя надо спасать.

– Властитель Шолто был послан королевой меня убить. Зачем же посылать тебя меня спасать? Даже для нее это бессмысленно.

– Королева не посылала Шолто.

Я уставилась на него. Смею ли я ему поверить? Мы редко открыто лжем друг другу. Но кто-то мне лгал, потому что не могут они оба говорить правду.

– Шолто сказал, что на мне – декрет королевы о казни.

– Подумай, принцесса. Если бы королева Андаис воистину хотела твоей казни, она бы доставила тебя домой показать всем, что бывает с сидхе, которая покинет Двор вопреки королевскому приказу. Она бы сделала тебя примером. – Он обвел руками стены, и от его движущихся рук остались послеобразы пламени. – Она бы не убила тебя далеко и тайно, чтобы никто не увидел.

Пламя собралось обратно, как капли воды на тарелке, но продолжало танцевать на его пальцах.

Я взялась рукой за край раковины. Если этот разговор не закончится скоро, я окажусь на коленях, потому что стоять уже не смогу. Сколько я потеряла крови? И сколько теряю прямо сейчас?

– Ты хочешь сказать, что королева хотела бы лично видеть мою смерть.

– Да.

Что-то ударило в окно с такой силой, что все помещение будто затряслось. Дойл повернулся на звук, выхватывая из-за спины длинный нож или короткий меч. Зеленое пламя повисло в воздухе над его плечом, как послушная собачка.

Свет играл на клинке и резной костяной рукояти. Клинок был сделан в виде трех воронов с переплетенными крыльями, а открытые клювы соединялись в эфес.

Я опустилась на пол, держась рукой за раковину.

– Это же Смертный Ужас!

Это было любимейшее оружие королевы. Никогда я не слыхала, чтобы она кому-нибудь его одалживала для какой бы то ни было цели.

Дойл медленно повернулся ко мне от пустого окна. Короткий меч блеснул в трепещущем свете.

– Теперь ты веришь мне, что королева послала меня тебя спасти?

– Либо это, либо ты убил ее за этот меч.

Он посмотрел на меня, и по выражению его лица я поняла, что юмора в последнем замечании он не видит. И хорошо, потому что я не шутила. Смертный Ужас был одним из сокровищ Неблагого Двора. Он был выкован с применением крови смертных, а это значило, что смертельная рана от Смертного Ужаса будет по-настоящему смертельной для любого фейри, даже для сидхе. Я бы сказала до этой минуты, что единственный способ завладеть этим мечом – вырвать его из холодных мертвых рук моей тетки.

Что-то огромное билось в окно снова и снова. Я надеялась, что они попытаются сломать защиту магией, на что уйдет время, но они решили просто разрушить то, что я защитила. Если окна больше не будет, то и защита работать перестанет. Грубая сила против магии – иногда это действует, иногда нет. Сегодня, кажется, получается. Послышался резкий хруст – стекло осыпалось с проволочного каркаса, на котором держалось. Без проволоки оно бы давно уже вылетело.

Дойл склонился ко мне, опустив острие меча – как держат ради безопасности заряженный пистолет.

– Принцесса, у нас кончается время.

– Я слушаю, – кивнула я.

Он протянул ко мне свободную руку, и я отдернулась – села на задницу прямо на пол.

– Я должен коснуться тебя, принцесса.

– Зачем?

Стекло уже растрескалось настолько, что ветер стал задувать в помещение. Слышалось, как что-то большое трется о стену, как взвизгивают ночные летуны, подбадривая своих мясистых братьев.

– Я могу убить некоторых из них, моя принцесса, но не всех Я положу за тебя жизнь, но этого будет мало – против мощи почти всех слуа.

Он наклонился так низко, что надо было либо дать ему до меня дотронуться, либо лечь навзничь и отползать от него на спине.

Я уперлась рукой в его грудь, в кожу куртки. Он продолжал напирать, и моя рука соскользнула на футболку под курткой. Я нащупала что-то мокрое. Отдернула руку, и она оказалась темной в неровном свете.

– У тебя кровь.

– Слуа очень не хотели, чтобы я сегодня тебя нашел.

Мне пришлось опереться рукой позади, чтобы не упасть, потому что он еще приблизился. Достаточно близко, чтобы поцеловать – или убить.

– Чего ты хочешь, Дойл?

Стекло позади рассыпалось, окатив пол дождем острых осколков.

– Прошу прощения, но нет времени для церемоний.

Он выпустил меч на пол и схватил меня выше локтей. Притянул к себе, и только секунда у меня была, чтобы понять: он хочет поцеловать меня.

Если бы он попытался ударить меня ножом, я бы была готова или хотя бы не удивилась, но поцелуй... я совершенно растерялась. Кожа его пахла какой-то экзотической пряностью. Губы у него были мягкими, поцелуй – нежным. Я застыла у него в руках, слишком потрясенная, чтобы сообразить, что делать, – будто он меня зачаровал. А он шепнул прямо мне в губы:

– Она сказала, что он должен быть дан тебе, как был дан мне.

Едва заметная нотка гнева слышалась в этом шепоте.

Я услышала, как что-то шлепнулось через окно – тяжело шлепнулось. Дойл отпустил меня так резко, что я упала. Одним плавным движением он подобрал меч, повернулся, будто танцевальным па перелетел к окну, не поднимаясь с колен, и вогнал меч в проникшее через разбитое окно черное щупальце не меньше его самого. На той стороне стекла раздался вопль. Дойл отдернул меч, и щупальце потянулось назад. Он встал, опережая это движение, занес меч и опустил его с такой силой, что клинок полосой мелькнул в воздухе. Щупальце развалилось на куски в хлынувшей крови, заблестевшей в зеленовато-желтом пламени, как черная вода.

Остаток щупальца втянулся обратно в окно с таким звуком, будто ветер завыл. Дойл повернулся ко мне.

– Это заставит их задуматься, но ненадолго.

Он шагнул ко мне, сверкая окровавленным мечом. Все это случилось за секунды. Он едва успел отступить в сторону, чтобы его не залило кровью, – будто знал, где ему стоять, или будто кровь это знала.

Видя, как он идет ко мне, я не могла остаться лежать. Он пришел сохранить мне жизнь, но все мои инстинкты завопили при его приближении. Дойл был созданием стихии тьмы и полусвета, вооруженный убийственным мечом, и он шел ко мне как воплощение смерти. В этот миг я поняла, почему люди падают перед нами ниц и воздают божеские почести.

Опираясь на раковину, я встала, потому что не могла встретить его на земле, скорчившись как загнанная дичь. Я должна была встать перед этой темной грацией – или склониться перед ней, как человек-язычник. От того, что я встала, комната закачалась, закружилась полосами тьмы и света. Голова кружилась так, что я боялась упасть, а потому вцепилась в раковину мертвой хваткой. Когда в глазах прояснилось, я все еще стояла, а Дойл был так близко, что видны были пляшущие отражения пламени в его глазах.

Вдруг он прижал меня так тесно, что я ощутила кожей холод крови на его рубашке. Руки у него были очень сильны.

– Королева поместила свой знак в меня, чтобы я его тебе передал. Как только ты его получишь, все будут знать: всякий, кто поднимет на тебя руку, окажется на милости королевы.

– Тот поцелуй, – сказала я.

Он кивнул:

– Она сказала, что я должен дать его тебе, как она дала мне. Прости меня.

И он поцеловал меня раньше, чем я успела спросить, за что он просит прощения.

Он поцеловал меня так, будто хотел через рот влезть в меня. Я не была готова и не давала своего разрешения. Я попыталась отодвинуться, и рука его напряглась у меня за спиной, вдавливая кожу куртки мне в спину. Другой рукой он держал меня за лицо, вцепившись пальцами в подбородок. Я не могла разорвать поцелуй, оторваться от Дойла.