– Ты обрезала волосы, – сказала она.

Я начинала вспоминать текстуру пола.

– Да, моя королева.

– Зачем ты это сделала?

– Волосы до земли суть признак сидхе Высшего Двора. Я же выдавала себя за человека.

Я почувствовала, как она наклоняется надо мной, поднимает мне волосы, запускает в них пальцы.

– И ты пожертвовала волосами.

– При такой длине за ними намного легче ухаживать, – сказала я как можно более нейтральным голосом.

– Встань, моя племянница.

Я медленно, осторожно встала на каблуки.

– Благодарю, тетя Андаис.

Когда я стояла рядом с ней, было видно, как я безнадежно низкоросла рядом с этой высокой изящной фигурой. На каблуках она была выше меня на фут. Обычно я не так сильно осознаю этот свой недостаток, но тетя старалась, чтобы я осознала его получше. Хотела, чтобы я чувствовала себя маленькой.

Я подняла глаза на нее и подавила желание покачать головой и вздохнуть. Если не считать Кела, то именно Андаис я меньше всего люблю при Неблагом Дворе. Глядя на нее честными глазами, я изо всех сил старалась подавить вздох.

– Я тебя утомляю? – спросила она.

– Нет, тетя Андаис, как можно!

Мое выражение лица меня не выдавало. Я годами отрабатывала вежливо-безразличную маску. Но Андаис веками совершенствовала свое умение читать по лицам. В умах она непосредственно читать не умела, но ее восприятие малейших изменений мимики и дыхания было почти не хуже настоящей телепатии.

Андаис посмотрела на меня, легкая морщинка легла между ее идеальными бровями.

– Эймон, возьми нашего щеночка и проследи, чтобы его одели для пира в той комнате.

Консорт королевы вытащил пурпурный вышитый халат из кучи постельного белья и накинул на себя перед тем, как вылезти из кровати. Кушак был завязан за спиной халата, и потому халат все тело не прикрывал. Волосы Эймона упали путаницей черных волн почти до земли. Темный пурпур халата не столько закрывал тело, сколько служил рамой для белой кожи, пока консорт шел через комнату.

Проходя мимо меня, он коротко кивнул. Нежно поцеловав Андаис в щеку, он направился к дверце, которая вела в малую спальню и расположенную за ней ванную. Одно из современных удобств, которые усвоил Двор, – это был водопровод в доме.

Блондин сел на край кровати, тоже голый. Встал, расправляя тело загорелой линией. При этом его глаза покосились на меня. Увидев, что я смотрю, он улыбнулся. Улыбка была хищная, похотливая, агрессивная. Эти "собачки" из людей всегда неверно понимают легкомысленную наготу стражей.

Блондинчик пошел к нам качающейся походкой. Меня не его нагота смущала, а выражение его глаз.

– Я так понимаю, что он – новенький, – сказала я.

Андаис смотрела на него прохладными глазами. Совсем новеньким надо было быть, чтобы не понять значение этого взгляда. Она была недовольна им, очень недовольна.

– Скажи ему, что ты думаешь о его демонстрации, племянница.

Голос ее был очень спокоен, но был в нем невысказанный подтекст, ощущавшийся почти на языке, как что-то горькое в сладком.

Я оглядела его от босых ног до недавней стрижки, не пропустив ни одного дюйма. Он ухмыльнулся, придвигаясь ко мне, будто взгляд был приглашающим. Я решила убрать с него улыбку.

– Он молодой, хорошенький, но у Эймона хозяйство посолиднее.

Смертный остановился, нахмурился, потому улыбка вернулась, но неуверенная.

– Я не думаю, чтобы он понял значение слова "хозяйство", – сказана Анданс.

Я поглядела на нее:

– Ты никогда не выбирала их за интеллект, – ответила я.

– Никто не разговаривает с собачками, Мередит. Тебе бы уж полагалось это знать.

– Если бы я заводила себе собачку, взяла бы настоящую. Это вот, – я показала на юнца, – слишком хлопотно.

Он стоял, хмурясь, глядя на нас по очереди, явно не слишком радостный и сильно сбитый с толку. Андаис нарушила одно из моих кардинальных правил насчет секса. Как ни предохраняйся, всегда есть возможность забеременеть. В конце концов, секс для того и существует. Поэтому ненарушимый запрет: никогда не спи с тем, кто злобен, глуп или уродлив, потому что все они могут оказаться способны к размножению. Блондинчик был красив, но не настолько, чтобы это компенсировало дурацкое недоумение на хмуром лице.

– Иди с Эймоном, помоги ему одеться к пиру, – велела Андаис.

– Можно ли мне пойти сегодня на бал, миледи? – спросил он.

– Нет, – ответила она и повернулась снова ко мне, будто он перестал существовать.

Он снова посмотрел на меня, теперь с угрюмой злостью. Он знал, что я его оскорбила, но не мог понять, как и чем. От этого взгляда я поежилась. При Дворе найдется много народу куда менее смазливого, кого бы я предпочла этому "песику".

– Ты не одобряешь, – сказала Андаис.

– Наглостью было бы с моей стороны одобрять или не одобрять действия моей королевы.

Она рассмеялась:

– Снова в своем стиле! Говоришь именно то, что полагается говорить, но при этом умудряешься, чтобы это звучало оскорбительно.

– Прости меня, – произнесла я и попыталась снова упасть на колено.

Она остановила меня рукой.

– Не надо, Мередит, не надо. Эта ночь не продлится вечно, а остановилась ты в отеле. Так что у нас не слишком много времени. – Она убрала руку, не делая мне больно. – И уж точно у нас нет времени на игры, как ты считаешь?

Я посмотрела на нее, внимательно вглядываясь в улыбающееся лицо и пытаясь решить, насколько она искренне говорит и не ставит ли мне ловушку. Наконец я ответила:

– Если ты желаешь играть в игры, моя королева, то для меня честь в них участвовать. Если же нам следует сделать какое-то дело, то для меня честью будет участвовать в нем, тетя Андаис.

Она снова засмеялась:

– Умница девочка! Напомнила мне, что ты моя племянница, кровное родство. Боишься моего настроения, не доверяешь ему и потому напоминаешь, что ты для меня значишь. Очень правильно.

Здесь я не услышала вопроса и ничего не ответила, потому что была она абсолютно права.

Глядела она на меня, но произнесла:

– Холод!

Он подошел, склонив голову:

– Слушаю, моя королева.

– Пойди к себе и переоденься в то, что я сделала для тебя на этот вечер.

Он упал на колено.

– Эти вещи... не подходят мне по размеру, моя королева.

Видно было, как свет погас у нее в глазах, оставив лишь холод и пустоту белого зимнего неба.

– Нет, – сказала она, – подходят. Они в буквальном смысле слова на тебя шиты. – Она зачерпнула горсть серебристых волос и вздернула его голову, чтобы посмотреть в глаза. – Почему ты их не надел?

Он облизал губы.

– Моя королева, мне показалось, что они мне неудобны.

Она склонила голову набок, как ворона перед повешенным, разглядывая глаз перед тем, как его выклевать.

– Неудобны, неудобны. Ты слышишь, Мередит? Он находит вещи, которые я для него сделала, неудобными.

Она закинула ему голову назад с такой силой, что шея вытянулась в линию. Видно было, как пляшет под кожей пульс.

– Я слышу тебя, тетя Андаис, – сказала я как можно более нейтральным голосом, пустым и невыразительным, как новенький пенни. Кому-то сейчас будет больно, и я не хотела, чтобы мне. Холод оказался дураком. Я бы на его месте надела эту одежду.

– Как ты думаешь, что нам следует сделать с нашим непослушным Холодом? – спросила она.

– Велеть ему пойти и переодеться в эту одежду, – ответила я.

Она еще оттянула ему голову назад, пока позвоночник не прогнулся. Я знала, что еще чуть-чуть – и шея хрустнет.

– Вряд ли это достаточное наказание, племянница. Он ослушался моего прямого приказа. Это недопустимо.

Я попыталась придумать что-нибудь, что Андаис понравится, но будет не слишком больно для Холода. Но в голове было пусто. Никогда я не умела играть в эту игру... но тут мне пришла мысль.

– Ты сказала, что мы больше не будем играть в игры сегодня, тетя Андаис. Ночь коротка.

Она выпустила Холода так резко, что он хлопнулся на четвереньки и остался стоять на коленях со склоненной головой, и волосы скрывали его лицо своевременным занавесом.