Сейчас двое друзей расположились в небольшом каменном строении позади хирургической палаты в Тауэре, где Гибсон проводил вскрытия и иссечения. Утренний туман давно растаял, явив взгляду ясное синее небо и солнечный свет погожего сентябрьского денька. До слуха Себастьяна доносились звонкая трель жаворонка и тихий гул пчелиного роя, кружившего над полуопавшими розами узкого палисадника, полосой протянувшегося между каменным зданьицем и хирургической палатой. Но воздух в помещении оставался удушливо-влажным и нес запах смерти.

Себастьян снова посмотрел на обнаженное изувеченное тело Доминика Стентона, навзничь лежавшее на грубой гранитной скамье. Хирург еще не приступил к вскрытию, успев сделать лишь самые необходимые приготовления, но даже на дилетантский взгляд Себастьяна разрез на горле молодого человека выглядел довольно аккуратным и точным и представлял резкий контраст тому кровавому месиву, в которое были превращены его ноги.

– Надеюсь, она была нанесена первой.

– Весьма похоже. – Неловко подпрыгивая на здоровой ноге, Пол Гибсон перебрался на другую сторону скамьи. Он лишился левой голени в одном из сражений. – Разрез был произведен движением слева направо. Возможно, убийца находился позади жертвы.

Себастьян вопросительно глянул на худое смуглое лицо друга.

– Но я не вижу ни малейших следов крови на галстуке.

– Я тоже заметил это обстоятельство. И оно дает мне основания подозревать, что одежда жертвы – галстук вместе с пальто, жилетом и рубашкой – была удалена перед нанесением раны. После чего убийца выпустил из тела кровь и затем снова надел на труп одежду.

– Боже милостивый! То же самое было проделано с телом Барклея Кармайкла.

Гибсон нахмурился.

– Ты говоришь об убийстве, происшедшем в июне?

– Да.

Себастьян внимательно изучал лежавшее перед ним тело. Военный опыт научил его различать те изменения, которые приносит каждый час, протекший после смерти.

– Ты мог бы назвать время убийства Стентона? Приблизительно около полуночи?

Предположение было подсказано тем, что тело молодого человека казалось совершенно окоченевшим.

– Думаю, так. Возможно, несколькими часами позже или раньше.

– Какие-либо признаки сопротивления?

– Сопротивления? Никаких. Но вот что интересно. – С этими словами хирург приподнял одну из рук погибшего. – На запястьях кожа раздражена. Видишь? Подобные следы раздражения виднеются и в уголках рта.

– Следовательно, руки жертвы были связаны, а рот заткнут кляпом.

– Вполне возможно.

Себастьян посмотрел на широкие сильные плечи молодого человека, окинул взглядом его высокую фигуру. Доминик Стентон, несмотря на юные годы, был парень крепкий и крупный. И одолеть его было не просто.

– Голова цела? Ушибы? Раны?

– Нет, ничего.

Теперь Себастьян заставил себя осмотреть ноги несчастного юноши.

– Что-то мне это не кажется особенно тонкой и профессиональной работой, – заметил он через мгновение.

– Ты прав. Я бы даже назвал это работой, проделанной на редкость неумело. С использованием инструмента, похожего на топорик мясника. Но, слава богу, после смерти жертвы.

– Ты не знаком с неким доктором Мартином из госпиталя Святого Фомы? Лавджой утверждает, что в случае с Кармайклом аутопсия была поручена именно ему.

Лицо ирландца искривилось в невеселой усмешке.

– Знаком. Важный надутый индюк, но постараюсь с ним поговорить. Спрошу, не заметил ли он чего-то еще, что не попало в рапорт о вскрытии.

От отвратительного запаха, стоявшего в комнате, у Себастьяна стала кружиться голова, он подошел к распахнутой двери, потянул носом чистый свежий воздух, жадно наполняя им легкие.

Позади послышался голос Гибсона:

– Генри Лавджой сказал мне, что обратился к тебе за помощью в раскрытии этого дела. И объяснил, почему он в ней нуждается. Говорит, что ты не согласился.

– Не согласился. – Себастьян прищурился от яркого солнечного света. – Мне кажется очевидным, что этого юношу перенесли во Двор Старого дворца только после смерти, а убит он был в другом месте. Ты не имеешь понятия, где это могло произойти?

Гибсон отвернулся и потянулся за скальпелем.

– Спроси меня об этом завтра.

Себастьян пересек Уайтхолл, держа путь к Сент-Джеймсскому парку, к тому месту, где было обнаружено тело первой жертвы. Неожиданно он услышал, как его окликнули:

– Девлин!

Оглянувшись, он увидел, что повелительный голос принадлежит лорду Стентону. Задержавшись и позволяя себя нагнать, Себастьян окинул внимательным взглядом его высокомерное лицо. Стентон, которому на вид можно было дать лет пятьдесят, обладал тем же крепким телосложением и внушительным ростом, какие отличали его сына. Но Себастьян решил, что светлыми волосами и округлостью лица Доминик Стентон, пожалуй, был обязан матери.

– Я узнал, что именно по вашему распоряжению тело моего сына попало в руки какого-то ирландского костоправа.

Себастьян спокойно ответил:

– Магистрат полицейского управления обладает правом в случае необходимости отослать на вскрытие тело умершего, павшего жертвой насильственных действий.

– Черт вас подери! Мы с вами говорим, кажется, о моем родном сыне. О Стентоне, а не о какой-то захолустной продажной девке, что валялась в забытой богом ирландской больнице.

Себастьян отвел взгляд в сторону и принялся наблюдать за стоявшими у входа в парк гвардейцами. Какие доводы могут успокоить человека, только что узнавшего о том, что его сын пал жертвой столь жестокого преступления? Однако от его внимания не укрылось, что негодование в тоне собеседника скорее было вызвано незначительным статусом хирурга, чем самим фактом вскрытия.

– Пол Гибсон – один из лучших анатомов Лондона. Если кому и удастся выяснить причину смерти вашего сына, то только ему.

Лицо лорда Стентона приняло угрожающее выражение.

– А вам какое дело до того, кто убил моего сына?

В городе ходили слухи о том, что Себастьян был повинен в разгуле насилия, охватившем город прошлой зимой, и сейчас он видел, что его собеседник, похоже, принадлежит к числу тех, кто в них верил.

– Вам не известно, имел ли ваш сын врагов? – Задавая этот вопрос, Себастьян скорее стремился пронаблюдать реакцию лорда Стентона, чем узнать ответ. – Не было ли человека, который стремился причинить ему вред?

Смуглое лицо лорда потемнело от гнева. Себастьян отлично видел, как сказалось горе на отце, обведя темными кругами глаза, избороздив глубокими морщинами лоб. Но в выражении этого лица таилось что-то еще. Что-то очень напоминающее страх.

Стентон резко ткнул толстым пальцем в его сторону и буркнул:

– Держитесь от этого дела подальше, слышали, вы? Вас оно никак не касается. Никак! – И решительно зашагал прочь.

Себастьян проводил взглядом удаляющуюся фигуру. Сентябрьское солнце щедро поливало светом широкие плечи Стентона.

– Однако довольно интересно, – пробормотал про себя Себастьян.

В Сент-Джеймсском парке он прошел вдоль пруда к пологому невысокому холму, на котором одиноко росла шелковица. Именно ее крона три месяца назад укрывала от света раннего утра останки другого несчастного юноши.

Барклей Кармайкл был найден повешенным на одной из ветвей этого дерева. Веревка стягивала его лодыжки, и руки – с ободранным до костей мясом, освежеванные – свисали к траве. В таком положении его нашли ранним утром, в точности в тот час, в который был обнаружен Доминик Стентон.

«Два отпрыска богатых семей, – думал Себастьян, – один, восемнадцатилетний, принадлежал к числу старейших фамилий Британии, другой – двадцати семи лет – был сыном богатого банкира. Тела обоих были изуродованы и выставлены, словно напоказ, в самых людных местах столицы».

Отдавшись своим мыслям, Себастьян бродил по невысокому холму, давшему приют шелковице. Отсюда были видны Сент-Джеймсский дворец, здания парламента, старое Адмиралтейство, Королевский конногвардейский манеж.