— Проехала полдороги и у меня вдруг появилось это чувство. — Голос Ширли дрожал. — Предчувствие дурного.

Я решила, что кошки еще немного подождут. Прекрати дергаться, Нед, ты только затягиваешь узлы.

Нед тут же замер. Ширли наклонилась и точным, выверенным движением освободила шею Эдди. «Вот так, крошка», — и тут колени у нее подогнулись. Ширли Пастернак плюхнулась на асфальт и расплакалась.

Мы отвели Неда на кухню, промыли глаза водой. Кожа вокруг опухла и покраснела, белки налились кровью, но он сказал, что все видит. Когда Хадди показал ему два пальца, мальчишка сказал, что их два. Когда четыре — четыре.

— Извините меня. — Голос у него заметно сел. — Не знаю, почему я это сделал. То есть я, конечно, хотел, собирался, но не сегодня.., не в этот вечер…

— Ш-ш-ш, — Ширли набрала из-под крана пригоршню воды и вновь промыла ему глаза. — Ничего не говори.

Но он не мог остановиться.

— Я собирался поехать домой. Все обдумать, как я и сказал. — Его опухшие, налитые кровью глаза повернулись ко мне, потом исчезли под ладонью Ширли с теплой водой. — И вдруг очнулся уже здесь, на автостоянке, а в голове только одна мысль: «Я должен сделать это сегодня, покончить с этим раз и навсегда». А потом…

Только он не знал, не помнил, что случилось потом.

Все ушло в туман. Он не мог прямо сказать об этом, да и не нужно было. Мне даже не пришлось читать об этом в его недоумевающих глазах. Я же видел, как он сидел за рулем «роудмастера» с канистрой бензина у живота, смертельно бледный, будто накачавшийся наркотиками, потерянный для реальности.

— Тебя позвал «бьюик», — объяснил я. — Каким-то образом он связан со всеми нами, только никогда не использовал свою силу, как в твоем случае. Но когда он позвал тебя, мы все это услышали. Каждый по-своему. В любом случае это не твоя вина, Нед. Если уж и надо кого-то винить, так это меня.

Он оторвался от раковины, выпрямился, взял меня за руки. Вода капала с подбородка, мокрые волосы прилипли ко лбу. По правде говоря, выглядел он таким смешным.

Словно после крещения.

Стефф, которая следила за гаражом у двери черного хода, подошла к нам.

— Вспышки все реже. Светопреставление заканчивается.

Я кивнул.

— Он упустил свой шанс. Возможно, последний.

— Напакостить, — добавил Нед. — Вот чего он хотел. Я слышал это в голове. Но, может, мне только почудилось.

Не знаю…

— Если почудилось тебе, то и мне тоже, — ответил я. — Но сегодня могло случиться нечто более ужасное, чем обычная пакость.

Прежде чем я успел продолжить, Хадди вышел из ванной с аптечкой первой помощи. Поставил на стол, открыл, достал баночку с мазью.

— Помажь вокруг глаз, Нед. Если что-то попадет в глаза, ничего страшного. Ты даже не заметишь, щипать не будет.

Мы стояли, наблюдая, как он наносит мазь на воспалившуюся кожу. Мазь поблескивала под светом флюоресцентных ламп. Когда он все смазал, Ширли спросила, лучше ли ему. Он кивнул.

— Тогда пойдем на скамью, — сказал я. — Мне нужно рассказать тебе еще об одном эпизоде. Следовало рассказать раньше, но, честно говоря, я вспомнил его, лишь когда увидел тебя за рулем этого чертова автомобиля. Должно быть, испытанный мною шок взбодрил память.

Ширли, сдвинув брови, посмотрела на меня. Детей у нее не было, но во взгляде читалась материнская суровость.

— Не сегодня. Неужели ты не видишь, что мальчик уже сам не свой? Один из нас отвезет его домой и придумает какую-нибудь историю для матери. Она всегда верила Кертису, думаю, поверит и нам, если мы придумаем что-нибудь складное, а потом уложит его в постель.

— Извини, — ответил я, — но думаю, что в данном случае откладывать нельзя.

Она всмотрелась в мое лицо и, должно быть, увидела, что я говорю правду, а потому мы все потянулись к скамье для курильщиков, и, наблюдая за последними вспышками, второе шоу за ночь, пусть уже и очень слабенькое, я рассказал Неду еще одну историю давних дней. Я видел ее, как мизансцену в пьесе, два персонажа на практически пустой сцене, два персонажа, освещенные ярким прожектором, двое мужчин, сидящих…

Двое мужчин сидят на скамье для курильщиков под ярким летним солнцем, и одному из них предстоит умереть в самое ближайшее время: когда речь идет о человеческой жизни, каждая цепочка заканчивается петлей, и Кертис Уилкокс практически до нее добрался.

Ленч станет для него последней трапезой, но ни один из них этого еще не знает. Обреченный на смерть наблюдает, как его собеседник закуривает, и мечтает о том же, но курить он бросил. Во-первых, цена сигарет резко пошла вверх, на что не раз и не два жаловалась Мишель, но главное, ему хочется увидеть, как вырастут его дети. Хочется побывать на их выпускных вечерах, хочется погладить по головке внуков. У него есть планы на будущее, когда он выйдет в отставку, они с Мишель уже все продумали. Купят «уиннибаго» и уедут на запад, где и обоснуются. Но он уйдет со службы раньше, и в одиночку. Что же касается курения, мужчине не следовало отказываться от этой вредной, но приятной привычки, но ведь он понятия не имеет, что его ждет столь скорая смерть.

Пока же летнее солнце приятно согревает лицо. Позже день станет жарким, да, он умрет в жаркий день, но пока солнце не обжигает, лишь греет, и почти как «бьюик» спокойно стоит в гараже. Таким спокойным он остается все более долгие периоды. Светотрясения, если случаются, уже не столь сильные. "Он «сдувается», — думает обреченный на смерть патрульный. Но Кертис чувствует идущую от автомобиля пульсацию, слышит его зов и знает, что с ним надо держать ухо востро. Это его работа. Он несколько раз отказывался от повышения по службе лишь ради того, чтобы выполнять ее.

«Бьюик 8» «сожрал» его напарника, но при этом, и Кертис Уилкокс это осознает, забрал и большую часть его самого. Он никогда не забирался в багажник автомобиля, как едва не забрался Хадди Ройер в 1988 году, и автомобиль не заглотил его живьем, как Брайана Липни, но Кертис знает, что никуда ему от «бьюика» не деться. Последний постоянно присутствует в его мыслях. Он слышит шепот «бьюика», как рыбак, спящий в своем доме, слышит шепот моря. Даже во сне. И шепот — это голос, а вещь с голосом может…

Кертис поворачивается к Сэнди Диаборну и спрашивает:

«Он мыслит? Наблюдает, мыслит, выжидает, выбирая удобный момент ?»

Диаборну, старослужащие за спиной называют его новым сержантом, нет нужды спрашивать, о чем говорит его друг.

Когда речь заходит о стоящем в гараже Б почти как «бьюике», они сразу это понимают, они все, и иногда Кертис думает, что зов «бьюика» чувствуют даже те, кого перевели в другие подразделения, и те, кто уже уволился из ПШП. Иногда он думает, что «бьюик» пометил их всех, как метят амишей черные одежды и повозки, или как священник метит твой лоб грязью в среду, с которой начинается Великий пост, или как сковывают одной цепью заключенных, роющих бесконечную канаву.

— Я почти уверен, что нет, — отвечает новый сержант.

— Но он устроил самое эффектное шоу именно в тот момент, когда база практически пустовала, — говорит мужчина, который бросил курить, чтобы увидеть, как вырастут его дети, и дождаться внуков. — Словно знал. Словно способен думать. Наблюдать. И выжидать.

Новый сержант смеется, весело, с заметной ноткой пренебрежения.

— Ты совсем свихнулся с этим «бьюиком», Керт. Еще скажи, что он выстрелил лучом или чем-то еще, чтобы заставить грузовик-цистерну столкнуться со школьным автобусом.

Патрульный Уилкокс уже поставил бумажный стаканчик с кофе на скамью, чтобы снять с головы шляпу. Начинает вертеть ее в руках по давней привычке. Дикки-Дак подъезжает к бензоколонке и начинает заправлять свою патрульную машину Д-12 (скоро их всех лишат этого удовольствия). Замечает нового сержанта и Керта, сидящих на скамье для курильщиков, и машет им рукой. Они отвечают тем же, но мужчина со шляпой в руках, серым форменным стетсоном, который закончит службу в этот же день, оказавшись в придорожных сорняках среди оберток от гамбургеров и банок из-под колы, сразу же поворачивается к новому сержанту. Его глаза спрашивают, смогут ли они получить ответ на этот вопрос, смогут ли они получить ответ хотя бы на один вопрос: