Книга «Сердце хирурга» предварительно разбиралась в студенческой газете, где было напечатано и моё письмо студентам, а также на различных студенческих собраниях. Поэтому большинство присутствующих на конференции, человек четыреста, знали существо вопроса и вели себя активно.

В зале оказались мать и сын Васильевы. О Викторе я писал в книге. Двадцативосьмилетним он приехал в Ленинград в состоянии крайнего истощения, с множественными абсцессами левого лёгкого. У него не было ни направления, ни вызова, было только безысходное отчаяние.

Первой выступила мать. По её словам, за истёкшие после операции двадцать лет Виктор ни разу не болел. А сын встал, поклонился нам и аплодировавшим и подтвердил, что совсем здоров. Такая «живая иллюстрация» внесла оживление в обсуждение книги; читательская конференция прошла в сердечной дружеской атмосфере.

На следующий день я побывал в хирургической клинике, где меня попросили проконсультировать больных, затем навестил Асю и некоторых знакомых.

Нас сопровождал главный хирург области Евгений Авраамович Пак, кореец по национальности. Он же организовал нам поездку по Байкалу с посещением острова Ольхой. Мне хотелось повидать там одну бурятку.

…Учительница Мария Егоровна Иршутова из ольхонского посёлка Хужир однажды заявилась в Ленинград и вместо положенных документов держала в руках номер журнала «Молодая гвардия» с моими воспоминаниями. С этой вот «рекомендацией» она обратилась в клинику. Речь шла о её сестре, которая страдала пороком сердца в очень тяжёлой форме и фактически погибала: как безнадёжную, сестру никуда не брали на лечение. Причём из рассказа следовало, что больной не одолеть долгую дорогу. От своего имени я адресовался к заведующему терапевтической клиникой Иркутского медицинского института с просьбой поместить женщину к нему в стационар, обследовать и по возможности вывести из тяжёлой стадии. Как только ей станет лучше, примем к себе и будем думать об операции.

Марию Егоровну тронула наша забота, и, уезжая, она приглашала в гости. Через какое-то время известила, что была с моим письмом у профессора-терапевта, нашла там полное понимание.

«Сейчас еду за сестрой и о результатах её пребывания в клинике буду вам аккуратно сообщать», — писала она последний раз. После этого я от неё ничего не получал, удивляясь её молчанию. Положила ли она сестру в клинику? Что было потом? Жива ли вообще больная?.. Вопросы повисли в воздухе. Надеясь теперь познакомиться с людьми, живущими на Байкале, я рассчитывал хоть что-то узнать о судьбе своей несостоявшейся пациентки.

Путешествовать по озеру предстояло на небольшом катере с командой из трёх человек в обществе пяти-шести пассажиров. Рано утром мы двинулись вверх по Ангаре. Было начало июля. В Иркутске стояла хорошая, солнечная погода, однако мы вскоре почувствовали, что тёплые вещи, которые мы захватили с собой, нам не помогают. Климат давал о себе знать.

Шестьдесят километров, что отделяли нас от Байкала, одолели незаметно. Благодаря плотине вода в Ангаре у Иркутска поднялась довольно высоко, отчего прежде столь бурная река «смирилась», и мы шли как по тихому плесу. Только около Байкала течение сделалось быстрее.

Любовались огромным камнем посреди Ангары, у самого истока. По легенде, старик Байкал рассердился на свою дочь, которая побежала навстречу Енисею, и бросил в неё этот камень. Вода в Ангаре, как и в Байкале, чистая и прозрачная. На глубине в десять и более метров на дне видна десятикопеечная монета.

Находиться на палубе долго было невозможно: пронизывал холодный ветер, дующий из ущелий.

Мы плыли до позднего вечера, а когда стемнело, завернули в бухточку, где уже стояли другие суда. Члены команды сели в лодку, забросили две-три небольшие сети.

Утром мы были на палубе до восхода солнца. И не пожалели, что встали рано. Вокруг расстилалась зеркальная водная гладь. Но вот на востоке слегка заалело, и природа стала просыпаться. На наших глазах менялись цвета облаков. Ледяная вершина горы засветилась радужными красками. В небе ярко загорелась утренняя заря.

Подъехали на лодке наши «рыбаки», привезли ведро свежих омулей, хариусов, линей. Тут же на борту принялись их чистить и варить. На палубе соорудили импровизированный стол. Нас пригласили завтракать.

Часам к двенадцати показался остров Ольхон (длиной 90, шириной от 5 до 12 километров). Пройдя какое-то время вдоль его берегов, остановились у посёлка Хужир. Это сравнительно крупный посёлок, насчитывающий до двух тысяч жителей. Приблизительно половина из них русские, половина — буряты. Население рыбачит, трудится на рыбозаводе, обрабатывающем колхозные уловы. Лесов на острове немного, преобладают степи, где пасутся стада овец и оленей. Сообщение с Большой землей летом — катерами, есть даже понтонная переправа, а в распутицу и зимой — самолётами.

Пошли по посёлку. В центре села — двухэтажная школа-десятилетка, в которой обучается около пятисот детей. У одного из домов на лавочке увидели пожилую бурятку, покуривающую трубочку на длинном тонком мундштуке. Спросили, не здесь ли живёт Мария Егоровна Иршутова. Лицо женщины осветилось доброй, приветливой улыбкой.

— Да, здесь. Мы вас ждём. Телеграмму получили. Я Марусина мама. А сама Маруся уехала на пастбище, скоро вернётся. У нас такой обычай — встречать гостей свежей бараниной. — Говорила она по-русски не совсем правильно, но понятно.

Хозяйка позвала в скромно обставленную квартиру. А вскоре Примчалась на мотоцикле и Маруся. В завязавшейся беседе я спросил о сестре. Она поведала печальную историю.

Накануне отъезда в клинику сестра Катя вознамерилась во что бы то ни стало принять ванну. Условий для этого в доме нет, — надо было все организовать. Катя, у которой малейшее движение вызывало страшную одышку, вплоть до потери сознания, попросила мужа помочь. Он же, на её беду, был пьян. Налил больной женщине холодной, почти ледяной воды. В тот же вечер у неё возникла острая пневмония, и через несколько дней она скончалась.

Надо сказать, что принимать ванну людям с пороком сердца мы ни при каких условиях не рекомендуем. Если больной находится в крайней степени декомпенсации, то даже такая дополнительная нагрузка, как ванна, может кончиться трагически. В клинике тяжёлых пациентов мы не купаем, а прямо в постели обтираем влажной тряпкой — так, чтобы они не остывали и не испытывали физического напряжения.

Рассказывая, Мария Егоровна обливалась слезами. Она любила сестру и надеялась её спасти.

— Я уверена, что её удалось бы вылечить, если бы не этот ужасный случай, — заключила она.

К слову сказать, пьянство издавна являлось страшным бичом здешнего населения. До Октябрьской революции всякого рода проходимцы, спекулянты, авантюристы, пользуясь поголовной неграмотностью людей, усиленно спаивали их, выменивая на водку пушнину, оленину, рыбу. Пили взрослые и дети, мужчины и женщины. Водка, табак и болезни, особенно детские, приводили к вымиранию населения острова. Склонность к пьянству, к сожалению, сохранилась и до настоящего времени.

В продовольственном магазине в посёлке Хужир было очень много водки, которую отпускали не только взрослым, но и подросткам. При этом в магазине не было ни лимонаду, ни квасу, ни минеральной воды. И, как мы убедились вечером, это даёт себя знать. Все присутствовавшие с нами на встрече учителя, рабочие и их семьи — мужчины и женщины — пили водку стаканами, отчего мне, глядя на них, становилось страшно.

Кстати, о безалкогольных напитках: не только в посёлке Хужир, у нас в Ленинграде вы можете пройти два главных проспекта на Петроградской стороне, где я живу, Кировский и Большой, не сможете купить стакана кофе или чая.

Зато на обоих проспектах вы сможете на каждом шагу приобрести водку, коньяк, шампанское и вина всех сортов! Даже в кафе «Мороженое»! И после этого нам рекомендуют проводить антиалкогольную пропаганду! Но каждый в ответ на наши слова спрашивает: а что пить, если у нас в городе мало безалкогольных напитков? Там, где они есть, выстраивается такая очередь, что и пить не захочешь! Почему бы не сделать наоборот, т. е. чтобы за алкогольными напитками была бы такая очередь, а все безалкогольные напитки продавались бы свободно.