«Вопрос ещё не рассматривался». Затем пришёл ответ, что поезда в Америку не разрешают, так как такая поездка у них не запланирована,

Сергей Александрович заботливо спросил:

— Не очень ли вы расстроились оттого, что вас не пустили в Америку?

— Нет, — отвечал я, — в Америке я был не раз и большого желания ехать опять у меня нет. Но я отлично понимаю, что это редкий случай, когда американцы приглашают русского учёного на таких условиях. И поездка моя имела бы большое значение для престижа русской науки. Ведь американцы не такой народ, чтобы выбрасывать деньги. Но, может быть, пошлют кого-нибудь другого? Мне всё равно: лишь бы дело не стояло.

— Да, верно, — сказал Борзенко, — мы люди не тщеславные, лишь бы делалось дело.

И он рассказал мне эпизод из военной истории.

Адмиралу Ушакову надо было провести какое-то мероприятие, важное для государства и народа. Но он знал, что высшие чиновники, если он сам предложит, завалят его предложение. Тогда он обратился к Потёмкину, чтобы тот от своего имени сделал предложение. Потемкин удивился: «Какой же тебе интерес, если я сделаю это предложение? Ведь вся слава достанется мне». — «Это не важно, — сказал Ушаков. — Важно, чтобы это было проведено в жизнь и принесло славу любезному отечеству, а потомки разберутся».

Много раз я бывал за границей, в том числе в странах американского континента. Случалось, приезжал в пору потепления политической атмосферы, а бывало, приезжал в страну, с которой отношения у нас натянутые, — и всё равно простые люди, коллеги учёные встречали советских посланцев с неизменным радушием. Не берусь говорить за всех, но нас, советских медиков, всегда и везде принимали дружески и сердечно. По крайней мере, так случалось со мной.

Я и сейчас время от времени выезжаю в заграничные командировки, но особенно часто ездил в конце шестидесятых — начале семидесятых годов. Я видел, как велик авторитет Советского Союз в глазах людей всего мира, каким доверием пользуются наши учёные у зарубежных коллег. Заметил я одну любопытную особенность: ни с кем так доверительно не говорят, никому не верят с такой искренностью, как нам, врачам из Страны Советов. Разумеется, я имею в виду прогрессивных учёных.

Авторитет института укреплялся. Ещё только шли разговоры о международном центре, а с нами искали общения очень многие учёные, в нашем мнении нуждались. Посыпались приглашения на разного рода совещания, конгрессы, симпозиумы.

Когда профессор Мейер был в Ленинграде, он завёл речь о созыве европейского совещания специалистов по заболеваниям органов грудной клетки. Подчёркивал, что без России оно не будет иметь должного веса.

Вскоре Мейера избрали президентом Первого европейского конгресса. Он прислал мне письмо:

Через несколько месяцев после этого приглашения — вызов из Лимы. В столице Перу намечался XIX конгресс Международного колледжа хирургов. Мне хотели присвоить титул почётного члена данного сообщества. В повестку дня заранее был включен мой доклад «Реанимационные мероприятия при астматическом состоянии». Наша методика, которую я уже описывал, тогда не была отражена в литературе, но являлась большим достижением отечественной науки и потому интересовала зарубежных учёных.

Ждали меня к себе и в Японии. Профессор Чузо Нагаиши из Киото тоже был гостем нашего института. Он — крупный специалист по торакальной хирургии и пульмонологии. Нам было о чём поговорить; он высоко оценил научные изыскания коллектива и, уезжая, настойчиво приглашал для обоюдной пользы посетить Японию. Довольно быстро я получил его монографию на английском языке о детальной структуре лёгкого с просьбой написать к ней предисловие. Работа оригинальная, интересная, и я с удовольствием представил её читателю. Изданную книгу с моим предисловием и дарственной надписью Нагаиши я храню в своей библиотеке. В дальнейшем переписка наша продолжалась, как и возобновлялись предложения приехать в Японию. Пожалуй, самым привлекательным было бы участие в собрании Японского общества по борьбе с раком лёгких в Осаке, где я мог бы выступить с лекцией на эту тему.

Но как разорваться между всеми делами? Поспеть почти одновременно в разные страны разных континентов? И что выбрать? Может быть, Нидерланды? Ведь на конгресс в Амстердам меня тоже пригласили… Как ни жаль, от многих поездок я вынужден был отказаться, справедливо ссылаясь на занятость.

По неизвестным мне причинам перестал писать директор ВОЗ доктор Ямомото. Вопрос о создании у нас всемирного центра пульмонологии больше не поднимался. А вскоре и я ушёл с должности директора института.

Я рассказал здесь, разумеется, далеко не обо всех международных контактах, которые выпали на мою долю. Особенно участились зарубежные поездки в конце 60-х — начале 70-х годов И всюду я старался оправдать высокое звание русского учёного. Видел, как велик авторитет Советского Союза в глазах простых людей, с каким доверием относятся к нам иностранные коллеги. Чем выше поднимался авторитет Института пульмонологии, тем больше нас посещали учёные различных стран и континентов. Одновременно всё чаще и настойчивее приглашали меня на международные конгрессы и симпозиумы. Однако, со второй половины шестидесятых годов, Министерство здравоохранения под разными предлогами старалось не пускать меня за рубеж.

Со своей стороны, я очень внимательно изучал опыт других хирургов и, если находил что-то, что было лучше, чем у нас, — то ли в технике операций, то ли в оснащении приборами и оборудованием, — старался внедрить это у себя. И несомненно, прогресс в деятельности нашего коллектива во многом связан с моими заграничными впечатлениями.

Мысли мои то и дело возвращались к Борзенко. Я прочитал вторую книгу его романа «Какой простор!». Сергей Александрович писал её, уже будучи не совсем здоровым. А сколько в нём жизнелюбия и жизнеутверждающей силы! С какой любовью говорит он о русских людях, об их самоотверженной работе, об их каждодневных свершениях! И описывает все правдиво.

Просто, как сама жизнь. И сложно — как в жизни.

Получил письмо от Валерия Григорьевича Венгерова. Мне он совсем незнаком — просто отозвался как читатель моей книги «Сердце хирурга». В письме вкладыш — номер пермской газеты «Звезда» от 14 мая 1976 года.

В заметке «Мирные взрывы» газета приводит выписку из решения научного совета АН СССР:

«Совет постановляет: рекомендовать министерству… организовать проработку технологии изготовления электровоспламенителей с использованием предложенной В. Г. Венгеровым вольфрамовой проволоки».

Это решение есть признание того, чему В. Г. Венгеров, преподаватель пермского профессионального училища, посвятил свыше сорока лет.

…Мирные взрывы. Год от года они находят всё более широкое применение в народном хозяйстве. И чем больше в них нужда, тем острее встаёт вопрос об их эффективности и безопасности.

Электрическое взрывание считается самым благоприятным. Но, как показала придирчивая массовая проверка, примерно десять процентов электродетонаторов портится при транспортировке и длительном хранении. Следовательно, они бесполезны и не могут обеспечить взрыв. А каждый такой отказ чреват угрозой для человека. К тому же обезвреживание несработавшей взрывчатки вызывает простои, иногда — аварии.

Всесоюзное совещание по буровзрывателям, состоявшееся в Кривом Роге в 1974 году, признало, что количество выпускаемых электродетонаторов не отвечает современным требованиям.