— Мне рекомендовал к вам обратиться Роман Тимофеевич, — сказал Никитин и передал Татьяне Павловне свое удостоверение.

Она внимательно посмотрела документ и, положив его на стол, сказала:

— Я слушаю вас, товарищ Никитин.

— Рядом с вами живет Бодягина Анитра Лукьяновна. У этой старушки снимает мезонин работник ОСУ Гуляев Сергей Иванович. Вы его знаете? — спросил Никитин.

— Знаю. Гуляев приходил ко мне смотреть мой сад. Он любит цветы, фотографировал мою внучку. Приятный, вежливый человек.

— Очень важно узнать, есть ли у этого «вежливого человека» пишущая машинка, и, если есть, получить хоть несколько слов, отпечатанных на этой машинке. Сделать это может только один человек — вы, Татьяна Павловна.

— Я? — удивилась она. — Каким образом?

— Представьте себе, что вы написали статью, ну, скажем: «Цветы субтропиков в средней полосе России», или что-то другое. Приходите вы к соседке утром, когда Гуляева нет дома, и обращаетесь к ней с просьбой: это ваша первая статья, она еще не свободна от литературных недостатков, вам очень нужно, чтобы кто-нибудь отпечатал эту статью на машинке. Анитра Лукьяновна живет здесь, на Зеленой Горке, сорок с лишним лет, не знает ли она, у кого есть машинка?

— Я, конечно, могу это сделать, но статья… — нерешительно остановилась она.

— У вас есть литература по цветочному садоводству?

— Есть, целая библиотека.

— Возьмите и выпишите любую статью, сделайте много помарок, исправлений, даже ошибок.

— Все это очень важно? — спросила она.

— Очень.

— Хорошо. Я все сделаю, — пообещала Татьяна Павловна.

Они условились встретиться завтра днем в приемной председателя горисполкома, и Никитин, простившись, быстро ушел, а Татьяна Павловна достала с полочки нужную книжку по цветоводству и углубилась в чтение.

Сегодня стройбатовцы не задерживались, как всегда, в душевой. Наскоро умывшись, они торопились туда, где под большим брезентовым тентом на длинных столах, крытых белой клеенкой, стояли миски, полные до краев жирных наваристых щей.

Повар превзошел самого себя. Запах капусты, лука, перца, лаврового листа и молодого укропа раздражал и без того отличный аппетит. Обед прошел быстро и очень оживленно.

К концу обеда появились у стола начальник ОСУ, командир батальона и офицеры. Дежурный по столовой, лейтенант Колесов, отдал рапорт.

Полковник Шабров поздравил стройбатовцев объекта «А-17» с трудовыми успехами и вручил переходящий красный флажок лучшим строителям — бригаде Павла Русых.

Русых сдержал слово, данное полковнику: уже через десять дней его бригада оставила далеко позади бригаду вольнонаемных, а неделю тому назад вызвала на соревнование плиточников на стройке объекта «В-5».

С полученным флажком бригада Русых строем прошла на место работы, и как раз вовремя, потому что Саша Елагин привез облицовочную плитку и надо было, не задерживая машину, быстро ее разгрузить.

Стройка «А-17» была на горке, машина брала подъем, поэтому вся плитка съехала к задней стенке кузова, давила на нее и не давала откинуть борт. Стройбатовец было замахнулся по крючку кирпичом, но услышал ворчливый басок Елагина:

— Я те стукну! Сломаешь, черт, крючок! Тут нужна не силенка, а чуток смекалки, понял? Гляди. — Шофер левой рукой надавил на борт, а правой ладонью снизу вверх ударил по крючку. Удар был так силен, что крючок, точно сахарный, лопнул пополам, а Елагин, не рассчитав силу удара, стукнулся лбом о кузов, да так, что на лбу его мгновенно вскочила шишка величиною с орех.

Наглядный урок смекалки вызвал такой хохот всей бригады, что Елагин, и без того расстроенный поломкой крючка, совсем смутился и, потирая лоб, скрылся в кабине.

Пока разгружали машину, бригадир Русых тут же на тавровой балке из толстой проволока выгнул молотком новый крючок для кузова. Конечно, он был хуже заводского, но борт мог держать.

— Видел? — сказал Русых, показывая шоферу свою работу. — Изделие из простой проволоки и русской смекалки.

Елагин взял крючок, повертел в руках и, повеселев, похвалил:

— У тебя, солдат, руки умелые. Пойдем, поставим на место! — закончил он.

Татьяна Павловна любовно выращивала живые цветы, Анитра Лукьяновна изготовляла искусственные цветы.

Любовь к цветам, казалось, должна была сблизить двух женщин, к тому же соседок, но все попытки Бодягиной войти в дом на правах дружбы кончались полной неудачей: ее встречали вежливо, но так холодно, что ни о какой дружбе не могло быть и речи.

Поэтому, увидев на пороге своего дома соседку, Бодягина даже зарделась от удовольствия и радушно пригласила ее войти.

С трудом минуя острые углы громоздкой, старинной мебели, протискиваясь то одним, то другим боком, женщины добрались до ветхой кушетки, обитой полинявшей штофной тканью.

— Я решила обратиться к вам, Анитра Лукьяновна, с не совсем обычной просьбой, — нерешительно сказала соседка.

— Да боже ж мой, Татьяна Павловна, да я для вас луну с неба достану! — воскликнула Бодягина, и по всему ее виду, от мелких куделек яркорыжих, крашеных волос до острого, любопытного носика, было видно, что она хоть сейчас готова выполнить ее просьбу.

— Только я вас прошу, Анитра Лукьяновна, не говорите о моей просьбе никому, пусть это останется между нами.

— Да боже ж мой, Татьяна Павловна, да за кого вы меня принимаете?! Да я, как могила… — клятвенно произнесла Бодягина, прижимая к груди маленькие жилистые кулачки.

— Я написала статью, — сказала Сергеева, разворачивая свернутые в трубочку листы рукописи, — «Хранение клубней георгин в зимних условиях». Понимаете, Анитра Лукьяновна, это моя первая работа, и я очень волнуюсь.

— Татьяна Павловна, понимаю!

— Помогите, Анитра Лукьяновна. Почерк у меня плохой, дать машинистке в горсовет стыдно. Не знаете ли вы, кто бы мог перепечатать рукопись, а?

— Да боже ж мой, Сергей Иванович вам и отпечатает!

— Ваш жилец?

— Да, вы его знаете, он еще у вас в саду Маринку фотографировал.

— А у него есть машинка?

— Как же, есть. Он вечерами часто на машинке стукает.

— И быстро он печатает?

— Чего не видела — того не знаю. Он скоро десять лет как у меня живет, а я ни разу у него в комнате не была. Сам у себя полы моет, сам пыль вытирает, а из дома уходит, свою комнату на замок. Большой оригинал!

— Как же это так, ни разу у него в комнате не были? — недоверчиво спросила Сергеева.

— Когда у Сергея Ивановича жена умерла, он себе зарок дал, что ни одна женщина не войдет в его комнату. Очень любил ее, как в романе, — охотно рассказывала Бодягина.

Татьяна Павловна поднялась, поблагодарила соседку за участие и, как та ни уговаривала ее выпить стакан чая с вареньем, простилась и ушла.

А в тот же день, поздно вечером, пришел к ней Гуляев. Сели они в саду на лавочке, он вынул из кармана ее рукопись и сказал:

— Вас, Татьяна Павловна, моя хозяйка ввела в заблуждение. У меня нет пишущей машинки. Брал я два раза машинку с работы к себе домой, годовой отчет печатал, а своей, к сожалению, не имею.

— Очень жалко, Сергей Иванович, как же быть? Посоветуйте что-нибудь? — огорченная неудачей, попросила Сергеева.

— Могу я взять вашу рукопись с собой на работу и перепечатать в обеденный перерыв, — предложил Гуляев, — устроит это вас?

— Я буду вам очень благодарна, Сергей Иванович, лучший георгин из своего сада высажу для вас в горшочек!

— Договорились, зайдите завтра ко мне на работу часика в два, получите рукопись, — сказал Гуляев, прощаясь у калитки.

А на следующий день после двух часов в приемной горсовета Татьяна Павловна встретила Никитина и рассказала ему, как она выполнила поручение. Горячо поблагодарив ее, Никитин отправился в ОСУ. В управлении он без труда установил, что после окончания занятий три пишущие машинки управления запирает спецчасть, никто никогда не брал машинку домой и что к перепечатке годового отчета Гуляев не имеет никакого отношения.