Дженкинс угрюмо покачал головой:

– Это не было случайностью. Это были козни дьявола.

Он произнес это таким тоном, что у Мэделин перехватило дыхание.

– Значит, моя мать занималась черной магией?

– О да. – Старик энергично кивнул. – Ваша мать участвовала в сборищах ведьм. Ими руководил человек, называвший себя «магистром». Они собирались ночью по пятницам в роще Уорренера в старом амбаре. По ночам там творились странные вещи. Нехорошие вещи. Упаси меня Господь!.. – Его акцент и тихий голос заставили Мэделин придвинуться к нему поближе.

Она внимательно слушала Дженкинса.

– Как же моя мать втянулась во все это?

Дженкинс пожал плечами и опустил глаза, глядя на свои сильные натруженные руки и как бы ища в них ответ на ее вопрос.

– Я не знаю точно, – сказал он наконец. – Возможно, на нее сильно подействовала смерть хозяйки, и при этом за ней никто не присматривал надлежащим образом. Ваш отец все время работал в Лондоне, а она все глубже и глубже погружалась в депрессию. Я предупреждал сэра Джорджа, но он не хотел меня слушать.

– Мой дед знал, чем она начала заниматься, но ничего не сделал, чтобы остановить ее?

– Как только сэр Джордж забеспокоился, госпожа Камилла убедила его, что не делает ничего предосудительного, – ответил Дженкинс.

Мэделин была тронута уважительным отношением старого садовника к ее матери, к бабушке и деду.

– Мой отец тоже знал об этом? – спросила она.

– Мне казалось, не мое это дело ехать в Лондон и сообщать вашему отцу о поведении жены. Я был всего лишь садовником. Но однажды ночью я шел по дороге в Пендлбэри и, услышав странный шум, приблизился к амбару в роще Уорренера, где, как я знал, обычно собирались ведьмы. – Голос его понизился почти до шепота и в глазах застыл страх, как будто увиденное в ту ночь до сих пор преследовало его.

– Они только что принесли в жертву какое-то животное, – продолжил он. – Я услышал, как они запели, заглянул в разбитое окно и увидел, что собравшиеся мажут кого-то кровью. Это было ужасное зрелище. Затем я вдруг услышал… ваше имя.

Мэделин похолодела, догадываясь, что там происходило. Она попыталась представить старый амбар с алтарем в середине, вокруг которого при свечах плясали и пели голые мужчины и женщины, держа в руках фаллические символы.

– Это означало, что в следующий раз должны были принести в жертву вас, – почти неслышно прошептал Дженкинс.

– Нет! – Мэделин вскочила на ноги. От ужаса по спине у нее пробежал холодок, а лицо мертвенно побелело. – Нет! – Это был отчаянный протест, стремление отогнать ужасные видения, которые возникли перед ее глазами. Родная мать была готова принести ее в жертву?! – Это неправда, – судорожно прошептала она. – Вы ошиблись. Моя мать не могла согласиться на такое безумие…

Глядя на горящие в камине поленья, Дженкинс продолжал, не обращая внимания на ее слова:

– Затем я побежал домой, не зная, что делать. Мне не хотелось снова обращаться к сэру Джорджу, так как он не стал бы меня слушать. Времени оставалось очень мало. Я помнил, что они говорили о «середине лета», а это означало, что следующее жертвоприношение должно было состояться через два дня.

В гостиной наступила гнетущая тишина, которая, казалось, давила на Мэделин почти физически. Не было слышно никаких звуков снаружи, как будто она находилась на дне глубокого омута. И только стук сердца, отдававшийся в ушах, убеждал, что все происходящее реально. То, что говорил Дженкинс, было похоже на ночной кошмар, в котором она и ее мать были центральными фигурами, действующими словно приведения в другом месте и в другом веке. Она посмотрела на свои руки – утонченные руки художницы с золотым обручальным кольцом, единственным украшением, – и подумала, что вот эти руки когда-то доверчиво держались за мать… Мать, которая вытащила своего ребенка из детской кроватки и повела в это ужасное место… Мать, которая была готова принести ее в жертву дьяволу! Плакала ли она тогда? Цеплялась ли за юбку матери? Просила ли защитить ее?

Мэделин закрыла глаза, чувствуя тошноту.

– И что же произошло дальше? – спросила она низким голосом. Дженкинс едва расслышал ее.

Он повернул к ней свое обветренное лицо, и в ею глубоких морщинах чувствовалось такое благородство и достоинство, что в этот момент Мэделин прониклась особым уважением к садовнику. Поблекшие голубые глаза Дженкинса были влажными от переживаний и смотрели на нее с сочувствием.

– Я связался с вашим отцом в Лондоне, – медленно произнес он, обдумывая каждое слово, чтобы уберечь ее от болезненного удара и страданий, которые, однако, она уже испытывала, – и он приехал так быстро, как только смог. Он все еще не верил мне. Но ему пришлось поверить, когда поздно вечером он прибыл из Лондона и не застал дома ни вас, ни вашу мать. Сэр Джордж сказал, что не знает, куда вы исчезли, и тогда ваш отец по-настоящему забеспокоился. Он бегал по дому, выкрикивая: «Камилла, где ты? Где Мэделин?» Сэр Джордж тоже встревожился. Они начали искать меня…

Последовала длительная пауза, и казалось, Дженкинс снова переживает этот момент, вероятно, самый тяжелый в своей жизни, когда жизнь ребенка висела на волоске… Ребенка, которого он мог спасти! Мэделин затаила дыхание, напряженно ожидая продолжения.

– Я сказал им: «Следуйте за мной» – и повел их в амбар в роще Уорренера, – продолжил Дженкинс.

Мэделин едва могла вынести то, о чем рассказывал садовник, представляя, как ветер завывая в отдаленной роще, амбар, свечи и жертвенный алтарь. Она закрыла глаза и уткнулась лицом в свои ладони, задрожав от ужаса. Она смутно припоминала нож, поющие голоса, обнаженные тела и глаза – множество глаз, которые, словно угли, жгли ее тело, в то время как она лежала там… И мужской голос.

– О Боже! – воскликнула она. – Милостивый Боже!

– Да, – тяжело произнес Дженкинс. – Мы прибыли вовремя, ваш отец и я. Он бросился вперед и снял вас с алтаря, а я схватил Камиллу… – Слезы снова покатились по его щекам, и он безуспешно старался вытереть их носовым платком. – Я знал ее с тех пор, когда она была такой же маленькой девочкой, как и вы. Но в эту ночь она вела себя очень буйно. Визжала и выла, а я думал только о том, как бы поскорее увести ее из амбара и доставить домой. К счастью, вы не пострадали, но очень громко плакали, и сэр Джордж позвонил доктору. Ваш отец вызвал полицию…

Мэделин плакала. Ей было жаль и мать, и себя – ту маленькую девочку, какой она когда-то была. Она с ужасом думала о той ночи, которая только благодаря Дженкинсу не закончилась чудовищным преступлением! Казалось, все прошлые переживания, которые были загнаны в ее подсознание, теперь вырвались наружу.

– Они ничего не смогли сделать с вашей матерью, – продолжал Дженкинс. – С ее умом что-то случилось. Доктор сказал, что она была в трансе, когда ваш отец и я ворвались в амбар. Ее мозг получил необратимый шок или что-то вроде этого. Но главное, нам удалось спасти вас. – В его голосе прозвучали нотки гордости, но не более чем если бы он вырастил чудесную розу или прекрасную лилию на клумбе.

– Вы спасли мне жизнь!.. – сказала Мэделин, глядя на Дженкинса, который все еще стоял на коленях, комкая свой носовой платок, что было, пожалуй, единственным проявлением его чувств. – Я всегда буду благодарна вам за это, – искренне добавила она. – Не представляю… что было, когда прибыла полиция?

– Ну, конечно, все разбежались, амбар был пуст. Они рассыпались по всей местности, оставив после себя разруху. В деревне нашли одну старуху, которую обвинили в участии в этом шабаше, но это ни к чему не привело. В газетах много писали об этом случае, и сэр Джордж испытал массу неприятностей. Вот почему он так разозлился на вашего отца. Газетчики устроили из этого случая настоящую сенсацию. А сэр Джордж считал, что не следовало вызывать полицию, что надо было сохранить все в тайне, чтобы оградить от нападок семью Даримплов. Но, по-моему, ваш отец был прав. Этих зловредных людей следовало бы поймать и наказать.