Фрау Зельда даже и не сразу поняла, кто звонит. А когда поняла, сделала вид, что очень обрадовалась своей дочери и просто от восторга и радости не могла и слова сказать. Симона предупредила, что минут через сорок будет на месте и отключилась.

Усмехнулась и спрятала телефон. Было раннее утро, и еще хорошо, что не было ветра, иначе бы она совсем продрогла.

Она была спокойна в мыслях. Чему быть – того не миновать, и уже то, что есть на самом деле не исправишь… но душа мелко дрожала. Глубоко внутри была мелкая противная дрожь. И может быть сильнее от того, что нужно будет общаться с матерью.

Этой слишком сложной для нее женщиной. Которая по жизни стала для Симоны очень трудной частью бытия.

Еще маленькой девочкой она не могла понять таких отношений ее подружек к своим матерям. Они запросто могли обнять свою маму, поцеловать, залезть без спроса на руки, шалить без всяких зазрений совести, что то клянчить и капризничать…

Симона ЭТОГО не могла. Когда в силу осознания себя как человека, маленькая Симона пыталась понять, почему у нее не такие отношения с мамой, как у других, она успокаивала себя тем, что наверное это у них с мамой правильные отношения, а не у других. Наверное, так и должно быть, строго и по правилам. Без розовых соплей и развязности в отношениях. Симона даже и не знала, любила ли она когда-нибудь свою мать, или нет. Но иногда, когда безумно хотелось ласки, маленькая Симона или забившись под одеяло плакала, или нерастраченную ласку отдавала своим игрушкам, нежила их и лелеяла, зацеловывая и обнимая. Этот период Симона прекрасно помнила. Еще был с ними отец, но она практически его и не видела. Всегда в командировках, всегда куда-то спешащий дядя, от которого пахло табаком и бензином. Иногда дарящий игрушки и берущий Симону на руки. И тогда это было неприятно девочке. Хотелось быстрее отделаться от этих колючих щек и загрубевших пальцев…

Потом, годам к десяти, когда отец ушел из семьи, появилась какая-то отрешенность от матери. И было уже все-равно дома она или нет. Срывает она на Симоне злость или нет… Что скажет, как посмотрит… стало безразлично. Просто Симона поняла, что ИХ отношения самые неправильные из всех неправильных, которые только могут быть между матерью и дочкой. Да, Симоне теперь действительно стало ВСЕ РАВНО.

До самого момента встречи с будущим отцом ее сына. У Симоны всегда были непростые отношения со сверстниками, наверное в силу ее замкнутости, которая появилась после нескольких попыток привести подруг домой, и скандалов на этой почве, закатываемых матерью. Ей не нужны были чужие дети в доме. Ей не нравился смех и баловство. Ей нужен был покой. Все. Девочку, у которой была странная мать, начали сторонится. И она сама перестала искать общения. Замкнулась в себе. Ее лучшими друзьями стали книги. Она их читала запоем, иногда теряя счет времени, погружаясь в мир сказок, добрых фей, нежности и чуть позже – любви. Ей снилась эта любовь. Снились замечательные отношения, в которых можно было дарить нежность и ласку, упиваясь любовью, которую к тебе питали другие.

Это были чудесные сны. И так хотелось, чтобы они стали явью…

И они ею стали. Когда однажды, утром в класс зашел новичек, с красивейшими темными глазами и улыбкой от которой плавилась душа. Все. Симона поняла – этот тот, которому можно подарить сердце… И в конечном счете она действительно подарила этому мальчику и сердце и свою душу, а когда Симоне исполнилось шестнадцать – они стали любовниками. Это был необыкновенный период жизни для них обоих. Они были влюблены, они хотели быть вместе. Не смотря на мать, не смотря на то, КАК смотрели на их отношения в школе, они были вместе. И им казалось, что так будет всегда.

Но это только казалось. Все пошло под откос тогда, когда Симона забеременела. Вот тогда родители Говарда и мать Симоны встали в штыки. Говард был не из бедной семьи, и его родители естественно считали, что их чадо достойно большего, чем дочь матери-одиночки. Это была почти война. Мать настаивала на аборте, родители Говарда пытались влиять и на сына, и на Симону, через ее мать.

Симона выстояла. Говард был с ней и ничего большего для счастья Симоне не нужно было. И в конце концов они поженились, еще будучи учениками лицея. Все это было совсем непросто, но они выстояли. Выдержали. Родители Говарда смирившись, как потом оказалось лишь на время , сняли для молодых дом и впервые в жизни Симона чувствовала, что такое СЧАСТЬЕ. Она хозяйка. Она любима и любит…

Два года длилось это счастье. Говард не выдержал напора своих родителей. Не выдержал постоянных упреков и наставлений от собственных родителей. Не выдержал того, что нужно не только учиться, но и работать, чтобы содержать семью. Начал пить. И к этому начало прилагаться и все остальное…

Когда Тому исполнилось два года, Симона осталась одна. Она сама подала на развод. Больше не было сил терпеть побои и ругань. Не было сил смотреть в испуганные глаза сына во время их ссор…

Поддержки от матери Симоне ждать не приходилось. И собрав всю свою силу волю, сняв все свои сбережения, которые ей регулярно переводил отец, несмотря на то, что они не виделись, с одним чемоданом в одной руке, с Томом в другой, хрупкая девушка уехала в большой город Гамбург, в котором очень надеялась найти хорошую работу и дать сыну достойную жизнь. Много всего пришлось пережить, пока не появился в их жизни человек, которому не важно было социальное положение, не важно было, что есть «довесок « к той, которая так приглянулась… На следующие 13 лет этот человек стал для Симоны и Тома самым главным в их жизни. Стал любимым мужем для Симоны, и замечательным отцом для Тома…

Но и эти 13 лет пролетели. Том вырос, Герман разбился на машине… Но осталась такая огромная любовь и благодарность этому человеку от них обоих…

А сейчас для Симоны наступил следующий период в ее жизни, в котором пока было столько неясного… . Кто такой Билл? Что будет с мальчишками? Что будет с ней в связи с этим? Как будет дальше с ее отношениями к Ральфу? Сейчас были пока только вопросы, но настала пора находить на них ответы, чем, собственно и собиралась заняться Симона…

***

***

Встреча была довольно пафосной, с натянутыми улыбками, объятиями и неловкостью с обеих сторон.

Мать не изменилась. Симона даже не заметила, чтобы она постарела.

Так… может добавилось пара-тройка мимических морщин.

И все.

Симона ходила по дому, невесомо касаясь пальцами тех вещей, которые были и раньше в этом доме.

Мать что-то рассказывала ей, хлопоча в кухне, Симона ее не слушала, лишь изредка поддакивала или что-то спрашивала, чтобы просто поддерживать этот ненужный ни ей , не матери разговор.

В доме все было по-прежнему. Запахи, звуки, тени… фотографии…

Все было знакомо и в то же время не было по всему этому ностальгии. БЕЗ этого всего Симоне было хорошо.

В ее комнате все осталось точно так же, как и в последний раз, когда она тут была. За исключением новых окон и перекрашенных стен. Даже ее рисунки на полке остались нетронутыми, лишь чуть загнулись ссохнувшиеся листы…

На Симону вся эта обстановка давила. Хотелось вырваться на свежий воздух и вздохнуть полной грудью. Но у нее была цель и в конце завтрака, когда Симона взяв с тарелки кусочек сыра и разглядывая его, наконец-то спросила:

– Ма, у меня не было сестры? – вот так в лоб, напрямик, без всяких подготовок.

Это было продуманной «тактикой» со стороны Симоны. Ничто так не выдает человека, как неожиданная реакция.

И эта реакция последовала. Мать поперхнулась чаем и закашлялась. Симона вскочила и присев рядом, постучала по спине, ставшей белой, как мел, матери. Симона поняла – она попала в точку. Сразу. Мать глянула перепуганными глазами и продолжая иногда покашливать, взяла полотенце и прижала его ко рту.

– Господи… от куда у тебя такие мысли? – выдавила она и Симона с колотящимся сердцем вернулась на место.

– Долго объяснять, мам. – Симона сложила руки перед собой, закусила на секунду нижнюю губу. – Просто вот так получилось в жизни, что у меня есть все основания так думать. И эти «основания» очень веские, ма… ОЧЕНЬ.