Ральф чуть сощурился.
– А это не такая уж и глупая идея, между прочим. Хуже от этого не будет. Том будет чувствовать, что все время рядом, недалеко, по крайней мере… сможет напрямую интересоваться его здоровьем. Если действительно есть такая возможность – пусть прислушаются к его желанию. Поверь, так будет спокойнее и ему, и тебе. Парень будет под присмотром, а ты сможешь отдохнуть, хоть немного…
Симона чуть ненадолго задумалась, а потом кивнула.
– Знаешь, а ведь ты прав. Я поговорю с Хельгой.
POV Bill
Свет. Снова свет…
А потом снова будет тьма. Я знаю. Сколько раз я уже переходил из света во тьму?
Не знаю, не помню. Но много. И каждый раз, возвращаясь во тьму, я не знаю, смогу ли я снова увидеть свет…
Сон. Явь….
Я уже не знаю, что мне снится, а что происходит на самом деле.
Сколько раз я, возвращаясь к свету, чувствовал твою руку. Ты пытался удержать меня, но у тебя одного на это не хватает сил, для этого мне нужно помочь тебе….
Но у меня тоже нет сил. Нет пока возможности помочь тебе, Том….
Ты только не оставляй меня там, в темноте. Не оставляй, я очень надеюсь, что найду силы и тогда, вдвоем, мы сможем бороться… Мы должны бороться.
POV Tom
(Воскресенье, второй день после операции)
Руки сжимают плечи. Они дрожат мелкой дрожью, но я не могу заставить себя не дрожать.
Такое у меня с самого утра, не могу ничего с собой поделать. Изменений в твоем тяжелом состоянии нет, и меня это просто убивает. Мне страшно до дрожи в коленях.
Я очень плохо спал всю ночь, а утром глянул в зеркало и почти себя не узнал. Хотя… я был похож на тебя – когда ты лежал на операционном столе. Впалые щеки, почти черные круги под глазами.
Мне плохо. Мне плохо физически. У меня такое ощущение, что я начинаю чувствовать то же, что и ты.
Какие-то странные образы, отрывки из снов, которые осколками входили в мой мозг, когда он отключался на короткое время ночью. Я искал тебя в темноте, на ощупь, на звук биения сердца, того самого кардиомонитора, который я слышал в операционной. Каждый маленький сон сопровождается этим звуком.
Иногда я вдруг нахожу тебя, и чувствую руками тепло твоих ладоней. Я не вижу твоего лица, но я все равно знаю, что это – ты… Я даже себя не вижу, но знаю, что мне нужно вывести тебя из этой темноты, знаю и поэтому пытаюсь… пытаюсь… пытаюсь…
Я что-то говорю тебе, в чем-то убеждаю, иногда ты соглашаешься, и мне становится легче, но иногда твои руки просто исчезают, и тогда я резко просыпаюсь от бесконечного звука остановки сердца. Просыпаюсь с криком, и немного успокаиваюсь только тогда, когда понимаю, что это был очередной кошмарный сон. Хотя очень боюсь понять, что это может стать кошмарной реальностью.
И так без конца, всю ночь, всю долгую, изматывающую ночь…
Смотрю на маму, она говорит с Хельгой по телефону.
О твоем состоянии разговор, а меня сейчас колбасит так, что зажигалку не могу нормально зажечь и поднести к сигарете.
Мама закрывает глаза и отворачивается к окну.
Черт! Не надо со мной так, ма… У меня же сердце сейчас разорвется. Подхожу и касаюсь ее плеча, и она оборачивается ко мне. В глазах ее блестят слезы…
Чуть улыбается. Пытается вернее. Получается очень грустно.
– Что там случилось? – я сам не узнаю свой голос.
Чуть прикрывает трубку ладонью.
– Ему хуже, Том, – и по щекам текут слезы.
Я сжимаю ладонями виски, зажмуриваю глаза и сдерживаюсь, чтобы не завыть по-волчьи.
Потом сминаю в руке зажженную сигарету, не ощущая, как она обжигает мне пальцы. Выскакиваю из кухни.
– Мама! Скажи ей… скажи… я должен быть там, пусть она мне разрешит! Пусть!! Иначе я буду сидеть у дверей больницы!– это я кричу.
– Хельга, я не знаю, что делать… слышала? Ну тогда ты понимаешь, о чем я хочу попросить…
Слышу слова мамы, врываюсь в спальню, начинаю запихивать какие-то вещи в сумку, почти на автомате, через минуту она возвращается.
– Родной, Хельга оставит тебя у себя в кабинете, там есть комната отдыха…
– Хорошо, – сглатываю, так и не переставая собираться.
– Я отвезу тебя сама, малыш, – мама уходит одеваться.
Сижу на полу возле сумки и пытаюсь хоть чуть-чуть придти в себя, закрыв глаза, раскачиваясь взад и вперед.
Мне страшно. Господи, как же мне страшно!
Сердце превратилось в ледяной комок. Этот холод растекается по венам, входя в каждую клеточку и замораживая ее…
Я не могу помочь тебе ничем, и от этого бессилия становится еще хуже.
Потом выходим из дома, дорогу до больницы я практически не помню – осталось ощущение бесконечного продолжения ночи. Когда не знаешь, реальность это или сон.
Страшная явь, которую так хочется изменить, но нет возможности…
***
Кабинет Хельги.
Дрожь в пальцах, держащих сигарету. У меня вообще сейчас такое ощущение, что меня перестанет трясти только тогда, когда мне скажут, что с тобой все нормально.
А пока…
– Подавляющие иммунитет препараты дают побочные эффекты. Организм у Билла очень ослаблен, поэтому и остановка сердца была… – не смотрю ни на мать, ни на Хельгу, но знаю, что они обе смотрят на меня.
– Это очень опасно, да? – облизываю сухие губы.
По секундной заминке перед ответом чувствую, как они переглядываются между собой.
– Да, Том, опасно. Сразу после операции иногда бывают ухудшения, временные. Судя по анализам Билла, сейчас именно этот случай. Но если через два, самое большое три дня, не наступит улучшение, то… Остается ждать и надеяться на лучшее.
Вскидываю взгляд на Хельгу.
Она смотрит мне прямо в глаза.
– Сейчас у Билла наступил кризис, Том, эти дни решат все. Или улучшение, или…
-… смерть?… – шепчу и закрываю глаза, чувствуя, как из-под ресниц выкатываются слезы.
– Третьего не дано – отторжения материала не произойдет, я почему-то чувствую, а вот его общее состояние, особенно сердце…
Хельга чуть помолчала.
– Будем надеяться, что молодость и огромное желание жить помогут ему. Том, ты должен верить!
Киваю и затягиваюсь. Рвано выдыхаю дым.
– Все будет хорошо, родной, – мама легонько сжимает мой локоть.
Киваю, затягиваюсь.
– Том, обещай, что не будешь курить слишком много.
Поднимаю глаза на мать. Несколько секунд смотрим друг на друга.
– Ты же практически без перерыва куришь.
Перевожу взгляд на сигарету и опять киваю. Без перерыва? Я и не замечаю, что так курю…
– И еще, Том, – Хельга выходит из-за стола и садится на его краешек, возле нас с мамой, – тебе употреблять алкоголь сейчас нельзя, по одной простой, но очень важной причине. Может так получиться, что Биллу понадобиться переливание крови, а ты, как донор для него – самый подходящий.
Конечно, господи! Какой же я идиот…
– Я понимаю, не буду я пить.
Наклоняюсь и, упершись в колени локтями, смотрю в пол.
– Ну, вот и хорошо. Я приготовила тебе комнату отдыха, есть все для нормальной жизни, там будет тебе удобно. И телевизор есть, и телефон, с которого можно звонить на пост. Холодильник даже. В общем, я думаю, там будет тебе хорошо. Ты спал этой ночью? Выглядишь не лучшим образом.
– Плохо спал, – выдавливаю из себя.
– Ясно, снотворным злоупотреблять не будем, но сегодня на ночь я тебе дам пару таблеток, сейчас это тебе нужно. Нельзя тебе изводить себя, Том. И вообще, если примешь таблетки сейчас, будешь спать спокойно до самого утра.
Мама со мной в комнате отдыха, помогает пристроить мои вещи, а я тупо смотрю на ее действия, сидя в глубоком кресле.
– Том, ты только не забывай кушать, хорошо?
Киваю. Слышать слышу, только сейчас мало что воспринимаю, из того, что не относится к тебе.
– Давай я буду заезжать к тебе в обед и вечером, и вместе будем где-нибудь кушать, а?
Снова киваю. Сил говорить нет.
Открываю ладошку и смотрю на таблетки, которые мне дала Хельга. Я понимаю, что мне действительно сейчас без них не обойтись. Иначе начну бродить ночью по клинике, как привидение, подвывая от тоски и страха. Мама подходит и приседает возле меня, положив ладони мне на колени.
