– Я понимаю все, дорогой, – Хельга села рядом и и накрыла руку Тома своей теплой ладонью. – Это действительно очень тяжело, я понимаю. Но ты должен держатся. Обязан, понимаешь?
Том кивнул.
– Нужно время… Пойми, что своими метаниями ты не поможешь ему, а только изводишь себя. Пообещай мне, Том, что это не повторится больше…
– Обещаю… больше этого не будет…
– И дай мне слово, что ты не будешь все время торчать в клинике. Есть парк во дворе, у тебя есть возможность выходить в любое время суток, тут все предупреждены об этом. Не загоняй себя в угол постоянными черными мыслями, ты так просто свихнешься, слышишь? Дай мне слово, что будешь гулять, выходить будешь на свежий воздух…
– Да, даю слово…
– Вот и умница, –Хельга сжала руку Тома. – И я принесу тебе завтрак, поешь, дорогой, договорились?
Через несколько минут Том сидел в комнате отдыха, не спеша пережевывая бутерброд, совершенно не чувствуя его вкуса, запивая горячим чаем из термоса, и оглядывал комнату, в которой проспал ночь, но которую сейчас видел как будто впервые. Окно, занавешенное красивыми гардинами, неяркими, в бежевых тонах. Большой книжный шкаф заставленный медицинской литературой, привлекали корешки книг с очень толстым переплетом – такие громадные, увесистые тома. Они были и очень потрепанными, и совсем новыми.
Картины, выделяющиеся на бежевых стенах, оклеенных шелком. Сюрреалистические мотивы, похожие на странные, непонятные образы из картин Сальвадора Дали. И такие же непонятные чувства вызывающие. Полка с цветами, за которыми явно очень тщательно ухаживали. Наверно, кто-то из персонала увлекался… Журнальный столик с накиданными на нем разными журналами, TV на тумбочке, с DVD проигрывателем. Маленький холодильник, кожанное кресло, очень глубокое и удобное и сам диван, тоже кожанный, на котором Том сейчас сидел, обозревая свое жилье на ближайшие несколько дней.
Сейчас после такого нервного срыва в душе было затишье. Странное, какое-то искуственное спокойствие. Как будто ему вкололи что-то успокоительное.
Через час Том сошел с крыльца больницы и вдохнул влажный, прохладный воздух.
Конец февраля, день не успевает начаться, и уже почти сразу наступают сумерки.
Вроде бы и солнца не было, но в тоже время не было пасмурно. Он чуть поежился, приподнял воротник курточки, и неспеша пошел по выложенной камнем дорожке, ведущей к больничному парку. Том шел, глядя себе под ноги, пиная редкие прошлогодние листочки носком кроссовка, мысли перетекали из одной плоскости в другую, они были таким же замороженными, как и общее состояние Тома.
Он не понимал, почему сейчас так себя чувствует. Наверное, получился сброс нервного напряжения. Конечно, может ему нужно было справиться как-то иначе, но получилось так, как получилось – и уже ничего не изменишь.
Ноги принести на то место, откуда Том общался с Биллом, и он невольно поднял голову, отыскивая то окно.
Вот оно.
Там, где он последний раз видел улыбку Билла, там где потом видел скользнувшую в никуда его руку.
И помнил прекрасно то состояние ужаса, с которым бежал на пост, прося узнать, что случилось. Все это было совсем недавно, но почему-то таким далеким казалось сейчас. Будто прошли недели, месяцы….
Том присел на скамеечку, на самый краешек, и расстегнув на левой руке рукав курточки, достал из-под него браслеты, перетянув их на кисть.
Металл, сразу остыв на воздухе, холодил пальцы. Но Том не обращал на это внимания.
Перебирая соединяющую браслеты цепочку и маленький замочек, он очень надеялся, что совсем скоро одна половинка перекочует на другую руку. Руку самого нужного ему человека, человека, который изменил его жизнь, человека, которому он впервые в своей жизни сказал: «Люблю…»
И которому, как он надеялся, еще миллион раз скажет эти слова.
Биллу.
Своему брату…
Пусть только КАК БРАТУ скажет. Лишь бы он жил…
POV Tom
Такое состояние, как будто я полдня вагоны разгружал.
И откуда усталость такая – и физическая, и моральная?
Я устал, от страха устал, от ноющей боли в груди. Хочется уснуть и проснуться вместе с тобой, когда ты придешь в сознание, и врачи поймут, что кризис миновал. Вот только любить я тебя никогда не устану, не устану желать быть с тобой…
Ежусь от прохладного ветерка и понимаю, что нужно возвращаться, мне простывать никак нельзя. Так же, как и выпить нельзя, хотя очень хочется.
Подхожу к крыльцу больницы и понимаю, что давно уже не курил. Останавливаюсь, прижавшись спиной к деревянной двери. Щелчек зажигалки и глубокий вдох. Рядом, из приоткрытого окна доносятся голоса. Наверное, это курилка или просто комната отдыха, медсестры разговаривают о всякой ерунде, смеются.
Я не прислушиваюсь, хотя слышно хорошо. Мне не нужны чужие разговоры, сейчас покурю и пойду.
Прикрываю глаза, чуть откинув голову… странное состояние… голоса доносятся как сквозь вату… Потом вдруг почти вздрагиваю, когда по краешку сознания проходит твоя фамилия, произнесенная кем-то…
Невольно прислушиваюсь…
-… это мальчишка, который в реанимации?
– Да, он.
– Это к нему брат сегодня утром рвался?
– Угу… я перепугалась , ужас!… он был как невменяемый, или обколотый… зрачки расширенные, навис надо мной и давай требовать пустить его к Кернеру. Представляешь? Хорошо, что в орденаторской Ханна была, выскочила на крик, а я потом за охраной бегала… И на счет брата… ты знаешь, с этим тоже непонятно. С начала была информация, что они братья, это когда они еще оба в терапии лежали, а потом, когда Кернера в транспланталогию перевели, такой информации уже в карточке не было. А теперь опять вот, второй на посту орал, что брат… Вообще непонятно… Фамилии разные, а дата рождения одинаковая…
– Да… странно… Это же Хельгины протеже, да? Этот буйный, с дредами, говорят, он у нее в комнате отдыха уже второй день живет…
-Да, странно как-то… не знаю, но этот баламут был донором Кернера. Ты видела их обоих?
– Нет пока, но говорят, что они красавчики оба. Похожие?
– Можешь не сомневаться, красавчики, и очень похожие глаза… не знаю точно, но Марта из приемного отделения рассказывала, когда она принимала Кернера при поступлении в клинику, он был с дредастым этим. Так вот там, вообще не знаю, верить или нет… Говорила, что они при расставании целовались взасос, представляешь? Плакали оба… Я вообще была в шоке…
– Правда, что ли? Неужели любовники?
– Похоже на то… Говорила, что ТАКУЮ сцену там устроили… Даже ее не постеснялись, наверное, они ее вообще не замечали… Шептали друг другу что-то. Говорит, видно было, что действительно это любовь… Так она говорит, не знаю… в принципе, чего ей придумывать, да и болтливостью она не отличается… Но ты знаешь, тот, что в реанимации, вообще выглядит как фотомодель – есть же такие парни красивые…
Усмехаюсь, слушая эту болтовню. Почему-то, все это не злит и почти не раздражает…
Так, слегка, даже не пойму почему. Может потому, что понимаю – конфликтом тут не решить ничего.
По-барабану… пусть думают и говорят, что хотят, от этого мне не холодно, и не жарко. Лишь бы до тебя раньше времени не дошли слухи о том, что мы братья.
– Жалко так мальчишку… Надеюсь, что выкарабкается – у него кризис после операции, состояние тяжелое, хотя и стабильное…
– Молоденький совсем…. жить и жить еще…
Киваю и чуть улыбаюсь… жить и жить еще…
Поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Неспеша, кто-то спускается мне навстречу, проходит мимо, даже ловлю на себе заинтересованные взгляды. Или мне это уже кажется? Только мне не до того сейчас.
Странное чувство во мне всколыхнул этот, случайно подслушанный разговор. Так ноет в груди и больно, и в тоже время сладко.
Сладко, от воспоминаний…
Да, я прекрасно помню те несколько минут в приемном покое, когда ты все-таки пришел в себя, когда прошло состояние ступора, помню и то, как ты целовал меня, помню, как я, держа в ладонях твое лицо, просто вылизывал твой рот. Этот шепот помню, признания в любви. И прекрасно понимаю, КАК все это выглядело со стороны.
