– Хорошо. Я передам, – кивнул мужчина и вышел.

Том перевел взгляд на Хельгу.

Эти красные глаза Тома, когда она их утром увидела, подсказали ей, что он практически не спал, изводя себя мыслями.

И был разговор, что уже нет надобности на самом деле тут сидеть, отключив себя от внешней жизни. Том и сам это прекрасно понимал, понимал, что сведет себя с ума размышлениями и вопросами, на которые сейчас все равно не найдет ответа. И врач, как нельзя, кстати, появился с пожеланием от Билла.

***

Через два часа после разговора с врачом, Том бродил по парку, пока ждал маму, которая должна была приехать за ним. За плечами у Тома была сумка с вещами, но он ее практически не замечал, впрочем, как и накрапывающий мелкий дождик.

Ноги сами привели его в то место в парке, куда выходило окно бывшей палаты Билла. Когда понял это, невесело усмехнулся и поднял глаза на окно, где сейчас на подоконнике стояла ваза с цветами. Но и ее он практически не увидел, не зацепилась она за его сознание. Это место, это окно всегда будет для Тома ассоциироваться только с любимым человеком. Только с тем страхом, который он пережил, когда понял, что с Биллом что-то случилось.

POV Tom

Курю и вижу, как поглядывает на меня мама, держа руль одной рукой.

– Прикури и мне, солнышко, открой новую пачку, – кивает на сумочку, лежащую на заднем сидении.

Достаю сначала сумочку, а потом и пачку ментоловых тонких сигарет, открываю, и прикуриваю одну, вдохнув дым, со знакомым запахом. Мама берет из моих рук сигарету и с видимым удовольствием затягивается.

– Том, я не знаю, что ты решишь для себя… – выдыхает она, – в свете всех тех новостей, которые на тебя навалились, но я хочу, чтобы ты понял одно – после больницы Билл будет жить у нас. И что бы ни начало происходить между вами, я не смогу разрешить ему остаться одному и вернуться на свою квартиру…

Тоже затягиваюсь и выдыхаю.

– Я тоже, ма. Я тоже…

POV Avt

Промаявшись, слоняясь из угла в угол по квартире, Том провел несколько часов.

Симона была дома, и они периодически сталкивались на кухне. Эти минуты общения были так необходимы обоим: Тома слегка отпускало, когда он чувствовал поддержку Симоны. Чувствовал, как она беспокоится, и понимал, что дома она находится исключительно из-за него. Симона варила некрепкий кофе, понимая, что нельзя сейчас кофеином будоражить нервную систему Тома, который уже от сигарет не мог никак оторваться.

Да она сама курила больше обычного – не могла спокойно реагировать на то, как себя чувствует ее сын.

Они больше не говорили вечером о Билле. Симона старалась перевести мысли Тома в другое русло, удавалось плохо, но это было лучше, чем ничего и помогало хоть как-то время скоротать.

А само время сейчас работало и на него, и в тоже время – против… Так чувствовал Том.

За – потому, что с каждым часом Биллу становилось легче, он набирался сил, и приближалось время их встречи. А против – потому, что с каждым часом приближался тот момент, когда Тому нужно будет все рассказать Биллу.

Конечно же, он это сделает только тогда, когда Билла выпишут из больницы, и тогда он настанет, этот момент… может не сразу…

Может он сможет на пару дней оттянуть этот разговор?

Первого Том хотел больше всего на свете, второго – больше всего боялся.

Худо-бедно, но время не останавливало свой ход, и наступала ночь. Том собирался завтра пойти в колледж, а значит для этого нужно лечь не очень поздно, и попытаться поспать хоть немного.

Он и лег не очень поздно, еще не было полуночи, а вот на счет заснуть… Сейчас это было проблемно.

Но усталость, в конце концов, взяла свое, и Том уснул. Вернее, просто провалился в спасительное забытье, которое хоть на время но даст возможность расслабиться и нервам, и воспаленному мозгу…

Утром из этого небытия, Тома практически вырвал звонок будильника. Открыв глаза и слушая этот трезвон, он даже не сразу понял, где находится и что вообще происходит – настолько его мозг за последнее время был дезориентирован в пространстве и времени. Ну, а когда дошло все-таки, что он дома уже, не в палате, не в комнате отдыха кабинета Хельги, и что этот звонок предполагает его подъем и сборы в колледж, Том вырубил, наконец-то назойливый будильник и, сев на постели, потер ладонями глаза.

Потом на автомате принял душ, стараясь не намочить дрэды, заварил кофе, покурил, собрал какие-то тетрадки, ручки, оделся и осторожно, стараясь не хлопнуть сильно дверью и не разбудить Симону, спустился на лифте в подземный гараж к своему джипу.

Состояние, в котором он сейчас пребывал, было знакомо ему. Он уже испытывал такое, когда провожал Билла в больницу, и прекрасно ощущал тоже у самого Билла. Ступор.

Может, психика так защищает себя от слишком сильных эмоций? Или просто мозг устал и таким образом решил дать передышку и измученному организму? Но, в любом случае, Тому такое состояние давало возможность отдохнуть, морально в первую очередь, притупляя его восприятие.

В колледже знали, почему его не было все это время на занятиях, естественно в пределах разумного. Кроме Кула и еще пары их общих друзей, больше никто не знал, для кого именно Том был донором. Его обступили, приветствовали, радовались возвращению. О чем-то спрашивали, Том что-то отвечал…

А со стороны на все это смотрел Кул, и видел прекрасно, как Том измучен. Конечно, это можно было списать на стресс от самой операции Тома, но Кул, в отличие от многих, прекрасно знал и представлял себе, насколько Том вымотан – но не этим. Он изведен тем, что его любимый мальчишка еще долго будет в больнице, и не будет возможности с ним встречаться. Кул хорошо помнил их с Томом последний разговор, на вечеринке. И хотя Кул не знал подробностей того, что произошло за эти дни, именно те воспоминания подсказали, как Тому тяжело. И естественно, если бы он знал всю правду, то, наверное, вообще бы не смог понять, как Том находит в себе силы стоять здесь, говорить, дышать…

Нежность в его сердце смешивалась с сожалением, при взгляде на парня, который так и оставался для него тем, кем был раньше – близким, ближе чем друг, но… Они уже давно расставили в своих отношениях все точки, и остались друзьями.

Кулар скучал по Тому. Он не виделся с ним с тех пор, как они встречались все вместе – он, Том, Билл… А потом Тома положили в клинику.

Он стоял, оперевшись о подоконник, и молча, терпеливо ждал, когда Том освободится. В глазах его была грусть. И если кто видел эту картину, то даже и задумываться не стоило, почему он так смотрел на Тома. Слишком он скучал по Тому, слишком тосковал.

Том наконец-то высвободился из плотного круга сокурсников и посмотрел в голубые глаза, где так много было всего, и которые не могли заставить его отвести взгляд в сторону. Чуть улыбнулся в ответ, и пошел в сторону Кула.

– Привет, малыш, – Том бросил сумку на стол, и Кул сделал шаг в его сторону, стараясь спрятать все те чувства, которые плескались в его глазах.

– Привет, как ты?– Кул попытался улыбнуться и не дать голосу дрогнуть.

Том сел на стул и, откинув голову, чуть размял ноющую шею.

– Нормально! Будет все нормально, – он чуть улыбнулся, глядя в глаза Кула, в которые обещали ему поддержку, что бы ни случилось в жизни.

Том старался сосредоточиться.

Пытался слушать преподавателей и вникнуть в суть. Иногда удавалось, иногда нет.

На перерывах между парами курил, как паровоз, и почти всегда, рядом был Кул. Он не лез с расспросами, не пытался развлечь, он просто был рядом. Молча. И Том чувствовал, что это молчание было для него важнее и нужнее любой, самой интересной беседы. И был за это до глубины души благодарен своему, теперь, другу.

Это молчание не было в тягость и Кулу. Он всегда прекрасно чувствовал внутреннее состояние Тома и всегда знал, что ему нужно в тот или иной момент.

Кул не знал всей правды. Но такое тягостное, даже внешне, состояние Тома начало давать ему повод думать, что дело не только в том, что Билл в больнице. Он просто всеми фибрами своей души чувствовал – есть что-то еще, очень для Тома болезненное. И, конечно, ему очень хотелось знать, что происходит на самом деле, но он прекрасно понимал, что сейчас не время и не место для разговоров и расспросов. И еще он знал, что Том ему доверяет, как никому другому. И если действительно Тому есть что рассказать, чем поделиться, то рано или поздно, он, Кул, об этом узнает – от самого Тома.