— Не вижу в этом никакого смысла, — заморгал Мэттью.

— И еще я хотел бы, — продолжал Джилли, не обращая внимания на эту реплику, — чтобы никто из моего окружения не желал бы мне добра, не заботился бы о моих интересах, нисколечко не любил бы меня. Бог знает, почему, но все как раз наоборот. Знаете ли вы, что Борродейл и Чигвел, и Нитлбед, и мой лакей — нет, только не лакей! Пусть его наградит господь, потому что он не знал меня с колыбели, и ему глубоко наплевать, что из меня вырастет. Это замечательный человек! Интересно, сколько я ему плачу? Надо удвоить эту сумму! Но остальные… Ах да, еще и Терви, как это я забыл о нем? Остальные ждут не дождутся, когда я вернусь домой, беспокоятся до умопомрачения из-за того, что я не приказал подать карету и поэтому на меня могут напасть разбойники, или я могу простудиться. Они не лягут спать, пока я не вернусь. Борродейл принесет мне горячий посеет[4], а Нитлбед, даю слово, будет меня журить. — Он вскочил и начал беспокойно ходить по комнате большими шагами. — Гидеон, я все время думаю о том, каково быть просто мистером Никем и Ниоткуда.

— А ты попробуй, — посоветовал ему кузен.

— Но как? Ведь мы живем не на страницах романа а в этом скучнейшем благовоспитанном мире! Да я еще собираюсь жениться! Дай мне еще пунша. Или же ты собираешься напомнить мне, что мой желудок никогда не отличался здоровьем и что скорее всего начнется расстройство, и надо будет призвать доктора Бейли?

— Иди к черту! — сказал Гидеон, наполняя опустошенную кружку. — Можешь болеть, сколько твоей душе угодно, только не у меня. Я посажу тебя в портшез и велю им отнести тебя домой.

— Я так люблю тебя, — вздохнул герцог, — ведь в тебе нет ни одной добродетели. Ты лжешь, Гидеон, ты лжешь. Как только я свалюсь, и часа не пройдет, как ты созовешь сюда полмедицинского факультета.

— Только не я!

— Да перестаньте вы болтать чушь! — неожиданно воскликнул Мэттью, резко выпрямляясь на стуле. — Вот что я скажу тебе, Джилли. Тебе очень будет полезно не быть герцогом, не иметь столько денег, не иметь столько слуг, готовых исполнить любое твое желание, не иметь чистопородного скота и помощников, которые занимаются твоими делами так, что тебе не остается, о чем и думать.

— Да, пожалуй, — согласился Джилли, на которого произвел впечатление этот внезапный взрыв. — Хотел бы ты поменяться со мной местами?

— Еще бы!

— К сожалению, это невозможно, — вздохнул Джилли, снова садясь на стул. — Мне вдруг пришло в голову, что если бы мы поменялись с тобой местами, дядя Генри стал бы мне отцом, и хотя я не хочу оскорблять тебя, Мэтт, мне бы не хотелось такого отца.

— Адольф, по-моему, ты перебрал, — строго сказал Гидеон. Герцог улыбнулся и покачал головой.

— Нет, я совершенно трезв. Но Мэтт прав. Я столько болтаю чепухи. Мэтт, проводи меня домой по нашим небезопасным улицам. Где ты остановился?

— В «Реддише», но я не против того, чтобы проводить тебя, — ответил Мэттью, осушая свой стакан.

Герцог вышел в холл за своим сюртуком. Гидеон проводил его, помог ему одеться.

— Приходи завтра, пообедаем вместе, Адольф, — предложил он. — Я позабочусь о том, чтобы больше никаких наших кузенов здесь не было.

— Да, я думал, что ты один, — сказал Джилли.

— Обязательно поговорим, малыш. В восемь часов. Только не перережь себе горло до этого.

— Гидеон, Гидеон, не думаешь ли ты, что я бреюсь самостоятельно? — нашелся Джилли, хотя и был весьма шокирован.

Выйдя на улицу, Мэттью принялся с нарочитой веселостью развлекать Джилли пустой болтовней о том о сем. Так продолжалось несколько минут, но ему не удалось развеять подозрения своего кузена, который воспользовался первой возможностью, чтобы прервать словесный поток и спросить:

— У тебя неприятности, Мэтт?

Поток прекратился. Через минуту Мэттью сказал:

— Неприятности? Какие могут у меня быть неприятности?

— Не знаю, но если я угадал, почему бы тебе не поделиться со мной?

— А, ты снова вошел в роль главы семейства, — ответил Мэттью со смехом, который прозвучал совсем неубедительно.

— По правде говоря, я и не думал об этом, но теперь, когда ты напомнил об этом, я использую этот повод, чтобы подтвердить свое положение в семье. У тебя денежные затруднения, Мэтт?

— О господи, конечно, но дело даже не в этом! То есть и в этом тоже, но это совсем не то, что ты думаешь. Мой мастер, слава богу, порядочный человек.

В переводе на обычный язык эта таинственная фраза означала, что портной мистера Вейра дает ему кредит на большой срок. Герцог так и понял, и спросил:

— О какой сумме идет речь?

Наступило долгое молчание. Наконец, мистер Вейр нарушил его.

— Если тебе так уж хочется это знать, то мне нужно пять тысяч фунтов.

— Ого, — сказал герцог. — Сейчас у меня нет таких денег, но я наверняка смогу их найти.

— Джилли, ну и дуралей же ты, — рассмеялся Мэттью. — Можно подумать, будто мой дядя тебе это позволит!

— Он никогда не стеснял меня в средствах. Во всяком случае с тех пор, как мне исполнился двадцать один год, я свободен распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Я только не должен изменять своим принципам.

— Что ж, если он тебе это разрешает, то я не разрешаю. У меня еще есть совесть. Впрочем, я шучу!

— Мэтт, в чем дело?

Снова наступило молчание, но участие в голосе кузена придало решимости Мэттью.

— Джилли, я погиб, не знаю, что делать, — сказал он таким голосом, будто перед герцогом стоял испуганный школьник, а не молодой джентльмен, два года отучившийся в университете.

Герцог взял его под руку.

— Мы найдем выход, Мэтт, не бойся. Но как же это случилось? Неужели от тебя требуют такую сумму?

— Не думай, что это мои долги. Это нарушенное обещание. Я в полной растерянности.

От такого признания герцог оторопел.

— Нарушенное обещание! Мэтт, я не знаю, чем ты занимался все это время, но кто же может предъявлять тебе иск на такую сумму?

— Иск не мне, а тебе! Через моего отца, как я подозреваю. Чтобы не позорить наше имя в суде. Все знают, как ты богат.

— Ну что я за дурак, — медленно проговорил Джилли. — Ну, конечно. И ты обещал этой особе жениться?

— Боюсь, что так, — тяжело вздохнул Мэттью. — Знаешь, что случается, когда пишешь письма?

— А ты писал ей письма?

— Писал, но никогда не думал… Она даже ни на одно не ответила, — с обиженным видом сказад Мэттью.

— Мэтт, у нее много твоих писем?

— Они не у нее, они у субъекта, который выдает себя за ее опекуна. Он утверждает, будто у него их полдюжины — Даже не представляю, откуда у него столько их набралось, ты ведь знаешь, я не большой любитель писать письма. Но она такая красавица! Ты даже представить себе не можешь, Джилли.

— Где ты познакомился с ней? Не в Лондоне?

— О нет! В Оксфорде! Она разглядывала витрины, с ней еще была леди — это я сначала подумал, что она леди, но когда узнал ее получше, я, конечно, увидел, что никакая она не леди, но это ничего не значит. Она сказала, что она ее тетя, и что зовут ее миссис Доверкорт, но я подозреваю, что это не так. В общем, Белинда уронила свой ридикюль, я его, конечно, поднял, вот так все и началось.

Герцог в некотором замешательстве от не совсем внятного рассказа кузена о его затруднительном положении, предложил обсудить это дело в тиши его библиотеки в Сейл-Хаузе. Мэттью согласился на это, но тяжело вздохнув, сказал, что не видит выхода для себя.

— Я не допущу, Джилли, чтобы ты платил эти деньги, и кончено! Хорошо тебе говорить, что можешь взять со счета столько, сколько пожелаешь, но представь, какой шум пойдет, если ты возьмешь такую огромную сумму. Это непременно дойдет до ушей моего дяди, он скажет отцу, и тогда мне не останется ничего, кроме как утопиться в реке, хотя и это не выход, потому что, смею признаться, я отлично плаваю и вряд ли утону! Конечно, если бы я был на твоем месте и мог позволить себе держать фаэтон или двухколесный экипаж, или еще что-то вроде этого, я мог бы загнать лошадей к черту и сломать себе шею, но хотел бы я посмотреть, можно ли загнать рабочих коняг, запряженных в двуколку. Это никому не удастся! Рабочие коняги медлительны, как черепахи! Наверное, мне следовало бы размозжить себе череп, но это означает, что мне придется купить хороший пистолет, на что сейчас у меня денег, и если говорить честно, Джилли, мне эта идея совсем не нравится.