– Да, у меня есть свои планы, – продолжал между тем Морлэнд. Он постучал деревянной кружкой по столу, и по этому сигналу один из кухонных мальчишек, исполнявший обязанности пажа, подскочил к хозяину, чтобы налить ему эля. Я богатый человек. У меня есть земля, овцы и золото. И еще у меня есть единственный сын, да, один-единственный... И чего же, ты думаешь, я хочу для этого сына, а, парень? Ты считаешь, что я желаю видеть его такой же неотесанной деревенщиной, как я сам? Ты полагаешь, что твоя мать – упокой Господь её душу, – истово перекрестился Морлэнд, и Роберт машинально последовал его примеру, – мечтала именно об этом? Нет, мальчик мой, нет, Роберт. Мне-то уж слишком поздно, но прежде чем я сойду в могилу, я хочу увидеть тебя джентльменом.

– Джентльменом? – переспросил Роберт.

Его отец отвесил ему подзатыльник, впрочем, довольно легкий.

– Перестань повторять все, что я ни скажу, – проворчал Морлэнд. – Да, джентльменом. С чего бы, по-твоему, я выбрал для тебя именно эту девицу, а не дочку какого-нибудь богатого фермера, которая принесла бы мне еще больше земли? – Он на минуту задумался, а затем проговорил с неожиданной мягкостью: – А может, оно и к лучшему, что выжил ты, а не старший... Ты умеешь читать, писать и играть на музыкальных инструментах. Эдуард ни о чем таком и понятия не имел. Наверное, из тебя получится куда более хороший джентльмен, чем вышел бы из него. А твои сыновья уже будут джентльменами по рождению. Мне все это слишком поздно – нельзя сшить шелковый кошелек из свиного уха. Твоя мать правильно сделала, что обучила тебя грамоте.

– Немало джентльменов не умеют читать, отец, – отважился заметить юноша.– А многие йомены умеют.

– Ладно, ладно, – нетерпеливо произнес Морлэнд. Он не любил, когда его утешал собственный сын. – Как бы то ни было, эта девица умеет читать, во всяком случае, так мне сказали. Так что у вас найдется о чем поговорить. Но никогда не забывай, откуда к тебе пришло богатство. – Роберт хорошо знал, что за этим последует. Его отец процитирует маленький стишок, дорогой сердцу каждого овцевода:

Благодарю тебя, всемилостивый Боже!

Овца даст нам все, что пожелать мы можем.

– Да, отец, – покорно согласился Роберт.

Ночью были заморозки – первый признак того, что конец года не за горами. Когда дворецкий Морлэндов Уильям еще затемно разбудил Роберта, тот дрожал от холода. Узкая кровать юноши стояла рядом с окном, и из щелей в ставнях вечно дуло. Отец Роберта спал на большой кровати с пологом, закрывавшим её со всех сторон. Да, Эдуард-то почивал в тепле.

В зале их уже ждал завтрак – овсяная каша с беконом, эль и хлеб, – и к тому времени, когда Морлэнды покончили с сдой, во внутреннем дворе уже били копытами оседланные лошади. Всего их было шесть: пять верховых – для Роберта, его отца и трех слуг – и одна вьючная, чтобы везти поклажу путешественников. И подарки для невесты и её опекуна. Видя, что отца нет поблизости, Роберт поспешил через двор к одному из сараев. Оглядевшись, юноша нырнул внутрь и был встречен ласковым повизгиванием. Сука Роберта, Леди Брах, лежала здесь на соломенной подстилке в окружении своих отпрысков; впрочем, отпрыски были уже довольно большими, и Брах частенько предоставляла их теперь самим себе, удирая, чтобы повертеться возле хозяина. Вообще-то, подумал Роберт, щенков уже пора разлучить с мамашей. Ему давно не хватало мягких шагов Брах, которые он привык слышать у себя за спиной.

– Роберт! Черт побери, куда задевался этот мальчишка? – раздался во дворе грозный рык Морлэнда.

– Мне надо идти, – сказал юноша своей любимице, и та при звуках его голоса заколотила хвостом по земле. – Мне очень хотелось бы взять тебя с собой, Леди Брах, но я не могу... Зато когда я вернусь домой, у тебя появится новая хозяйка, которую надо будет любить, и, надеюсь, ты не станешь ревновать и рычать на неё.

– Роберт! – В голосе отца уже звучало откровенное раздражение. Юноша поспешно погладил собаку по голове, вскочил на ноги и вдруг замер. Ему пришла в голову замечательная мысль. Нагнувшись, он принялся торопливо шарить по подстилке Брах, пока не нашел самого крепкого и крупного щенка. Роберт решил взять его с собой в качестве подарка для своей будущей невесты. Засунув щенка себе под рубашку, чтобы малыш не замерз, Роберт выскочил во двор как раз в тот миг, когда отец собирался заорать в третий раз.

Минутой позже они уже крупной рысью мчались по дороге почти в полной темноте, лишь только-только начинавшей сереть. В это время года, когда заканчивалась последняя летняя стрижка овец, по дорогам длинной чередой тянулись обозы, доверху нагруженные шерстью; они направлялись на юг, на крупнейший рынок страны и в лондонский порт. Обозы иной раз состояли из сотни, а то и двух сотен повозок, запряженных лошадьми, и едва тащились, загораживая всю дорогу своими массивными, раскачивающимися кузовами и поднимая такую пыль, что несчастным, двигавшимся вслед за ними, нечем было дышать. Находились, разумеется, и такие люди, которые специально дожидались обозов с шерстью и держались потом рядом с ними; эти путники, видимо, любили компанию или чувствовали, что им лучше ехать под защитой более чем сотни мужчин. Но Морлэнды к таким путешественникам не относились. Пять хорошо вооруженных человек на добрых лошадях могли, пожалуй, не опасаться разбойников. Обозы обычно отправлялись на рассвете; значит, маленькому отряду Морлэнда надо было выехать задолго до восхода солнца, если Эдуард хотел опередить повозки с шерстью. И когда горизонт лишь начинал алеть, Морлэнды со слугами были уже более чем в пяти милях от дома.

...Элеонора Кортней устроилась на резном дубовом подоконнике выходившего на юг окна и пыталась поймать последние лучи солнца, чтобы еще немного посидеть над своей вышивкой. Девушка трудилась над рубашкой для своего опекуна; изящный узор требовал самого лучшего белого шелка и самой тонкой иглы. Когда совсем стемнеет, Элеонора отложит вышивку и займется какой-нибудь более простой работой. Время от времени девушка поднимала голову и смотрела в окно. Стоял прекрасный день, какие нередко выдаются поздним летом, и вокруг под голубым куполом небес зеленели покатые холмы острова Пэрбек.

Элеонора все любила здесь в Корфе, небольшом летнем замке. Прожив всю свою жизнь среди этих холмов, она даже и представить себе не могла, что когда-нибудь уедет отсюда. В другом конце комнаты у незажженного камина сидела на стуле хозяйка дома, другая Элеонора: некогда – Элеонора Бьючамп, а ныне – леди Элеонора Бьюфорт, жена лорда Эдмунда Бьюфорта, прозванная Белль за свою исключительную красоту. Белль опять была беременна и надеялась, что теперь у неё родится мальчик. Летний зной утомил молодую женщину, и её руки медленно двигались, перебирая разноцветные мотки шелка. Может быть, Элеонора закончит вместо неё... Много раз, когда они еще девушками оставались вдвоем, Элеонора Кортней делала двойную работу – пряла или шила за себя и за Белль, чтобы уберечь подругу от наказания.

Две девушки воспитывались вместе с тех пор, как умерли родители Элеоноры. Белль была двумя годами старше, но Элеонора развивалась быстрее – как умственно, так и физически, так что они никогда не ощущали разницы в возрасте и вместе учились читать, писать и считать, они учились французскому и латыни, танцам и музыке; учились держать в руках иглу и должны были ежедневно напрясть и наткать столько, сколько им велели. Белль, маленькая, белокурая и хорошенькая, была щедрой и ленивой. Элеонора, более высокая и темноволосая, была энергичной, раздражительной и умной. Они прекрасно дополняли друг друга.

Когда Белль вышла замуж за лорда Эдмунда, она попросила, чтобы ей позволили взять Элеонору с собой, и красавице разрешили это сделать. Лорд Эдмунд выкупил опекунские права у отца Белль, и тогда девушке казалось, что судьба её окончательно определена. Элеонора навеки останется в замке Бьюфортов, ухаживая за бедной Белль во время её бесконечных беременностей, а позже, как девушка надеялась, будет растить и плоды этих беременностей. Это было пределом мечтаний Элеоноры. Больше она не рассчитывала в жизни ни на что.